Современная проза

— Доброе утро, малыш! Хенми молча мотнула головой. Она терпеть не могла привычку матери расхаживать по квартире голой и предпочитала в такие моменты вообще не смотреть в ее сторону. Киен потер пальцами виски и сказал: — У меня болит голова. — У тебя же не бывает головных болей. — Ну, видимо, теперь бывает. — Ой, придумаешь тоже, — бросила небрежно Мари, направляясь к туалету. — Что значит «придумаешь тоже»? — Прости, ляпнула невпопад. Может, это мигрень? Болит только пол головы? …

Тогда и задумалась о смерти... И уже никогда не переставала о ней думать, для меня она стала главной тайной жизни. Все для нас вело начало из того страшного и таинственного мира. В нашей семье украинский дедушка, мамин отец, погиб на фронте, похоронен где-то в венгерской земле, а белорусская бабушка, папина мама, умерла от тифа в партизанах, двое ее сыновей служили в армии и пропали без вести в первые месяцы войны, из троих вернулся один. Мой отец. Так было в каждом доме. У всех. Нельзя было не…

14. Помни: основной рычаг – самолюбие, основное средство – боль, основной прием – контрасты в обращении. 15. Умей сказать „нет“ и уйти. Этим никогда ничего сразу не кончается. Откажись от малого сейчас, чтобы получить все позднее. 16. Старайся не придумывать и не лгать – но никогда не открывай лжи: это может иметь самые скорбные последствия. 17. Добивайся всего – но не смей травмировать ее душу. Не избегай любых средств. Не принимай во внимание сопротивление. 18. Обрети культуру…

– Сбрасывайтесь, – заорал не своим голосом Бредшо. Ванвейлен на мгновение оглянулся: геофизик сидел весь зеленые, и глаза у него от ужаса были большие, как дисковые антенны. – Сиди смирно, – зашипел Ванвейлен. Корабль тряхнуло еще раз, радужные зайчики запрыгали по стенам и приборам, изображение грузовых отсеков на экране вдруг полыхнуло красным, – и – до Ванвейлена дошло, что он вез. – Бросайте груз, – опять заверещал Бредшо. Что Ванвейлен и сделал. Корабль стал делиться, как созревшая…

– Давайте попробуем, – согласилось Светящееся Существо. – Начнем с Барби. – С меня? – хихикнула блондинка, действительно похожая на куклу Барби после второго развода. – Я люблю кататься на яхте. И нырять с аквалангом. Барби была не то чтобы очень молодая, но все еще сексапильная. На ней была туго заполненная грудями футболка с надписью «I wi h the e were brain ». [1] Сквозь футболку проступали острые соски. – Монтигомик? – спросило Светящееся Существо. – Я сладкоежка, – сказал сидевший слева…

Кормились морем, ловили судаков. Стремительные моторные лодки прорезали морскую гладь. Три летних месяца солнце палило, как в Африке. Фрукты зрели. Коровы размножались. Вода — безо всяких вредных примесей, живая и вкусная. При этом прозрачная и холодная. Рай. Эдем. Но когда нет дела, жить становится нечем. И никакая еда и вода не удержат. Анжела сказала матери: — Я уеду в Москву. — Не пущу! — постановила Наташка. — Не пустишь, уеду безо всего. Как стою, — пообещала Анжела. Наташка…

Костя мечтал найти мешок с деньгами и решить все проблемы. Навсегда. Тогда он купил бы себе охотничий домик, как принц Чарльз, и жил один, без давления. Завел бы себе любовницу – молодую или зрелую, все равно. Лучше молодую. А теще принес бы деньги в коробке из-под обуви… Лучше из-под телевизора. Интересно, о чем бы она тогда разговаривала… Еще он мечтал быть спонсором телевизионной программы «Что? Где? Когда?»… Сидели бы интеллектуалы и угадывали. А Костя – скромно, в черной бабочке за их спиной.…

Та Эльвира из памяти так и не всплыла. Библиотекарша сделала почему-то круглые испуганные глаза и посмотрела куда-то в сторону. Вера Ивановна что-то почувствовала, повернулась, и из-за стеллажей вышла эта неказистая, с гребешком на темечке, каким-то оскорбительным – это точно – для Веры Ивановны жестом сняла мотоциклетные очки и сказала: – Это я Эльвира Зайцева. А ты Вера. Я все время смотрю на тебя и думаю: ты или не ты?.. А сейчас поняла: ты… Вот тут Вера Ивановна и закричала «рятуйте». И…

Ребятишки и взрослые, все мы, и спасители, и спасаемые понимаем, что нельзя сюда, нефтебаза здесь, но куда же назад-то? Там волна до неба бьет, караван гибнет, теплоход уже исходным басом орет, люди тонут. Им не до злодейств уже, не подожгут они нефтебазу, у них и спички-то, если у кого есть, намокли, чем поджигать? Да и безумны они, беспомощны, мокры и жалки, выдернешь на берег которого, ползет на карачках и воет, зубами клацает, смотреть жалко и страшно. А те, бдительные охранники, напуганные…

— Ах ты, мамка, мамка! Ах ты, мамка! Вот и вернулся я! — наговаривал Лепка, тоже прижимаясь к матери. — Кому я теперь нужен? — ровно бы раскаиваясь в чем-то, пытался покаяться он. — Только тебе и нужен. А это что ж, Верушка-вострушка и Зоя-сорочена, да? — повернулся он к сестренкам, чтобы хоть как-то отвлечься и не уронить слезы из живого глаза. Наклонившись, он притиснул к себе сестренок, а они, дичась, вырывались из его единственной руки и все плотнее жались друг к дружке. Глядя на Шестаковых,…

