2666

— Надо же, книжка на манер рубашки висит, интересно, кому в голову пришло ее повесить? — пробормотал он.

— Да это все папа мой…

Хотя в доме жили отец и дочь, в нем однозначно чувствовалось присутствие женщины. Пахло ладаном и легким табаком. Роса включила лампу, и они плюхнулись в укрытые разноцветными мексиканскими одеялами кресла и сидели так некоторое время, не говоря ни слова. Потом Роса пошла заварить кофе, и, пока была на кухне, Фейт увидел, что в дверях стоит Оскар Амальфитано, необутый и нечесаный, в белой и очень мятой рубашке и джинсах,— наверное, спал одетый. Некоторое время мужчины молча смотрели друг на друга, словно бы уснули и их сны протекли и смешались на общей территории, на которой застоялось глухое молчание. Фейт поднялся и представился. Амальфитано спросил, говорит ли тот по-испански. Фейт извинился и улыбнулся, и Амальфитано повторил вопрос на английском.

— Я друг вашей дочери,— отрекомендовался Фейт,— она пригласила меня зайти.

С кухни донесся голос Росы: та сказала отцу по-испански, чтобы тот не волновался, что это просто журналист из Нью-Йорка. Потом спросила, хочет ли Амальфитано кофе, и тот сказал, что да, все так же не отрывая взгляда от незнакомца. Когда Роса появилась в комнате с подносом, тремя чашками кофе, молочником и сахарницей, отец спросил, что происходит. В данный момент, ответила Роса, ничего, но ночью произошло нечто странное. Амальфитано поглядел на пол, потом внимательно осмотрел свои босые ноги, положил в кофе сахар, подлил молока и попросил дочь объясниться. Роса кинула взгляд на Фейта и перевела слова отца. Фейт улыбнулся и снова опустился в кресло. Взял с подноса чашку с кофе и принялся осторожно его прихлебывать, а Роса тем временем рассказывала отцу на испанском о событиях этой ночи, начиная с боксерского поединка и заканчивая их бегством из мотеля. Она закончила говорить ближе к рассвету, и Амальфитано, который до того практически не подавал голоса, предложил позвонить в мотель и выяснить у администратора, приезжала полиция или нет. Роса перевела Фейту предложение отца, и тот больше из вежливости набрал номер мотеля «Лас-Брисас». Трубку никто не взял. Оскар Амальфитано ­поднялся с кресла и выглянул в окно. На улице было тихо. Вам надо ехать, сказал он. Роса посмотрела на него, но не проронила ни слова.

— Вы можете переправить ее в Штаты, довезти до аэропорта и посадить на рейс до Барселоны?

Фейт сказал, что может. Оскар Амальфитано отошел от окна и скрылся в своей комнате. Вернувшись, он вручил Росе стопку денег. Этого тебе хватит на билет и на первое время в Барселоне. Я не хочу уезжать, папа, сказала Роса. Да, да, я понимаю, отозвался Амальфитано и заставил ее принять деньги. Где твой паспорт? Отыщи его. Собери чемодан. Но побыстрее, сказал он, и снова вернулся на свой пост у окна. За «Крайслер-Спиритом» соседа напротив он разглядел черный «перегрино», появления которого, собственно, и ждал. Амальфитано вздохнул. Фейт поставил чашку на стол и подошел к окну.

— Мне бы хотелось понять, что тут происходит,— сказал Фейт.

Голос у него чуть охрип.

— Вывезите мою дочь из этого города, и можете забыть про это. Или даже вот как: ничего не забывайте, но, самое главное, увезите мою дочь как можно дальше от этого места.

И тут Фейт припомнил встречу, которую ему назначила Гуадалупе Ронкаль.

— Речь об убийствах? — спросил он.— Вы думаете, что этот Чучо Флорес в них как-то замешан?

— В них все замешаны,— ответил Амальфитано.

Из «перегрино» вылез молодой высокий человек в джинсах и джинсовой же рубашке. Он закурил, а Роса обернулась к отцу:

— Кто это?

— Ты его никогда прежде не видела?

— Нет.

— Он из судейских,— ответил Амальфитано.

Потом взял дочь за руку и силой увел в комнату. И закрыл дверь. Фейт решил, что они прощаются, и снова подошел к окну. Вылезший из «перегрино» чувак стоял и курил, опершись на капот. И время от времени поглядывал на небо, которое все больше светлело. Он казался совершенно спокойным — стоит себе человек, никуда не торопится и ни о чем не беспокоится, просто созерцает очередной рассвет в Санта-Тереса и оттого счастлив до невозможности. Из соседнего дома вышел мужчина и завел машину. Парень из «перегрино» бросил бычок на тротуар и влез в свое авто. В сторону их дома он ни разу не посмотрел. Из комнаты вышла Роса с маленьким чемоданом.

— Как мы выйдем? — поинтересовался Фейт.

— Через дверь,— отрезал Амальфитано.

Потом Фейт смотрел, словно бы это был фильм, который он не понимал, но почему-то связывал со смертью своей матери, как Амальфитано целует и обнимает дочь, а потом выходит и решительно направляется на улицу. Сначала он видел, как тот пересекает передний двор, затем открывает деревянную калитку с облупившейся краской, потом переходит улицу, как был, босой и нечесаный, и идет к черному «перегрино». Когда Амальфитано подошел, парень опустил стекло, и они некоторое время проговорили — Амальфитано снаружи, а парень внутри машины. А ведь они друг друга знают и разговаривают не первый раз.

— Пора, пойдем,— сказала Роса.

Фейт пошел следом за ней. Они прошли через сад и пересекли улицу, отбрасывая излишне длинные тени, что вздрагивали каждые пять секунд, словно бы солнце крутилось в обратную сторону. Сев в машину, Фейт услышал за спиной чей-то смешок, но, обернувшись, увидел лишь Амальфитано и парня, которые все так же разговаривали, не меняя позы.

