Анамнез декадентствующего пессимиста

Разумеется, смерти необходимо некое согласие, т.е. капитуляция воли к жизни. Поэтому обреченный жаждет живительного воздуха будущего. Еще одну минуту, палач, еще одну секунду, чтобы загадать желание, подумать о будущем, и, может быть, великое чудо, которое иногда оправдывает наши надежды, наполнит пустоту этой крохотной отсрочки, превратив ее в необъятное будущее.

Загадка суицидального сознания? Вопрос темперамента, неровности характера, не так ли? Может быть. Я не исключаю, что смерть является просто-напросто результатом неправильного воспитания.

Слепящий полдень. Суицид – это свято. А жизнь – это не само собой разумеющийся процесс и даже не хобби… Жизнь – это и есть непрерывный суицид. Но зачем говорить это тебе? Мы с тобой из разного воска слеплены, точнее из разного праха. Я просто не хочу быть в этом скверном месте. Пребывать здесь невыносимо. Я не хочу быть. Рок-н-ролл мёртв, а мы ещё нет, когда-нибудь да нужно это исправить…

Говоря словами Ницше, настоящую жизнь заслуживает только тот, кто всё время отрицает саму жизнь. Всякое бытие, которое можно отрицать, тем самым и заслуживает отрицания; а мудрость мира ceгo есть безумие перед Богом и быть правдивым значит… И любому человеку в конце его жизни, перед смертью, открывается шанс такой жизни, который, к сожалению, больше виртуален.

Почему вообще что-то или кто-то есть? "Я чувствую, что могу не быть… Следовательно, меня как мыслящего существа не существовало бы, если бы моя мать была убита прежде, чем я родился; следовательно, я не необходимое существо".

Как бессмысленна смерть. Как бессмысленна жизнь. И когда затянется под сердцем петля одиночества и с чистой прибыли разума придётся оброк платить, может случится чудо, и не нужно будет ничего оправдывать. Но чудо приходит поздно и лишь на мгновение, когда солнечно жмуришься в тугой петле. Вряд ли этот номер пройдёт сегодня.

Он кивает с удовлетворением, когда застревает лифт. Я всегда знаю, кто причинит мне зло, хотя сам человек, может, ещё и не собирается. Даже шифер ползет при виде меня. У меня уже проблемы складывать некуда. Типы вроде меня реже и реже возвращаются восвояси. Я погибну, как гибнут дети.

"Я" – та барабанная шкура, по которой палочками вечно колотит мальчуган? Или мы говорим только словами, посредством слов, о словах, как роман, стремящийся быть на французский манер? Я вас не понимаю. Прохожу сквозь стены, словно в них есть двери. Многие говорят, что есть.

Я ни к кому не питал злобы. Я добрый и просто устал… Просто я с этим покончил. Я желал им всяческой удачи. Среди них были и добрые, и храбрые, и выдержанные, и разумные, и они заслуживали удачи. У каждого из них свой конёк. Но меня это больше не касалось. И все же, перед уходом я оборачиваюсь к ним лицом, чтобы оно врезалось в их память.

Обделённый вы, милейший, обделённый. Вы какой-то совершенно завёрнутый…

Мытарь. Таким же – наверное – чудаком Христос был.

И в русском и в английском языках "странный" и "странник" слова однокоренные. У них общее начало. "Странный человек" – это тот, кто странствует. Мы все здесь на этой земле – странники, потому нам тело и прочие части дадены. Говорят, что и земля наша тоже странница.

– Ты странный, в этом же вся идея.

– Идея? Какая идея?

Никогда не следует обсуждать идеи, только ощущения и образы – ведь идеи не возникают внутри нас, идеи никогда не являются по-настоящему нашими.

И свобода, будучи необходимостью, отрывала мне часто подлинную сущность чудовищно безусловным сверхрабством, и бежал я от свободы… Свобода всегда была исключительно(й) возможностью. Но я бежал по спирали…

Если рассмотреть проблему достаточно внимательно, то вы увидите себя как часть этой проблемы. Я много об этом думал. И мне кажется, неправильно, что я – часть проблемы. Нехорошо. Для многих людей. Я не могу быть решением проблемы, если я – ее часть. Нет проблем, от которых нельзя было бы убежать. В принципе, любую проблему, которая зависит от людей (а в нашей жизни почти все зависит от людей)… Как просто разрешаются иные из них! Однако, удивительно, с какой иногда сказочной легкостью… Впрочем, кто сказал, что жизнь должна быть сложнее?

Что бы ни было, так обидно жить, мы заранее тешим себя смертью и – чуть что – говорим: – Пусть я умру, плевать! Вероятно, за эту дерзость, которая видит в смерти выход из игры, с нас крепко спросится. Природа не дает слишком легких концов наподобие ухода из гостей, когда можно взять шапку и сказать: «ну, я пошел, а вы оставайтесь и делайте что хотите». Вероятно, смерть (даже в виде простого физического исчезновения), как и всё на свете, надобно заслужить. Природа не позволит нам капризничать в ее доме.

Страдание не служит возражением против жизни. Где логика? Ведь если жизнь естественна, значит сопротивление ей противоестественно!

Я отвечу моему симпатичному оппоненту, что подростковый возраст – не просто ответственный период в жизни: это единственный период, который можно называть жизнью в полном смысле слова. В тринадцать лет все импульсы человека проявляются с максимальной силой, затем они начинают постепенно слабеть либо оформляются в определенные поведенческие модели и в этих формах застывают навсегда. То же самое можно выразить грубее и приблизительное, если сказать, что взрослый человек – это укрощенный подросток.

Для биологических систем это явление было описано Копом. Чтобы продвинуться вперед, надо отступить назад. Как человек набожный, Коп видел в этом подтверждение слов Христа: пока не станете, как дети, не попадете в царство божие. Пластичность человеческого сознания также не беспредельна, она ограничивается на нейрофизиологическом уровне всё возрастающим порогом возбудимости нейронов, а на уровне сознания – ростом консервативности в результате формирования все более жесткого идейного скелета (возрастания кооперативности сознания).

Наши самоубийцы дискредитируют самоубийство – не наоборот. Потенциальный самоубийца, преднамеренный, предстает как незадачливый дебютант, не справившийся с канонической ролью, подтрунивающий над собой. Хотя, говорят, что перед этим человек проклинает свою жизнь. Мысль о самоубийстве, как мы понимаем, – тяжелое душевное испытание. Проигрываемое в воображении замещает реальное действие. Все же что-то в человеке действительно оказывается убитым. Он как бы несет в себе труп себя прежнего.

«Что же это за люди такие? Что это за люди?» – в отчаянии твердил я про себя, ковыряя селёдку.

Он нашёл в душе меланхолию, об этом также он оповестил NN. Радуйтесь, – ответил на это его приятель. – Меланхолия не отброс, а сердцевина крови. Она рождает героев, потому что, гранича с неистовством, подвигает их на деяния многоотважные. Мой милый друг, вы уже в возрасте, когда принимают мужские решения. Самоубийство не отрицание воли, а явление могучего её утверждения. Верный способ не сойти с ума в иных обстоятельствах: вспомнить о нереальности всего окружающего и не расставаться с этим…