Андрей Белый, Алексей Петровский. Переписка
Шрифт:
Но это банкротство молодого поколЪн1я писателей не обошлось даром. Пострадали не только они сами, оказавшись забытыми лишь только прекратилась шумиха дурного тона, посредством которой они старались возд-Ьйствовать на массы, забывая, что это превращен1е писателя в скомороха должно вызвать презр-Ьн1е к нему со стороны этой самой массы, всегда крайне воспр1имчивой к вн'Ьшнему жесту и никогда не прощающей изд-Ь-вательства над ней и над собой. В результагЬ получили неожиданно быстрое вторичное утверж-ден!е «старики», что придало их творчеству н'Ь-сколько преувеличенную оц'Ьнку, а главное — публика, ожидавшая от «новых» людей новаго и не получившая ничего в смысл'Ь удовлетворен1я остро поставленных бол'Ье высоких и серьезных духовных требован1й к литературному произведе-н1ю, разочаровалась вообще в современной лите-ратур'Ь. И в Германии она, пожав плечами, отвернулась от художественной литературы, отвернулась раньше, ч1Ьм стало почти невозможным пр!-обрЪтен1е новых книг. Уже давно в Герман1и лишь ограниченное число лиц читает поэтов, но художественную прозу перестали читать только послЪ войны. Что именно вл1ян1е бывших «молодых» тут играет роль, подтверждается между прочим и тЪм обстоятельством, что такой крупный писатель,
До наступлен1я нын1Ьшняго всеобщаго кризиса в Герман1и интерес читателя сосредоточивался, таким образом, по преимуществу на произведен1ЯХ общественно-научнаго и философскаго содержангя, на книгах, затрагивающих релипозныя и истори-
ческ1я проблемы, а в сфер1Ь чисто художественной литературы — на произведен1ях великих русских писателей. Ясно, что интерес к таким произведе-Н1ЯМ об'ясняется исключительно указанным выше обстоятельством: в них читатель над-Ьялся найти отвЬт на вопрос, как жить.
Этим об'ясняется и необычайный усп1Ьх среди широкой публики книги Шпенглера «Гибель Запада». Даже громоздкость этого произведен1я — 2 больших тома, исключительно высокая Ц'Ьна, серьезная научность этого труда, д-Ьлающая его во многих р1Ьшающих мЪстах почти недоступным для средняго интеллигента, не оказались препят-ств1ем к самому широкому распространен1Ю его: первый том разошелся в течен1е полугода в количестве 70,000 экземпляров, в то время как тираж ходового романа крупнаго писателя обычно не достигает в Германии в течен1е цЬлаго ряда лЪт и трети этой цифры. Этим же об'ясняется большой усп-Ьх книги графа Кайзерлинга «Путевыя Зам'Ьт-ки Философа», многочисленных религиозно-философских трудов, вышедших в ГерманЫ послЪ войны, и серьезное внимание, выпавшее на долю ве-ликол-Ьпнаго историческаго романа Эдуарда Стук-кена «Б-Ьлые Боги», четырехтомнаго труда, даю-щаго на основан1и всесторонняго знакомства с результатами исторических и археологических изыскан1Й яркую картину культуры Майи и гибели этой культуры под натиском конквистадоров. В отношен1и русской литературы интересуют не только самыя произведен1я русских писателей и поэтов, но и критически-литературная и философская их оценка; в последнем отношен1и должны быть отмЪчены труды Карла Нецеля, соц1аль-наго философа, хорошо знающаго и любящаго Росс1Ю (Нецель жил мног1е годы в Росс1и).
На указанных явлен1ях, по крайней м'Ьр-Ь на некоторых из них, нам и придется прежде всего остановиться; это даст нам болЬе глубокое пони-ман1е литературных запросов в современной Гер-ман|и и причин, их обусловливающих.
Интерес к Росс1и не случаен и вовсе не об'ясняется по существу лишь общественно-политическим и экономическим положен1ем последней. Причины его лежат гораздо глубже и в иной плоскости: духовной, релипозной, художественной. Надо разобраться в том, что н'Ьмецк1й читатель надеется получить от духовной РосС1И, что его привлекает к ней, что в ней ему кажется новым и важным для «Европы». Для уяснен!я этого вопроса взгляды Шпенглера, высказанные им во втором томе «Гибели Запада», еще не переведенном на РУССК1Й язык, оказываются весьма ценными. Даже отвергая его историко-морфологическую схему, приходится признать, что природа интереса к Росс1и понята им с исключительной глубиной и чуткостью; вместе с тем приходится удивляться ген1альной прозорливости автора, сумевшаго, не быв в Россш, не зная русскаго языка, уловить и
«Б а л т 1 й с к I й Альманах»
№ 1. — 1923
истолковать ц-Ьлый ряд явлен!й, значительность и самобытность которых до сих пор вовсе еще не была замечена за пред'Ьла.ми Росс1и. При нзло-жен1и концепц!и Шпенглера я воспользовался также высказанными им в личной бес-ЬдЪ со мной взглядами на Росс1ю. Едва ли требуется оговорить, что я не отождествляю себя со взглядами приводимых мною авторов.
