Современная проза

Однажды Константин Жаров, плавая вокруг острова на каноэ, спас купавшегося Петю Ласточкина от осьминога-убийцы. Дело было так. Жаров катал Таню вокруг острова на каноэ. Девушка сидела на корме в красивом блестящем купальнике, с коралловыми бусами на шее и венком из орхидей на голове. Татьяна держала на коленях гавайскую гитару Жарова. Константин управлял лодкой и одновременно рассказывал Татьяне — куда надо нажимать на гитаре и как пощипывать. — Из вас, Татьяна, — говорил Жаров с веслом, — получится…

– Как это унеслась? – Да просто. К нам подошел Юноша-принц, мы издали заметили, что он громко сам с собой разговаривает. Когда он приблизился, мы поняли, что юноша – поэт, и вслух читает свои прекрасные стихи говорливой реке, красноречивому небу и задумавшимся облакам. Мы заслушались, а он заметил нас, присел на колени, обхватил ладонями и стал с нами разговаривать! Господи, как он говорил! Мы с сестрой вмиг растаяли, поняв, что дождались того, о чем столько мечтали. У нее – она всегда была впечатлительной…

– Думай, думай, полководец. – Послушай, а ты не боишься, что я тебя, того? Ведь только ты о моей болезни знаешь? – Как тебе сказать... – вздохнул Клит, горько усмехнувшись. – Знаю лишь, что если ты, божественный, решишь меня умертвить, то решение дастся тебе нелегко... Александр Македонский в порыве привлек к себе товарища. Некоторое время они, растроганные, сидели голова к голове. – Эх, давай, что ли напьемся, – наконец вздохнул Македонский. – Во хмелю у меня не болит... К вечеру Александр…

– Вы... Вы – волшебная фея! – сказал он, да так нежно и проникновенно, что принцесса Инесса немедленно ему поверила. – Лишь только я увидел вас: – продолжил, принц, – я подумал, что Морфей унес меня в страну счастья! – А сейчас вы так не думаете? – не полезла за словом в карман принцесса. Когда она смотрела в лучащиеся любовью глаза принца, ей казалось, что в стране счастья, может быть, и не так хорошо, как здесь, с этим застенчивым юношей. И, не дожидаясь ответа, попросила: – Может быть, вы…

– О-о-й, – послышался тут же сдавленный смешок, – больно! Такая чисто женская реакция расстроила мои действия, и левая нога, скользнув по внешней губе, провалилась во влагалище. От неожиданности я чуть было не разжал рук. Однако опыт скалолазания, приобретенный мною после памятного бегства из каземата острова Ту, помог, и я удержался, хотя женщина вздрогнула баллов так на шесть по шкале Рихтера. Осторожно вытащив ногу, я хотел, было, продолжить движенье наверх, но она, не пуская, уперлась ладошкой…

– А что такое животная сила? – Не животная сила, а Животные Силы. Животные Силы – это персонифицированные глубинные, подсознательные способности человека. Способности сопротивляться. От состояния этих Сил зависит наше умение залечивать физические или эмоциональные раны, способность эффективно действовать. Мы все содержим энергию Животного Духа, независимо от того, известно нам о его существовании или нет. Животное Силы – это элемент потенциала человеческой личности. У человека может быть несколько…

– Как вы сюда попали? – спросил один из них, постукивая резиной по ладони. – Как, как! Через забор перелез, – буркнул Евгений Евгеньевич, пытаясь продолжить путь. Его грубо остановили: – Пойдешь с нами, турист. Посидишь в подвале, может, научишься уважать права частной собственности. – Это вы научитесь уважать законы. Это я вам обещаю. – Какие это законы? Смирнов без натуги выдал: – Согласно указу Президента номер тринадцать тысяч пятьсот сорок два дефис бэ слэш восемь от третьего сентября…

Это не помогло. Напротив, оставшись наедине с собой, приковав зрение к ребристой ступеньке эскалатора, я оказался во власти чувств, неведомых ранее, чувств, готовых разорвать меня и мир в кровавые клочки. В паху распалялась неуемная жажда соития с высшим существом, руки стремились схватить это невозможно лакомое тело, повалить, не важно куда – на землю, в грязь, на ступеньки эскалатора, – и, сорвав платье, позволить обезумевшей крайней плоти вогнать в него похоть, освободить ее победными движениями.…

Мы выпили. Я поник, глубоко сочувствуя собеседнику. Он был молод, недавно женился, его жена могла быть на сносях. Перед моими глазами стала картинка: супруга фон Каттенвингса лежит на кушетке в кабинете УЗИ, живот огромен, изнутри его что-то двойное сотрясает, а сам фон полными слез глазами смотрит из-за спины врача на монитор компьютера... Смотрит, раскрыв рот, на двухголового своего сыночка. – Не огорчайтесь так, не все так грустно, мой друг, – погладил мне руку Каттенвин. – Хотите, я расскажу…

Опять хлопает калитка, гремит в трубе, в сенях, позванивают стекла, и мальчикам кажется, что кто-то огромный колотит озлобленно по стенам, топчется в тяжелых валенках под окном, и давит на стекла, и стонет от нетерпения. И от этого хаоса звуков уши наполняются протяжным, тонким звоном. — Ветер, — выдыхает Коля. — Это ветер… Миша тихонько смеется: — Конечно, ветер! Давай книжку смотреть! Ты садись рядом, а?.. Подумав, Коля садится вплотную к Мише, а тот сопит, с какой-то опаской перелистывает…

