2666

— Который час? — спросил он усатого, и тот лишь пожал плечами.

На паркинге Чарли Круса одна цементная стена была расписана — получилась картина в пару метров длиной и примерно три метра шириной; изображала она Пресвятую Деву Марию Гуадалупе посреди живописнейшего пейзажа с реками, лесами, серебряными и золотыми рудниками, нефтяными вышками, бескрайними посевами кукурузы и пшеницы и обширнейшими лугами с пасущимся скотом. Дева Мария держала объятия раскрытыми, словно бы предлагала все это богатство за так, бесплатно. Вот только с лицом у нее — а это Фейт, пьяный не пьяный, а просек сразу — что-то было такое неправильное. Один глаз у Девы был открыт, а другой — закрыт.

В доме было много комнат. Некоторые служили просто складом видео­­кассет и DVD из прокатов Чарли Круса и его собственной коллекции. Гостиная находилась на первом этаже. Из всей мебели — два кресла и два кожаных дивана, деревянный стол и телевизор. Кресла хорошего качества, но старые. Пол желтой плитки с черными бороздками выглядел очень грязным. Этого не могли скрыть даже несколько разноцветных индейских ковров. На стене висело зеркало в рост человека. На другой — афиша мексиканского фильма пятидесятых годов, в рамке и под стеклом. Чарли Крус сказал, что это подлинный постер очень редкого фильма — практически все его копии сейчас утеряны. В серванте за стеклом выстроились бутылки со спиртным. Рядом с гостиной обнаружилась комната, на первый взгляд без особого назначения, впрочем, там стоял музыкальный центр последнего поколения и картонная коробка с компакт-дисками. Роса Мендес наклонилась над коробкой и принялась в ней рыться.

— Женщины от музыки с ума сходят,— сказал Чарли Крус Фейту на ухо,— а меня заводит кино.

Чарли Крус оказался так близко, что Фейт дернулся как от испуга. И только в этот момент понял, что комната — она лишена окон, а ведь, согласитесь, странно устроить гостиную в таком месте, особенно учитывая, что дом огромный, а комнат с лучшим освещением в избытке. Когда зазвучала музыка, Корона и Чучо взяли девушек за руку и вышли из гостиной. Усатый сел в кресло и посмотрел на часы. Чарли спросил, не хочет ли Фейт посмотреть фильм Роберта Родригеса. Фейт кивнул. Кресло усатого стояло так, что кино можно было смотреть только ­вывернув до отказа шею, но новенький не проявил ни малейшего любопытства. Так и сидел, поглядывая то на них, то на потолок.

Фильм длился, как уверял Чарли Крус, не больше получаса. На экране появлялось лицо старухи с карикатурно ярким макияжем, она смотрела в камеру, а потом начинала бормотать что-то непонятное и плакать. Похожа она была на шлюху на пенсии, а еще — так думал Фейт — на шлюху в агонии. Потом появлялась молодая очень смуглая женщина, стройная, с большой грудью, и раздевалась, сидя на кровати. Из темноты возникали три каких-то чувака, они сначала что-то ей говорили на ухо, а потом трахали. Поначалу женщина сопротивлялась. Она смотрела прямо в камеру и что-то говорила по-испански — Фейт не понимал что. Потом принималась кричать в притворном оргазме. И тогда эти чуваки, которые до тех пор овладевали ею по очереди, наседали на нее разом: один вводил член в вагину, другой — в анус, а третий пихал свой пенис ей в рот. Все вместе походило на машину в постоянном движении. Зритель догадывался, что когда-нибудь машина перегреется и взорвется, но что это будет за взрыв и когда он произойдет, предсказать было невозможно. И тут женщина кончила взаправду. Оргазм тут не предусматривался, и она сама его меньше всех ожидала. Ее движения, ограниченные весом троих мужчин, ускорились. Глаза, уставившиеся в камеру, которая показывала сейчас ее лицо крупным планом, говорили что-то на непонятном языке. На мгновение она вся вспыхнула — заискрились глаза, подбородок, полускрытый плечом одного из чуваков, зубы вдруг приобрели сверхъестественную белизну. А затем плоть ее стала отделяться от костей и опадать на пол этого оставшегося без названия борделя или растворяться в воздухе, оставляя абсолютно чистый скелет: без глаз, без губ — один лишь череп, что вдруг принялся надо всем смеяться. А потом в кадре возникла улица большого мексиканского города, совершенно точно — Мехико, вечерело, улицу вымыл дождь, на тротуарах стояли запаркованные машины, магазины закрылись и опустили металлические жалюзи, люди бежали по тротуарам, боясь вымокнуть до нитки. Лужа с кружочками дождевых капель. Вода омывает кузов машины, покрытой густым слоем пыли. В окнах учреждений еще горит свет. Скверик, рядом с ним остановка автобусов. Ветви больного дерева тщетно пытаются дотянуться до ничего. Лицо старой шлюхи, теперь она улыбается в камеру, словно бы желая спросить: я сделала все правильно? Как вам? Жалоб нет? В кадре лестница красного кирпича. Пол, покрытый линолеумом. Тот же дождь, только снятый изнутри комнаты. Пластиковый стол с окантовкой, сплошь покрытой зарубками. Стаканы и банка «Нескафе». Сковородка с остатками яичницы. Коридор. Тело полуодетой женщины на полу. Дверь. Комната в совершеннейшем беспорядке. Два чувака спят на одной кровати. Зеркало. Камера наезжает на зеркало. Пленка обрывается.

