Современная проза

От воспоминаний, сопровождавшихся обильным слюноотделением, Змея Горыныча отвлекли какие-то неясные, еле доносящиеся звуки. Приподняв правую голову, он настороженно прислушался. Нельзя сказать, что он кого-то боялся, боже упаси природу! Но душа, уставшая от пребывания на посторонних, вмешательства в отдых никак не жаждала. Однако надежда, что опасения так и останутся только опасениями, умерла, не достигнув даже отроческого возраста. Шум нарастал, разрастаясь, становясь больше, объемнее, многограннее,…

Воры! Сон моментально испарился. Пытаясь сориентироваться, я лежал и прислушивался. - Да тише ты, разбудишь человека, — повысил тон грубо-хриплый баритон. - Его разбудишь! — хмыкнул фальцет. — Он водки нахлестался, и хорошо, если к рассвету проснется. - Не-е, этот водку не пьет, ему некогда, он работает. Исследователь! — возразил хриплый баритон. Я осторожно приоткрыл глаза. Посреди магазина в неверном слабом свете уличного фонаря отчетливо виднелись колышущиеся прозрачно-светящиеся силуэты.…

Теперь уже удивился я: - И сына на вас бросила?! - А что тут диковинного-то? — изумился моей реакции Виктор Петрович. — Не только бросила, но еще и некоторые вещи его позабирала. Он тогда уже подрос, с ней одного роста был. А когда сын возражать стал, бросила ему: «Тебе папа еще купит, а мне нужно о себе позаботиться!» - А сколько сыну тогда было-то? - Да почти одиннадцать лет, но он был высокий мальчик для своего возраста… Похоже, прошлое до сих пор саднило в душе Виктора Петровича. Его…

Страшно стало разведчику за необъятную женщину. Напрягся он и пошел на новый подвиг — решил вернуть ее себе. Никто мне не запретит! К третьей свадьбе разведчик хорошо подготовился, привел лицо в моложавую форму, написал семь клятвенных обещаний своей невесте быть ее защитником, покровителем, главнокомандующим и дерзким любовником. На свадьбу он созвал всех мелких разведчиков, сотни тысяч мелких разведчиков, ОМОН созвал, все внутренние войска, раздал им в руки победные флаги и обещал на халяву щедро…

Жека от такой наглости несусветной бомжа даже протрезвел. А Спиридон Спиридонович, вальяжно раскинувшись на перинах отмытыми и ожившими членами, лишь победно мурлыкал да нахально усами шевелил. С того дня и началась между Спиридоном Спиридоновичем и Жекой жестокая затяжная война. Жека, изгнанный последней своей пассией-зазнобой, непривычно трезвый, от чего еще глупее, устраивал Спиридону Спиридоновичу настоящее сафари с облавами и засадами. С диким криком: «Кастрирую, урод хренов!» — гонялся за…

Я решил переждать шухер у соседки-проводницы, надеясь, что она окажется в рейсе; когда-то я прокантовался у нее дня три и с тех пор знал, где она прячет запасной ключ. Дело принимало дурной оборот: кто бы ни были эти люди, они могли поселиться у меня в мансарде и гонять там чаи в ожидании момента, когда у хозяина квартиры кончится терпение. Представив себе латышку, сидящую на кухонной табуретке со связанными руками, я почувствовал, что горло начало саднить, будто от махорки, у меня это признак надвигающегося…

Мама будила в девять и отправлялась на работу. И я могла поспать до десяти. Вставала, собиралась в офис. Прибывала к одиннадцати, порой к двенадцати. Особо не торопилась. Отвечала на электронные письма, невесть когда успевавшие насыпаться в ящик: иногда по пять штук за ночь, раз было девять. Пока абсолютный рекорд. За сим пользительным времяпрепровождением, проходящим в пикировке с полузнакомыми виртуалами, проходила первая часть дня, и незаметно наступало время обеда. Мы с сотрудницами шли в «Семёрочку»,…

Рабинович взглянул на часы: — Уже 8.58. Детей забрала одна женщина по имени Сара. Девочка запуталась в кустарнике — ее платье зацепилось за колючки. Мальчик крикнул ей, что она противная, а она показала ему язык. У меня ноги дрожали. Я наклонился, а когда выпрямился, детей уже не было видно. Потом мне сказали, что уже нет нужды о них беспокоиться. А я ответил, что нужды может быть и нет, но есть смысл… — Вот уже и 9 часов, — добавил он. Нехама сказала, что работает в банке и собирается перебраться…

— Ты вовсе не толстая. И ты не меняешься. — Как Юнона, — заметила Регина. — Знаете, один раз в Венеции я пила «White Lady», вернее, под Венецией, в игорном доме, не помню, как он назывался. Это был мой первый коктейль. Ваше здоровье, девочки! Так вот, в этот игорный дом меня не хотели пускать без провожатого, потому что я была слишком молоденькая. Тогда подошел некий директор банка из Фиуме… — Откуда? — Из Фиуме. Директор банка из Фиуме. Я была такая юная и хорошенькая, что он пригласил меня…

О родственниках не могло быть и речи — наивные, серые, заурядные, они банально восхищались ею, не имея ни малейшего представления о ее работе. Как интересно быть актрисой, правда? Такая насыщенная жизнь! Я бы ни за что не могла выступать на сцене! Столько учить наизусть!.. Только кузина Фрида молчала. Молчала и боготворила ее. Серая мышь с испуганными глазами. Мария поплотнее закуталась в пальто и подняла рюмку. И тут ее осенило, это было наитие свыше. Она отставила рюмку и долго сидела не двигаясь.…

