Современная проза

В соответствии с традиционной структурой экологии главы книги объединены в три части: аутэкологию (экологию видов, включая характеристику факторов среды их обитания, главы 2–6), экологию популяций (главы 7–8) и экологию экосистем (включая биосферу как самую большую экосистему, главы 9–12). Основному содержанию предпослана глава 1, в которой дан краткий исторический очерк экологии. По остроумной классификации в.Н. Тутубалина (Тутубалин и др., 2000) экологи разделяются на «пророков», «апостолов»…

Внезапный и одновременный удар огня из нескольких пулеметов раздался со второго рубежа немцев; этот рубеж проходил возле самой вершины высоты. Огонь был жесткий и точный; Поликарпов обернулся к бойцам и сделал им знак, чтобы они залегли, и сам залег впереди них. Вдобавок к пулеметам начали бить минометы, и общий огонь стал суетливым и неосмысленным. «Зачем столько огня против пятерых, – подумал Поликарпов. – Пугливо, без расчета бьют!» Поликарпов осторожно обернулся лицом назад – к бойцам. Они…

Они нашли бар и потягивали пиво весь день, Джек, рассказывал Эннису о грозе с молниями на горе годом раньше, которая убила сорок двух овец, об особой вони от них и о том, как они жирели, о потребности в большом количества виски. Он подстрелил орла, сказал он, поворачивая голову, чтобы показать перо из хвоста орла, заткнутое за его лентой на шляпе. На первый взгляд Джек выглядел достаточно привлекательным, с его вьющимися волосами и быстрым смехом, но для некрупного мужчины он был широковат в бедрах,…

Так началась эта легкая забавная связь… В то время он за гроши снимал мастерскую в старом арабском доме в районе Яффского порта, неподалеку от «шук пишпишим» – крикливого, пестрого, знойного, пропахшего корицей и кориандром, маслами и марихуаной, пропитанного затхлыми запахами старых вещей, свезенных сюда эмигрантами разных стран и эпох, мерцающего из тьмы глубоких лавок зеленоватой медью блошиного рынка, расползшегося разлапистым крабом по дюжине окрестных переулков. Железные, крашенные ярко-синей…

Врешь, братец, ты с ба-а-льшими претензиями… Прочь! – Вы все-таки позванивайте, Петя, – секретарша понизила голос и многозначительно метнула глазками в сторону кабинета. – Вдруг что-нибудь да изменится… Вообще-то мы в вас заинтересованы. Присвистывая и кивая знакомым физиономиям, он спустился по угнетающе величественной лестнице в служебный гардероб… Много народу. Народу, говорю, слишком много в этом городе, в этой области искусства, какую вы, драгоценный Петр Авдеич, выбрали для приложения…

Не так давно мне пришлось выступать на радио. Я долго отбрыкивалась от этой затеи – живу далеко, в Тель-Авив приезжаю дважды в неделю на работу и, признаться, не слишком жалуя этот город, всегда тороплюсь вернуться домой, в свои Иудейские горы. Но, в конце концов, меня уломали. Тем, что пришлют за мной на работу такси, а после записи передачи на такси же и отправят. И действительно – когда я вышла из подъезда, машина уже стояла. Таксист – пожилой грузный человек с полным загорелым лицом. Типичный…

— А я поначалу думал, ошибалси я, когда тебя тут видал намедни, — раздался старческий голос Михея, неслышно выскользнувшего из предутренней пустоты. — Ванюхиных, думаю, сынок это или не Ванюхиных? — Сторож был совершенно спокоен и не проявлял ни малейших признаков агрессии. — А потом вижу, точно, Егорки Ванюхина покойного отрок прибыл. — Он мазнул по Ванюхе лучом от фонарика вверх-вниз и, удостоверившись в верности своего предположения, добавил: — Веры покойной внук. Только вот не упомню, назвали…

Времени самостоятельно колдовать с визами уже не оставалось. Я начал обзванивать турагентства. Это было бесперспективно. Путевки были раскуплены еще в ноябре. Я говорил, что черт с ними, с теплыми краями, и просил отправить меня хотя бы в Финляндию. Мне отвечали, что под Новый год как раз путевки в Финляндию (на родину Санты) кончились первыми и нужно было думать раньше. В результате 2 января вместо теплых краев и вместо Финляндии я отправился на автобусную экскурсию в деревню Старая Ладога Ленинградской…

— Три копейки, — ответил я контролёрше. — А сколько стоит билет? — Такие вопросы в школе называют наводящими. — Четыре копейки, — сказал я. — Почему же вы опустили три вместо четырех? — Пожалел. Контролёрша посмотрела на меня с удивлением. — А вот сейчас оштрафую вас, заплатите в десять раз больше. Не жалко будет? — Почему же? — возразил я. — Очень жалко. Контролёрша смотрела на меня, я — на контролёршу, маленькую, худую, с озябшими пальцами. Она была такая худая, наверное, оттого,…

— Как в эвакуации, — сказала Татьяна. — Интересно, а чего они не уходят? — А чего мы не уходим? — Пойдёмте домой! — решительно распорядилась я. Ленка и Юлька моментально поверили в мою решительность и погрузились в состояние тихой паники. Наташка тут же надела гримасу притворного испуга, залепетала и запричитала тоном нищенки: — Ну, пожалуйста, ну, мамочка... ну дорогая... При этом она прижала руки к груди, как оперная певица, поющая на эстраде, и прощупывала меня, буравила своими ясными…