— Где Роса? — спросил Фейт, когда закончился фильм.

— Есть еще один фильм,— сказал Чарли Крус.

— Где Роса?

— В одной из комнат,— ответил Чарли Крус.— Отсасывает Чучо.

Потом встал, вышел из комнаты и вернулся с видеокассетой в руке. Пока пленка перематывалась, Фейт сказал, что ему нужно в туалет.

— Дальше по коридору, четвертая дверь,— сказал Чарли Крус.— Но ты ведь не хочешь в туалет, тебе Росу найти надо, лживый ты гринго.

Фейт посмеялся.

— Ну и ладно, может, Чучо и впрямь нужна помощь,— сказал Крус словно бы в пьяном полусне.

Когда Фейт встал, усатого аж встряхнуло. Чарли сказал ему что-то по-испански, и усатый снова расслабленно вытянулся в кресле. Фейт шел по коридору, считая двери. Дойдя до третьей, услышал шум — явно с верхнего этажа. И остановился. Шум затих. Ванная была большой и словно бы сошла с фотографий журналов по дизайну. Стены и пол покрывал белый мрамор. В круглой ванне могли бы уместиться по меньшей мере четверо человек. Рядом стоял какой-то большой деревянный ящик — ни дать ни взять гроб. Гроб, в котором голова оставалась снаружи, и Фейту поначалу показалось, что это сауна — хотя нет, ящик узковат. Унитаз был из черного мрамора. Рядом с ним стояло биде, а рядом с биде — какой-то мраморный вырост в полметра высотой, чье назначение Фейт не сумел угадать. Если напрячь воображение, тот походил на стул или велосипедное сиденье. Но как же на него усесться, тем более в нормальной позе. Возможно, это вешалка для полотенец к биде. Некоторое время, мочась, он смотрел на деревянный ящик и мраморную скульптуру. На какое-то мгновение ему показалось, что оба предмета живые. За спиной висело зеркало во всю стену, и оттого ванна казалась больше, чем была на самом деле. Фейт смотрел налево и видел деревянный гроб, а потом выворачивал голову вправо и видел хитро устроенный мраморный протуберанец, а однажды посмотрел назад и увидел собственную спину, как он стоит над унитазом, а по сторонам от него гроб и сиденье непонятного назначения. Ощущение сюрреалистичности происходящего, преследовавшее его ночью, обострилось.

Он поднялся по лестнице, стараясь не шуметь. В гостиной Чарли Крус и усатый разговаривали по-испански. Голос Чарли звучал мягко и успокаивающе. Голос усатого казался резким, словно бы у него атрофировались связки. Шум, который он услышал в коридоре, повторился. Лестница вела в зал с большим окном, закрытым венецианскими жалюзи из темно-коричневого пластика. Фейт пошел по другому коридору. Открыл дверь. На кровати армейского вида лежала лицом вниз Роса Мендес. Она была одета, на ногах у нее до сих пор красовались туфли на каблуке, но она казалась спящей или слишком пьяной. В комнате из мебели были-то всего кровать и стул. На полу, в отличие от первого этажа, лежало ковровое покрытие, которое глушило шаги. Фейт подошел к девушке и повернул ее голову. Роса Мендес, не открывая глаз, улыбнулась. На середине коридор раздваивался. Фейт пригляделся — из щелей одной двери сочился свет. Он услышал, как спорят Чучо Флорес и Корона, но не понимал почему. Возможно, оба хотели оттрахать Росу Амальфитано. Потом он решил: а вдруг они насчет него спорят. Корона, судя по голосу, был очень зол. Фейт открыл дверь не постучавшись, и двое мужчин обернулись к нему одновременно, на лицах читались удивление и одновременно сонливость. Время показать, кто ты есть, решил Фейт — будь негром из Гарлема, ебучим, зверски опасным ниггером. И тут же понял: ни на одного из мексиканцев это не произвело ровно никакого впечатления.