– Дюфур, – поправил он. – Хорошо. Пусть Дюфур, но ты убедился? Он назвал две или три, в том числе и «Двойник». Я спросил, так же ли ясно ему видятся персонажи при чтении, как, скажем, у Джозефа Конрада, и думает ли он одолеть полное собрание сочинений. – По правде говоря, нет, – ответил он несколько неожиданно. Я спросил, что он пишет, и он сказал, что готовит поэтический сборник, который будет называться «Красные псалмы». Подумывает также о «Красных ритмах». – Почему бы и не попробовать? –…

Мне вдруг почудилось, что Ричард Мадден каким-то образом проник в мой отчаянный замысел. Но я тут же отказался от нелепой мысли: это невозможно. Совет сворачивать все время влево напомнил мне об известном методе отыскивать центральную площадь в некоторых лабиринтах. Я кое-что смыслю в лабиринтах – недаром же я правнук того самого Цюй Пена, который был правителем Юньнани и отрекся от эфемерной власти, чтобы написать роман, еще более насыщенный действующими лицами, чем «Юн Лоу Мэн» [3] , и создать…

А теперь он спускался по лестнице, изнеженный, затянутый в корсет, и все-таки именно он командовал быком Бертельсеном, который стоял внизу на сцене, выставив вперед голову, словно для удара. От Бертельсена пахло потом, вульгарными женщинами, дешевыми духами, он олицетворял мужскую силу. Хардер прошелся с ним по сцене, говоря одобрительно, подчеркнуто одобрительно: – Мило… прелестно… Вы знаете свое дело, Бертельсен. Жаль, что нам придется расстаться, Бертельсен… Но раз вы не можете бросить пить,…

– А послезавтра мы пойдем на Блошиный рынок, – говорила Винни. – Мы пойдем туда в полдень, когда мозги плавятся от жары и мутит от запаха прогорклого масла. И ты увидишь улицы, сплошь заваленные старой мебелью, ветошью и всякими безделушками прошлого столетия. Представляешь, уйма безделушек, вся улица в розовых безделушках… – А послепослезавтра мы пойдем осматривать могилу Наполеона, – решительно заявлял я. Винни покачивала ногой над спинкой кровати, вертела ступней во все стороны, разглядывала…

Черви (в карточной игре). Если в масть, то к счастью человека. Черви (земляные, а также те, что внутри человека). Поедают тело, чтобы жила планета Земля. Слава червям, которые... И многое иное покушается на тело. Например, микробы (есть и полезные и весьма вредные для тела). Слава микробам, которые... Слава! Слава! Вечная слава! А вот Душа, что для нее полезно? А что вредно? Душа - это другое. Это - совсем другое. Тот, кто оказался за пределами жизни, может рассказать о душе…

Умные собаки прекрасно знали, что территорией дяди Миши (а значит – и их!) было не только его подворье, но и беспокойный летом, а зимой безжизненный двор с вагончиками, сарайчиком и летней кухней. Поэтому, даже когда дядя Миша был далеко, они сами патрулировали подступы к базе и наказывали виновных в посягательстве на ненужное им самим имущество. Нужное, то есть – кости, мослы, вообще все, что можно было съесть, они трескали сами, а что не могли прожевать – закапывали на черный день. Заскочив на…

Он вновь пригляделся к картинам и подумал: интересно, чем он рискует, выступив в пользу Ску-иттины? Сможет ли кто-нибудь из коллег сказать, что он попал пальцем в небо? Ни в коем случае. Эти полотна, такие четкие, несущие в себе такую обнаженную идею, совершенно не допускают каких бы то ни было вульгарных эмоций, и критик, отозвавшийся о них с похвалой, может чувствовать себя в полнейшей безопасности. А ведь есть еще вероятность (зачем исключать ее априори?), что перед нами действительно гений, о…

И вот ослик и вол, невидимые, побрели по его центральным улицам. Поскольку они были просто призраками, автомобили, автобусы и трамваи проходили сквозь них, не причиняя им никакого вреда, и они, в свою очередь, преспокойно проникали сквозь стены, словно сотканные из воздуха. В общем, они могли видеть все, что им заблагорассудится. Зрелище было впечатляющим: тысячи лампочек в витринах, фестоны, гирлянды, елки, бесконечные заторы автомобилей, с трудом пытавшихся протиснуться в узкие петляющие улицы,…

И Магалон объяснил: «Это люди, которые надеются войти в город, потому они и разбили свой лагерь у его ворот». «Вот как! Значит, здесь есть и ворота?» «Да, их здесь множество – и больших, и малых. Не меньше сотни. Но длина стен по окружности так велика, что ворота находятся на значительном расстоянии друг от друга». «Ну, и когда же эти ворота открываются?» «Их не открывают почти никогда. Но одни какие-то, говорят, все же должны открыться. Сегодня вечером или завтра, а может, через три месяца или…

Когда же я одиннадцатичасовым ехал из Грюндерхейма назад и без чего-то двенадцать снова оказывался у красного домика, женщина как раз протирала стекла в правом окне задней стены. По понедельникам и субботам она в это время всегда протирала правое окно, а по средам – среднее. Она держала в руке суконку, и терла, и терла. Волосы ее были повязаны платком какого-то неопределенного бурого цвета. Девочку я на обратном пути никогда не видел. И вот всегда без чего-то двенадцать – ведь поезда в то время ходили…