(c) Gra y inc., M-city, 2000 ========================================================================== Andrey V. Padenco 2:5086 4.2000 13 Jun 00 19:11:00 ЕКСЕЛЬ-МОКСЕЛЬ - ЗОЛОТАЯ РЫБКА (с) Андpей Паденко 2:5086 4.2000@fidonet) Жили, значит, старик со старухой у самого синего моря. И жили они, надо сказать, не часто, потому что старуха уж больно страшная была. Такая страшная, что вообще... А еще не жили они друг с другом потому, что это сказка, а в правильной сказке герои не должны…

Я сказал себе: — Теперь ты должен вернуться на фабрику. Ты обязан туда вернуться, у тебя нет никакого повода прекращать работу. Да, теперь я иду на фабрику. Я снова начал плакать, а потом заметил, что съел все бутерброды. Я сел на автобус, чтобы быстрее добраться. Было три часа пополудни. Я мог работать еще два с половиной часа. Небо нахмурилось. Когда автобус проехал мимо фабрики, кондуктор взглянул на меня. Чуть дальше он тронул меня за плечо: — Конечная, месье. Место, где я сошел,…

МАКРАБСТВО: малооплачиваемая, малопочетная, бесперспективная работа в сфере обслуживания. Пользуется репутацией удачно выбранной профессии у тех, кто подобной работы даже не нюхал. Хотел бы я понять, откуда у Дега эта склонность к разрушению; во всем остальном он парень очень даже деликатный – однажды не мылся неделю, когда в его ванне сплел паутину паук. – Не знаю, Энди, – сказал он, хлопнув моей дверью (собаки следом). Дег, в белой рубашке, со сбившимся набок галстуком, мокрыми от…

Птица, поджав лапы, лежала на песке. Хищная голова на длинной шее, вознесенная на полтора человеческих роста, медленно поворачивалась, привычно оглядывая окрестности. Впрочем, для диатримы здесь не могло быть ни добычи, ни опасности, - в жарких сыпучих песках не встречалось зверей достаточно для этого крупных. В эти края птицы приходили на гнездовье. Три чуть-чуть желтоватых яйца каждое с голову взрослого человека, лежали неподалеку, впитывая тепло раскаленного за день бархана. Ночью, когда песчаные…

И вдруг совершенно неожиданно он вспомнил, что завтра - день Святого Валентина. Надо будет послать матери открыточку. Он достал из шкафа тяжелое зеленоватое пальто, в котором всегда приезжал в город в зимние месяцы, и перенес его на кровать. Потом направился к столику, собрал с него мелочь и ссыпал её в правый карман брюк, взял кошелек, заглянул в него и извлек оттуда деньги, которые выручил вчера, пересчитал их и сегодня для верности, - да, точно, сто двадцать два доллара, - и сунул их обратно…

И оказавшийся талантливым Пупкин отдает шесть книг по четыреста долларов, и они уходят тиражом по пятьдесят, допустим, тысяч, из них половина - мягкие покет-буки, и издатель зарабатывает полдоллара с твердого и десять центов с мягкого - всего девяносто тысяч баксов. А Пупкин - две с половиной тысячи. К третьей книге он умнеет, к пятой - звереет, после шестой бежит в другое издательство, ругаясь матом. А издатель рассказывает, какой свиньей неблагодарной оказалась эта тварь с помойки. Короче: за…

— Чего орешь?! — полез в склоку Шершнев. — На жену свою орать будешь! — Я лучше твоей жене покажу, как ты с проститутками к игре готовишься. — Показывай! — И журналистам покажу! — Ну и п…ц! Петрович замолчал и еще разок перемотал пленку туда-сюда, видимо, наивно надеясь задеть в Шершневе совесть, но быстро понял, что пробудить эту субстанцию в современном игроке так же затруднительно, как в страусе героизм. — В общем так… Я все это сделаю и еще оштрафую тебя на двадцатку, если ты сегодня…

А как они при этом непонятны и в мыслях и в движениях! А как они возмутительно брюхаты: и мужчины и женщины! Ради того, чтобы понять это не нужно даже ходить на городской пляж, где и те и другие лежат тряскими грудами в своей выходной, перехваченной кусками ветоши. Там, почему-то, начинаешь думать, что человеческое тело — это такая мерзость! Такая мерзость, смею вас уверить, такая мерзость, что невольно благодаришь природу за то, что человеческие совокупления происходят по ночам. …

Боже милостивый, как они лгут! Речь идет, конечно, только о тех, кто, в отличие от Пенелопы, к этому одарен… Вскользь, невзначай, бесцельно, страстно, внезапно, исподволь, непоследовательно, отчаянно, совершенно беспричинно… Те, кому это дано, лгут от первых слов своих до последних. И сколько обаяния, таланта, невинности и дерзости, творческого вдохновения и блеска! Расчету, корысти, запланированной интриге здесь места нет. Только песня, сказка, загадка. Но загадка без отгадки. Женская ложь – такое…

– Только чемоданчик. Я возьму его с собой. Чемоданчик был взвешен и служащий прикрепил к нему бирку. – Теперь послушайте меня, сэр. Билет и есть ваш посадочный талон. Идите к выходу номер три и спросите рейс 714. Пожалуйста поторопитесь, сэр – самолет готов к отправлению. Спенсер кивнул и, повернувшись, показал работнику «Кросс-Кэнада Эйрлайнз», что все в порядке. Тот кивнул ему в ответ поверх плеча пожилой дамы и Спенсер заторопился к выходу на посадку. Ночной холодный воздух вибрировал от воя…