Образовавш1еся в вулканическом отложен1и кристаллы разрушаются под дЪйств]ем влаги; остаются полыя формы кристаллов. Новый поток лавы заполняет их; начинающ1йся новый процесс кристаллизаци! происходит теперь не по законам, свойственным данной породе, а соответственно найденным готовым формам. Процесс этот в фи-зикЪ именуется псевдоморфозой.
Иногда в исторш происходит аналогичное явле-н1е. Развит1е молодого народа, стоящаго в начале своего культурнаго пути, втискивается под вл1ян1ем иноземной могущественной культуры в готовыя, чуждыя ему формы. Это им^ло мЪсто по отношен1ю к арабской (в-Ьрн'Ье — арав1йской, у Шпенглера: «магической») культурЪ, долгое время находившейся под БЛ1ЯН1ем вавилонской культуры.
Прим'Ьр псевдоморфозы в наше время — петровская Р0СС1Я.
Все неизмеримое различ!е между русской и западно-европейской (по Шпенглеру: «фаустиче-ской») душой обнаруживается уже в различ1и между русским народным эпосом, былинами, и «одновременными» (как известно «одновременность» у Шпенглера означает аналогичность по историко-культурному значен!ю явлен1я, им^в-шаго мЪсто в разных культурах) песнями об Ар-тусе, ЭрманарихЪ и Нибелунгах. В Росс1и эпоха Меровингов начинается с момента свержения та-тарскаго ига Иваном III (1480 г.) и продолжается при последних Рюриковичах и первых Романовых до Петра Великаго (1689 — 1725). Эта эпоха вполн-Ь аналогична эпохЬ, начинающейся с Хлод-вига (481 — 511 г.) и кончающейся битвой при Тестри (687 г.), со времени которой власть перешла фактически к Каролингам. Любопытно прочесть истор1ю франков Григор1я Турскаго (до 591 г.) и рядом соотвЪтствующ1е отрывки у Карамзина, в особенности главы об ИванЪ Грозном, Борисе Годунове и Шуйском. Сходство этих «одновременных» пер10дов не может быть более полным.
За этим московским пер!одом с его властью древних боярских родов и патр1архов, в продол-жен1е котораго парт1я, преданная завЬтам старины, неустанно борется против приверженцев западной культуры, начинается с основанием Петер-
бурга (1703 г.) псевдоморфоза, втиснувшая первобытную русскую душу сперва в чуждыя ей формы высокаго барокко, затЬм века просвещения, наконец, XIX века.
деятельность Петра Великаго оказалась роковой для «Руси». Представьте себе, что его «современник», Карл Велик1й, систематично и со
всей своей энерпей осуществил бы то, осуществлен1е чего Карл Мартелл своей победой только что сделал невозможным: господство мавританско-визант1й-скаго духа. В тот момент в Росс111 существовали две возможности: воздейств1е на русскую действительность в духе Каролингов или в духе Селевки-дов, т. е. согласно заветам русской старины или согласно идеям Запада; и Романовы решились на по следнее. Селевкиды захотели окружить себя эллинами, а не арамейцами; Романовы — европейцами, а не русскими.Патр1архальная царская власть московскаго пе-р1ода является единственной формой управлен1я и поныне соответствующая духу «Руси», но в Петербурге она была фальсифицирована, изменена в династическую западно-европейскую форму. Тяго-тен1е к священному югу, к Византж, Царьграду и 1ерусалиму, глубоко заложенное во всякой православной душе, было превращено в светскую дипло-мат1ю «с ор1ентац1ей на Запад». За пожаром Москвы, величественным символическим актом перво-бытнаго народа, в котором сказывается чисто мак-кавейская ненависть ко всему иностранному и ина-коверующему, следует вступлен1е Александра в Париж, Священный Союз, и включен1е Россш в концерт западных великих держав. Народ, которому было предначертано безисторическое суще-гтвован1е еще на мног1я поколения, был втиснут в искусственное и фальшивое русло историческаго развит1я, идея котораго оставалась совершенно непонятной для патр1архальнаго народнаго сознан!я. Городск1я, позднейш1я искусства и науки, просве-щен1е, соц1альная этика, матер:ализм — детище поздних м1ровых городов, были перенесены в Россш, хотя в этом до-исторпческом пер1оде релипя является единственным языком, на котором народ постигает себя и м1р. В стране без городов (рус-ск1е древн1е города были укрепленными пунктами и рынками, городской же культуры не было и в помине), в чисто земледельческой стране с патр1ар-хальным крестьянским населен1ем возникли города чуждаго стиля на подоб1е опухолей. Они были фальшивы, противоестественны, неправдоподобны по существу. «Петербург самый фантастичесК1Й и нереальный город», говорит Достоевск1й. Хотя он большую часть жизни прожил в Петербурге, у него было такое чувство, будто этот город может однажды растаять вместе с болотными туманами. Так же призрачно, неправдоподобно раскинулись эллинистические роскошные города повсюду в арамейской крестьянской стране. С таким чувством смотрел когда-то на них Христос. Так должен
№ 1. — 1923
«Балт|йск1й Альманах»
53
был чувствовать апостол Петр, глядя на кесарск1й Рим.