Гуадалупе Ронкаль и Роса Амальфитано мгновенно занялись своими проблемами. Журналистка вызывалась проводить их до Тусона. Роса сказала, что не надо преувеличивать, все будет в порядке. Они заспорили. Пока женщины говорили по-испански, Фейт посмотрел в окно, но в окрестностях «Соноры Резорт» все было штатно. Журналисты уже уехали, никто не разговаривал о боксе, официанты, казалось, лишь недавно пробудились от долгого летаргического сна и были не слишком любезны, словно бы пробуждение не доставило им никакого удовольствия. Роса позвонила отцу из гостиницы. Фейт смотрел, как она идет к стойке вместе с Гуадалупе Ронкаль, и, пока ждал их, выкурил сигарету и набросал кое-что для заметки, которую пока так и не отправил редактору. При свете дня события прошлой ночи казались нереальными и полными детской серьезности. Фейт позволил мыслям течь, как им вздумается, и увидел спарринг-партнеров Омара Абдула и Гарсию. И представил, как они едут в автобусе к побережью. Увидел, как они выходят из автобуса, делают несколько шагов к придорожным кустам. Сонный ветер гнал песчинки, те оседали на лице. Золотой дождь. Как тут мирно и спокойно, подумал Фейт. Как все на самом деле просто. Потом увидел автобус и представил его в черном цвете, словно огромный катафалк. Увидел высокомерную улыбку Абдула, непроницаемое лицо Гарсии, его странные татуировки, а потом вдруг услышал звон бьющихся тарелок, несколько штук их упало, а может, это грохот ящиков, которые бабахнулись об пол, и тут же понял, что засыпает, и поискал взглядом официанта, чтобы попросить еще кофе, но никого не увидел. Гуадалупе Ронкаль и Роса Амальфитано продолжали говорить по телефону.

— Люди они хорошие, обходительные, гостеприимные, мексиканцы вообще очень работящий народ, до всего любопытный, неравнодушный, они храбрые и щедрые, а грусть их не убивает, а дает жизнь,— сказала Роса Амальфитано, когда они пересекли границу с Соединенными Штатами.

— Будешь по ним скучать? — спросил Фейт.

— Буду скучать по отцу и по людям,— сказала Роса.

Пока они ехали в тюрьму Санта-Тереса, Роса сказал, что отец не берет трубку. Она звонила несколько раз, потом набрала номер Росы Мендес, и там тоже никто не ответил. Думаю, Роса мертва, сказала она. Фейт покачал головой — нет, это вряд ли.

— Мы же живы,— сказал он.

— Мы живы потому, что ничего не видели и ничего не знаем.

Журналистка ехала первой на желтом «Литтл-Немо». Гуадалупе Ронкаль вела машину осторожно, но время от времени останавливалась, словно бы припоминая дорогу. Фейт уже начал задумываться над тем, чтобы перестать ехать следом и сразу направиться к границе. Когда он предложил этот вариант, Роса встретила его в штыки. Он спросил, есть ли у нее друзья в городе. Роса ответила, что нет, на самом деле у нее нет здесь друзей. Все эти Чучо Флоресы, и Росы Мендес, и Чарли Крусы, их же нельзя считать друзьями, правда?

— Да уж, эти точно не друзья,— покивал Фейт.

С другой стороны решетки развевался на фоне пустыни мексиканский флаг. Таможенник с американской стороны внимательно оглядел Фейта и Росу. И подумал: что такая красивая белая девушка делает в компании негра? Фейт выдержал его взгляд. «Вы журналист?» — спросил полицейский. Фейт кивнул. Видать, шишка какая-то, подумал полицейский. И каждую ночь небось вставляет ей по самое не могу. «Вы испанка?» Роса улыбнулась полицейскому. У того по лицу пробежала тень сожаления. Машина тронулась, и флаг исчез, виднелись только стены вокруг больших навесов, где чем-то торговали.

— Злая удача — вот в чем наша проблема,— проговорила Роса.

Фейт ее не расслышал.

Пока они ждали в зале без окон, Фейт почувствовал, что у него все больше твердеет пенис. Сначала подумал, что у него не было эрекции со дня смерти матери, но потом прогнал прочь эту мысль: ну невозможно же, что так долго, думал он; а потом решил: а почему бы и нет, это как раз возможно, ведь непоправимое — возможно, то, что нельзя отмотать назад,— возможно, так почему же невозможно, чтобы кровь не приливала к его члену такой короткий, если вдуматься, период времени? Роса Амальфитано поглядела на него. Гуадалупе сидела на прикрученном к полу стуле, перебирая заметки и прослушивая записи на магнитофоне. Время от времени до них долетали обычные для тюрьмы звуки: выкрикиваемые имена, приглушенная музыка, удаляющиеся шаги. Фейт присел на деревянную скамью и зевнул. Так и уснуть недолго. Он вдруг представил Росу — как она закидывает ноги ему на плечи. И мысленно вернулся в свой номер в мотеле «Лас-Брисас»: они занимались любовью или нет? Нет, конечно. Затем услышал какие-то крики — словно бы в одном из помещений тюрьмы кто-то справлял мальчишник. Тут он припомнил убийства. Где-то далеко смеялись. Ревели. Гуадалупе Ронкаль что-то говорила Росе, и та ей отвечала. И тут Фейта сморило, и он увидел, как безмятежно спит на диване в доме своей матери в Гарлеме. Лежал на диване перед включенным телевизором. Посплю полчасика, сказал он себе, а потом за работу. Мне же нужно написать про боксерский поединок. И целую ночь провести за рулем. К утру все уже закончится.