— Это еще что такое! — крикнул он, стукнув палкой о землю. — После закрытия разводить огонь в жаровнях строго запрещено. Раз закрыто, значит, закрыто! Что вы здесь делаете? — Господи! — воскликнула женщина. — Альберт, я же говорила тебе, что нельзя. Мужчина вскочил и хотел плеснуть на жаровню воды из озера, но сторож остановил его: — Не надо, а то решетка лопнет, огонь должен погаснуть сам по себе! Он вдруг почувствовал, что устал, и присел на камень. Мужчина и женщина молчали. — Ответственность, —…

Но интонация ее не меняется, с детьми она говорит точно так же, как со мной. Таким же ласковым, мелодичным голосом. И выговор у нее неизменно великолепный — с таким выговором, сумей она выучить слова, только Шекспира читать. Или Ветхий Завет, хотя женщинам читать его искони не доверяли. — Б-г — не Б-г неурядицы, — сообщает мне как-то миссис Купер, пока дочка спит, а она стирает ее вещички в кухонной раковине. Я пришла на кухню — взять яблоко из холодильника. Миссис Купер от фруктов, каких бы то…

Всякий раз, как он входил в эту комнату, радостное чувство наполняло его: никогда еще не было у него такого уютного дома, как теперь. И в этот вечер он, по обыкновению, обвел взглядом комнату: диван, занавески, книжный шкаф; воображение дорисовало зеленый вазончик на тумбочке, Дэвид вздохнул и подошел к письменному столу. Взял с подставки ручку, достал из специального ящичка в столе аккуратный листок бумаги и старательно вывел: «Дорогая Марсия, не забудь, сегодня вечером ты приглашена к ужину. Жду…

Её муж, генерал, переживал сейчас вторую молодость, и она была первой, кто это почувствовал. Она была влюблена со всей преданностью в жесты, которыми он зажигал трубку, протирал очки, в слова, которые тремя звуками объясняли всё, во взвешенные решения, основанные на тактике вечного ожидания. Минуты завтрака были для Елены настолько насыщены, что заполняли впечатлениями весь её день. Затем она его видела лишь поздно вечером. Он был ей обществом, кругом знакомых, друзей, он был для неё страна, он был…

Бобылём жить трудно… С детства у него один глаз слепой был, потому и выжил… а жениться не успел… Вот, как стало к старости клониться время, он и решился из соседней деревни перебрался… Городок тут и недалеко, а ехать неудобно: так бы рыбки наловить да продать, а на дорогу потратишься… а здесь продать некому… наловишь, наловишь — в три горла есть не будешь. Одной соседке отнесёт Прасковья, другой… сам он стесняется… такой человек… Как-то вечером сидел он с баяном в избе, наигрывал, вдруг за раскрытым…

А «Два Максима»… Не припоминаете? Разве? Но и сегодня повторяется через столько поколений: Так, так, так, — говорит пулемётчик, Так, так, так, — говорит пулемёт… А старшее поколение ещё помнит голос Бориса Крючкова, «главного» Максима… это он впервые исполнил песню… «Шумел сурово брянский лес» … Это песня из самых трудных месяцев войны 1942 года… А вот уж поистине народная «Сирень цветёт», в которой Зиге принадлежит не только музыка, но и всем известный, народный в буквальном…

Тягостное ожидание поселилось в тихом, пропахшем щами и карболкой, доме. Младшие ничего не понимали, а старшие втихомолку гадали, к кому приедут незнакомые мама и папа и заберут, как прошлый раз Кольку, а перед тем Машку, а ещё до того Васю с Ленкой сразу двоих, хоть они и не брат с сестрой, а Вязниковых не взяли, а они два брата… Митенька ничего не ждал. Воспитательниц, как все, звал «мама», но у него ещё была бабушка — баба Паша… Но и он смотрел во все глаза, как приезжают чужие, и ходят по дому,…

— Ну и что? Куда пришли? — оглядывался вокруг отец. — Протри глаза. Читай. У дороги стоял указатель с короткой надписью «ул. Надежд». В первый момент ни отец, ни мы с Санькой не поняли, — при чём здесь эта надпись. Потом отец сказал: — Хм, странно. Улица Надежд. Первый раз встречаю такое название улицы. Тогда, еще ребёнком, я не раз замечал, что взрослые всегда говорят «странно», если им что-то не понятно. Вот и маму отец называл странной. Он просто не знал, что она — волшебница. А я это…

— Что ж, восстание у вас было? — встрял Лопахин. — Да было, конечно. Филя Коссаковский да Иван Долган коноводили, а мы за ними. Всех казачьё похватало и угнало в каторги. — А ты там был? Возница угрюмо отмолчался, зло хлестнул коней. Гриша Богер влез с вопросом: — А ты в Кичигинской бывал, дядя? — Бывал, а как же… Уже в виду стоящего стеной векового бора мужики-возницы запосматривали косо на чёрные сочные облака, дымившиеся по омрачнённому небу. Ветер задул резкий и неопределённый:…

Дома Марик погладил новорожденного пальцем за ушком и молвил: — Хрящик остренький… * * * Медовый месяц прошел в заботах о правнуке новобрачной. Все наше странное семейство, как угорелое, стирало, сушило и гладило пеленки. Марик гулял с колясочкой в скверике, выведывал у мамок-нянек секреты взращивания и вскармливания. Однажды вернулся с прогулки, похохатывая. Успокоившись, поведал: — Встретил бывшую жену. Она мне говорит: «Я слышала, ты женился! Это твой?» Я говорю: «Не мой». Она: «Её?».…