— Где Роса? — спросил он.

Чучо сумел ткнуть пальцем в угол комнаты, который Фейт поначалу не разглядел. Эту сцену, подумал Фейт, я уже видел и пережил. Роса сидела в кресле, скрестив ноги, и нюхала кокаин.

— Пойдем отсюда,— сказал он ей.

Это был не приказ. И не мольба. Он просто сказал: идем со мной, но вложил в эти слова всю душу. Роса с симпатией улыбнулась ему, но, похоже, ничего не понимала. Он услышал, как Чучо говорил по-английски: вали отсюда, братан, подожди нас внизу. Фейт протянул девушке руку. Роса поднялась и взялась за нее. Рука ее показалась Фейту остывшей — при такой температуре в голову лезли другие сценарии,— но также в голову лезла и в голове укладывалась вся эта дрянь. Сжав ее ладонь, Фейт почувствовал, что это его рука холодна. Я ведь все это последнее время в агонии бился. Я холоден как лед. Если бы она сейчас не протянула руку, я бы прямо тут и умер, и им пришлось бы репатриировать мой труп в Нью-Йорк.

Они уже выходили из комнаты, когда Корона вцепился Фейту в руку, а свободной рукой поднимал что-то, ему показалось — что-то тяжелое. Он развернулся и ударил в стиле Каунта Пикетта: снизу вверх в челюсть мексиканца. Как и Меролино Фернандес, Корона рухнул на пол — ни выдоха, ни стона. И только тут Фейт осознал: а ведь в руке у Короны пистолет. Он его забрал и спросил Чучо Флореса, что тот намерен делать.

— Я не ревную, дружище,— сказал Чучо, держа поднятые руки на уровне груди: смотри, мол, я безоружен.

Роса Амальфитано смотрела на пистолет Короны как на хитрый приборчик из секс-шопа.

— Идем отсюда,— услышал он свой голос.

— Кто этот мужик, что внизу сидит? — спросил Фейт.

— Чарли, Чарли Крус, твой друг,— сказал, улыбаясь, Чучо Флорес.

— Нет, сукин ты сын, другой, который с усами.

— Друг Чарли.

— Из этого сраного дома есть еще один выход?

Чучо Флорес пожал плечами:

— Чо-то ты, мужик, палку перегибаешь…

— Да, есть еще сзади выход,— проговорила Роса Амальфитано.

Фейт поглядел на распростертое тело Короны и словно бы завис на пару мгновений.

— Машина. Машина в гараже,— наконец сказал он,— нам без нее не уехать.

— Тогда нужно выходить через парадную дверь,— заметил Чучо Флорес.

— А этот? — кивнула Роса на Корону.— Он умер?

Фейт снова поглядел на неподвижное тело, что покоилось на полу. Он бы мог смотреть на него часами, но вместо этого решительно сказал:

— Пойдем отсюда.

Они спустились по лестнице, прошли мимо огромной кухни, откуда наплывал запах запустения, словно бы здесь уже давно никто ничего не запекал, пересекли коридор, из которого виднелся внутренний дворик, где стоял укрытый черной парусиной фермерский пикап, а потом шли в полной темноте, пока не нашли дверь, которая вела в гараж. Включив свет — две большие флуоресцентные трубки, свисавшие с ­потолка,— Фейт снова поглядел на настенную роспись с изображением Пресвятой Девы Марии Гуадалупской. А дойдя до металлической двери, понял: единственный открытый глаз Девы, похоже, следит за ним. Он запихнул Чучо Флореса на пассажирское сиденье, а Роса села сзади. На выезде из гаража успел заметить усатого — тот стоял на вершине лестницы и выглядывал их, как перепуганный подросток.