Все, что с тЬх пор возникло в Росс1и, воспринималось подлинно-русскими людьми как отрава и ложь. Поистин1Ь апокалипсическая ненависть к Европ'Ь просыпается в их сердцах. И «Европой» для них являлось все, что не было русским, не только культура современной Европы, но и Рим и Аеи-ны, подобно тому как для человека «магической» (арабской) культуры в свое время и древн1й Египет и Вавилон являлись античными, языческими, от сатаны. «Первым услов1ем освобожден1я рус-скаго народнаго чувства —• ненавидеть всЪм сердцем и всею душой Петербург», пишет Аксаков в 1863 году Достоевскому. Москва — священна, Петербург — от дьявола; Петр Велик1й в глазах народа — антихрист. Совершенно то же раздается со всбх страниц Апокалипсисов арамейской псевдоморфозы, со страниц книга Даниила и Еноха во времена Маккав-Ьев до Откровен1я 1оанна, Баруха и IV книги Езры послЪ разрушен1я 1ерусалима, против Ант1оха, антихриста, против Рима, вавилонской блудницы, против «западных» городов с их цивилизац1ей и помпой, против всей античной куль-т)'ры. Все, что возникает — неправда и нечисто: это избалованное общество, эти умом раз'Ъденныя искусства, эти соц1альныя сословия, это чужеземное государство с своей развитой, «цивилизованной» дипломат1ей, эта судоговорен1е и управ-лен1е. Н1Ьт большей противоположности ч-Ьм нигилизм русск1Й и западный, еврейско - хри-ст1анск1Й и П03ДН1Й античный; ненависть ко всему чужеземному, чуждому, отравляющему еще нерожденную культуру в материнском чревЬ страны, с одной стороны, и с другой — отвращен1е к собственной культурЪ, оторванная от земли холодная высота которой, в конце концов, вызывает унын!е и душевную пустоту. Глубочайшее религ10зное м|роощущен1е, вне-запныя озарен1я, трепет боязни перед наступающим пробужден1ем, потусторонн1я сновидЪн1я и томлен1е стоят в началЪ истор1и нац1и, до болезненности развитая умственная ясность в конце ея. В указанных двух псевдоморфозах происходит смешен1е начала одной культуры и конца другой. «Ныне на улицах и площадях все размышляют о вере», сказано у Достоевскаго. Это могло быть сказано и про 1ерусалим и Эдессу.
Эти молодые русск1е перед войной, грязные, бледные, возбужденные, забитые в углы и постоянно занятые метафизикой, потусторонним, даже тогда, когда разговор повидимому шел об избирательном праве, о ХИМ1И или женском образован1и: это — евреи и первые христ1ане в эллинистических м1ровых городах, на которых римлянин смотрел с такой насмешкой, с таким отвращен1ем и тайным страхом.
В царской Росс1и не было граждан, не было вообще настоящих сослов1й, а были лишь «мужики»
и «господа», как в государстве франкском. «Общество» являлось своим обособленным м1ром, детищем западной литературы, чЬм-то чуждым и грешным. Не было русских городов. Москва была укрепленным пунктом — кремлем — вокруг котораго раскинулся громадный рынок. Петербург, призрачный город, искусственно взращаемый, и все остальные города на вольных просторах матушки Росс1и — существовали лишь для двора, для управлен1я, для купцов. Но жители в этих городах, это — на-верху — ставшая плотью литература, «интеллигенц!я», с вычитанными проблемами и спорами, а внизу — потерявш1е связь с землей крестьяне, те же мужики, со ссей потусторонней скорбью, со всем страхом и всей безпомощной нуждой, которую Достоевск1Й вместе с ними пережил, с постоянной тоской по вольным полям и горькой ненавистью к каменному, старческому м1-ру, в который соблазном привел их антихрист.
Города не имели собственной души. «Общество» было проникнуто западным духом, а народ внизу приносил с собой душу деревни. Между этими двумя М1рами не было понимания, не было связующих звеньев, не было прощен1я. Чтобы иметь возможность понять великих носителя и жертву псевдоморфозы, надо иметь ввиду, что Достоевск1й по существу был мужик, Толстой — представитель светскаго общества. Первый никогда внутренне не мог освободиться от деревни, второй никогда не нашел ея, не смотря на все отчаянныя старан1я.