Тут, на этих самых словах психиатра, в моем сознании сверкнула побочная мысль: то же самое, видимо, думают и нефтяные магнаты по поводу волшебных свойств своих месторождений. Впрочем, ничего удивительного в появлении такой аллегории нет – психиатр был пьян, но и я ненамного трезвее. Как уже было сказано, к психоаналитику он не пошел. Что, впрочем, в российских условиях было оправданно. Потому что был он не глуп и прекрасно понимал, что нереально найти настоящего специалиста в море шарлатанов…

– Слушаю, – лениво ответил Гера, разморенный мыслями о предстоящем отпуске. – Конечно, слушаешь. Не ссышь же ты, в самом деле, в трубку. Что еще можно с ней делать, как не слушать? – Генерал Петя был в своем репертуаре. Кленовский, давно привыкший к плоским шуткам генерала, страдальчески поморщился: – А, это ты, Петр? Здорово. – Чаю, здоровей видали, – парировал Сеченов, – ты блоггерам насчет хохлов задачу поставил? – Да поставил. Куда ж они денутся? – Вот и молодец. Да пусть они покрепче…

Сразу же после завтрака меня пригласили к дежурному по части и без лишних слов препроводили на гауптвахту "за нарушение уставного порядка и оскорбление старшего по званию". - Вы мене ще помянете! Ще помянете! - грозил мне пальцем Гайворенко-Пивоваренко. - Пр-рыкончим! Поки вы мэнэ прикончите, я вас сгныю у арестанской комори. Гауптвахта располагалась рядом с прачечной. В подвальном помещении с низким потолком было сыро и полутемно. Нары почти касались каменного пола, скрывшегося под многодавним,…

В домике том был топчан, заправленный солдатским серым одеялом, суровая кухонная утварь, плохо сбитая печка, витринка с книжками, фотографиями и документами; на стенах висели ловушки, которыми якобы товарищ Сталин ловил рыбу, в том числе самолов с удами прошлогоднего выпуска, и еще какая-то липа, без которой ни один наш музей, в особенности про революционеров, обойтись никак не может. Ссылка в Курейку, да еще для южанина, пусть и сверхгероического, конечно же, была не сахар, тем более, что горстке…

— Здравия желаю, товарищи бойцы! И мы дружно, одним порывом выдыхали: — Здрась-тыщ-гвардии-тан! — Благодарю за службу! — Ур-р-р-ра-а-а-а! А потом бойцы, у которых не были перебиты руки и ноги, или перебиты не до конца, ведомые парадно одетыми сержантами Каменщиковым и Горовым, начинали маршировать вокруг голубого капитанского дома. Капитан, держась за барьер, воробьем скакал по балкону, и все больше бледнея, со стынущим от напряжения нутром, сек: — Ы-рыс! Ы-рыс! Ы-рыс-два! Ы-рыс-даа……

— Я скоро запьянею совсем, ослабел все же… Одна бутылка валит… Так ты не дожидайся. Некрасивый я пьяный стал… А пью я, Леха, сейчас еще и для того, чтоб тормоза отпустились, и все тебе сказать чтобы. — Он сунул руку под подушку, вынул общую тетрадь в коленкоровом переплете. На тетради была наклеена четвертушка бумаги, изображена чернилами летящая вдаль чайка, и ниже широко выведено: «Рукописи». — Это ты потом, на досуге… — сунул он Лешке тетрадь и отвел глаза. Мысли тут кой-какие, стишки… Ладно,…

Я не собираюсь улыбчиво болтать с тобой. И не думаю, что эта книга покажется тебе доброй. Я хочу, чтобы ты пошевелил мозгами, даже если тебе это трудно и болезненно. Твои мозги уже давно ожирели, Человек! Ты превратился в машину, которая думает только о том, как заработать деньги; где купить на них пожрать; где бы лечь поспать после еды; сходить в сортир, и - опять в поход за деньгами. И тебе это не противно?! Hа этой стадии ты отличаешься от обезьяны только тем, что умеешь зарабатывать деньги.…

И в итоге она сама принимает решение, расплачивается, потом придумывает, как поинтереснее эти шторы оформить, пришивает к ним какую-то бахрому… А я иду по улице и даже не смотрю на эти окна. И мне не видно, какие у нее шторы, только краешек. И окон этих так много. А там, за каким-то окном, есть женщина. А что такое женщина в окне? Это же почти ничего. Это даже меньше, чем женщина в метро… А что такое — женщина в метро? Допустим, стоишь на своей привычной станции метро, ждешь поезда, а рядом…

Мы трудились без передышки; убедившись в эффективности лаборатории, мы тотчас выкупили копии «Огня на снегу» и «Призмы»; затем настал черед другим картинам, компьютерщики «Хейгара Лосса» и персонал лаборатории работали в едином ритме. Трудности возникли с «Привычкой быть элегантным»: магнаты из нефтяных эмиратов скупили все копии для себя, пришлось прибегнуть к различным уловкам и чужой помощи, чтобы их выкрасть (не станем прибегать к эвфемизмам) и заменить на другие — без ведома владельцев. Лаборатория…

А, вот и девушка, красивая, молоденькая, все как полагается… Все как заказывали… Город, Город, ну что же ты, Город… Я смотрю на нее. Сердце останавливается. Я и не знал, что оно умеет останавливаться. Я вообще, оказывается, многого не знал… Здесь. Она тоже здесь. Она садится за соседний столик, и я понимаю, что она не одна. И сердце дергается снова. Даже не от ревности. Просто его я тоже знаю. Они разговаривают. Я быстро перевожу внимание в рабочий режим и слышу обрывок фразы: «…вительная…