Современная проза

Чашка отправляется отдыхать на предназначенную ей полочку, а Леонид подходит к окну и вглядывается в мечущиеся за ним полосы буйного снега. Бабушка медленно, в три приема, поднимается из-за стола, шаркает к плите, брякает там чем-то и чиркает спичками. Тетя Дора хватается жилистыми тощими руками за колеса своего инвалидного кресла, рывком разворачивает его и выезжает за дверь. - Все-таки это так вульгарно - кушать на кухне, - заявляет бабушка, водрузив на газ кастрюльку с водой. Леонид регулярно…

Поняв, что помешала, Лидия Матвеевна слегка пожала плечами и снова углубилась в книгу, краем глаза, однако, продолжая наблюдать за посетителями. Но они больше не подавали ей повода для недоумения, - бегло осмотрев остальные картины и полностью проигнорировав конно-собачью компанию, ушли в том направлении, откуда и появились. Дальнейшая экспозиция их явно не интересовала. Лидия Матвеевна перелистнула страницу и поняла, что сюжет книги начисто перестал ее интересовать. А интересует ее теперь портрет…

И вот в тот самый день, сидя на изобильно украшенном рисунками и надписями широком подоконнике около закрытой раздевалки, он достал из сумки плотно исписанную мелким почерком толстую тетрадь, на клеенчатой обложке которой было аккуратно выведено "Дневник". Открыл страницу, на которой прыгающими от переполнявшей его тогда радости буквами было написано: " Нина! Нина, Ниночка, жизнь моя..." . И перечеркнул последние слова черным фломастером, жирной, неровной чертой. Тетрадь вернулась в сумку. …

Божья коровка улетела в небо, с неба упало три яблока: мне, тебе и рассказчику… Голубой провал отворился меж двух бесконечных сосен — там было озеро. Меня выплеснуло из этого узкого и напряженного коридора озарения, и я расплылся на берегу. Расслабленный, припомнил я потускневшие слова: вынутые по случайности, поодиночке, они ничего уже не значили, они высыхали и серели, как камушки из моря… Да и как уловить эту тоненькую, рвущуюся ниточку поэтического кайфа и не унизить предмет, который, надо сказать,…

Иногда при виде бабок Светка представляет, что лиловая старуха выгуливает остальных, словно собачек. А если какая-то начнёт артачиться и не захочет гулять, то и поводок может надеть. Странные мысли приходят в голову, пока бежишь по грунтовой дорожке, усыпанной осенними листьями или покрытой плотно утоптанным, хрустящим снегом. Бабульки, завершающие променад, остались позади. Уверенно пробежал мимо военный со своим псом. Полдистанции пройдено. Навстречу лёгкой побежкой трусит девчонка с белой…

Встречаю как-то соседку, та и спрашивает — а чего это твоя с алкашом спуталась? Нет, видали вы такое?! До этого было понятно: она встречалась с Ваней, хороший мальчик на два года старше нее, он сын наших друзей. Точней, приятеля моего дурака. С Ваней я за нее не беспокоилась. Но приличный мальчик ее не занимал, ей самую грязь подавай. Господи, и в кого такая уродилась, непонятно… Мы с ней тогда поссорились. Своему дураку я все мозги проела — твоя дочь же, ну поговори с ней! А он мычит — взрослая…

На следующий день доктор Розенталь прочел ему письмо, которое хотел послать товарищам из кибуца «Шорашим». Им следует чаще посещать Нафтали, чтобы доказать ему, что он не одинок. «Мы используем современные методы лечения, господин Онгейм, — добавлял врач. — Больной у нас должен быть уверен в своей безопасности». Но Нафтали порвал письмо на мелкие клочки и сложил их в пепельницу, улыбаясь редкой для него улыбкой прорицателя. Затем сказал, медленно цедя каждое слово: — Господин доктор, что я — сумасшедший…

Анджей с Ольгой приходят, когда мы допиваем вторую кружку — это здесь вторую, а какую вообще в эту ночь? пятую? а может, шестую? Мы уже наверху, убежали из этого столпотворения. Слышно отсюда немного, но зато можно дышать. И есть бар. «Привет, Ольга!» — кричу я и обнимаю ее, потому что, наквасившись, становлюсь сентиментален и любвеобилен. «Привет, привет, — говорит она. — Послушайте, скажите мне, а то я пару часов была в дороге, знает кто-нибудь, как Папа?» Михал отвечает: «Не знаю, я его сегодня…

Тем, кто кричит о гомофобии, правда глаза колет. Колет она глаза и мне. И я болен. Некоторые говорят, что от гомосексуализма до педофилии один шаг. Мне так не кажется. Я на мальчиков не смотрю. Меня мальчики не интересуют. Мне нравятся зрелые мужчины, смуглые, высокие, сильные. Их ищу я, они мне нужны. И это небольшая часть правды, для начала. Я понимаю, что для некоторых эта правда слишком ужасна. Священник говорит с алтаря о торсах, бицепсах, ляжках. А почему он должен молчать?…

Женщина сидела перед ним, седая, старая, с кольцами на старых, сухих пальцах. Страшно. Как будто ты уже умер. Тебя нет. — Спасибо, — сказал незнакомой женщине. — Теперь ты знаешь, — сказала она. Он встал и вышел, тихо, так как кружилась голова и он боялся резких движений. Остановился в коридоре, совершенно чужом, незнакомом, включил свет. Разглядывал старые обои. Разглядывал себя в зеркале. В коридор вошел мужчина и спросил: — Ваня, ты умылся? Мальчик погасил свет и пошел в ванную…

Интереснее всего было бы по вечерам. По вечерам вокзалы зажигаются, как лампы, и оживают, словно зомби после непродолжительной смерти. И дети, что спят в подземных переходах, и женщины, что торгуют цветами, и менты, что страдают в такую жару, словно псы, и карманники с дырявыми карманами — все они, попав под тяжелый свет станционных прожекторов, следовали бы за размеренным железнодорожным механизмом, вливаясь в его слаженный хор. И вместе с ними двигались бы тысячи измученных дорогой изгнанников,…

* * * —  Опять мечтаешь?  — орали над самым ухом чертежник, физик, военрук, физкультурник. А я не мечтала — разве тут помечтаешь! Точнее, мечтала о том, как ночью, в постели, пригревшись под одеялом, обняв подушку двумя руками, я помечтаю вволю о тонком принце в доспехах из лунного света, о доме в лесу у речки для самых любимых — рояль в гостиной, собаки, велосипеды, любые книги, какая хочешь одежда. Хватит трех этажей, или сделать четыре? Лодка, с парусом. Специальные…

Вообще-то в древних богах Фома плохо разбирался. Читал как-то, но давно и все о разных. Про Иисуса — Евангелие на газетной бумаге, про Иегову — журналы в глянец, потом на фронте брошюры из политотдела про Аллаха, про Кришну с Буддой — толстые талмуды с картинками и тысячами имен. Библию вообще читать оказалось не интересно. Там только в начале про бога и про змея, а потом все запутано. Откуда у Каина жена взялась, если кроме него на свете только родители и были, Адам с Евой? Откуда у его сына жена…

Убирая, что насвинячили, мы, можно сказать, сдружились. К тому же выяснилось, что мы одногодки. 1 Не такая уж баснословная биография моего нежданного fellow тем не менее погрузила меня в размышления. Позже я сделался неожиданно для себя свидетелем ее резкого разворота. И теперь подвизаюсь, как видите, в роли непрошеного и неловкого биографа. Первой попадающей в рассеянный луч моего доморощенного исследования страницей краткой истории этой маленькой семьи было резкое передвижение Розы…

В конверте с бумагами, который я получил конфиденциальным образом на домашний адрес, лежал документ со сведениями о продвижении по службе Матиаса Юста за время его работы в ТО «Фарб». На листке стоял немецкий штамп: «Генеральная дирекция (Hauptdirektion) — разглашению не подлежит». А сверху нервным почерком Розе приписано: «Может оказаться полезным». Я узнал, что Юст поступил на фирму в двадцать пять лет. Работал сначала инженером, набирался опыта в Берлине, потом перешел во французский филиал и,…

Смерть не торопится. До последнего вздоха кажется, что жизнь вернет свои права. В этой надежде — или в этом отчаянии — я поднялась по ступеням ко льву. Одним махом, чтобы сердце снова подтвердило, что оно сильнее сердец всех тех людей, которые идут впереди или позади меня по лестнице в двести двадцать шесть ступеней. Да, мое сердце сильнее, я это знаю. Но мне неизвестно, что предвещает его храброе биение — победу любви или ее агонию. Может, я последняя защитница знамени любви в этом мире, а может,…

Собака остановилась прямо у крыльца, где кричала и стучала Эди. У Эди замерло сердце. Но собака, задумавшись на мгновение, проследовала дальше. Она прошла мимо. Так же размеренно. Когда пришла старшая сестра Рути звать ее обедать, обе девочки рыдали. Они сидели, растрепанные, в обнимку. Вы обе психические, сказала она. На мамином месте я бы запретила вам играть вместе. Это я серьезно. Много лет спустя, на Манхэттене, Рути отмечала свое пятидесятилетие. Она пригласила трех подруг. Они сидели за…

С некоторых пор Каро стал избегать общения с людьми. Кому это нужно? Любые отношения навязывают обязанности, обязанность влечет за собой поступки, а те вызывают побуждение, действие. «Куда же двигаться, если в итоге открываешь лишь иллюзорность и бессмысленность всего, если нет ничего ценного, и неужели достойные могут выйти победителями в этой шумной, суетной, нечистоплотной толкотне?» Так было извечно и так будет всегда; обновляются лишь средства, формы, то есть внешнее обличье, суть же остается…

III Я так оторопел, что поставил стакан обратно на стол, даже не пригубив. Нечто непонятное, Дависито, приключилось со мной в ту минуту. Будто бы вдруг нынешняя моя жизнь соединилась с прежней моей жизнью. Странно, да? У меня аж узелок заныл оттого, как я хочу передать тебе, каково мне было в ту минуту; больно это и тяжело. Словом, чего далеко ходить, с тобой, наверное, так бывало, Дависито, что вот услышал ты какую-то фразу или увидел какую-то картину вроде бы впервые в жизни, а чувствуешь,…

Затем раздались крики грузчиков, пол ушел у меня из-под ног, гардероб накренился, вздрогнул, тревожно задышал, и я понял, что мы находимся в грузовике и направляемся неизвестно куда. Судя по разговору, приглушенному шумом мотора, в кузове ехали, по меньшей мере, еще двое рабочих. Я был совершенно оторван от внешнего мира и потому не могу сказать, сколько длилось путешествие, но вот машина остановилась, шкаф снова затрясся, а грузчики опять загалдели. Только теперь к хору мужских голосов присоединился…