Андрей Белый, Алексей Петровский. Переписка

Тягот1Ьн1е Добужинскаго к городскому пейзажу нельзя, однако, назвать «урбанизмом»: оно приводит не к аполог1и города, а скор'Ье к разоблаче-Н1Ю его. В простодушных городках провинц1и художник любуется жизнью неторопливой и без-тревожной, в огромных столицах он усматривает черты демонизма, улавливает злыя чары. В этом творчество Добужинскаго отлично от западно-европейскаго футуризма (не говоря уже о формальном различи!), прославляющаго машины и механизац1Ю жизни, поющаго восторженные гимны современному городу.

Особо сл1Ьдует остановиться на портретных рисунках Добужинскаго. Большею частью это скорее наброски, чЪм вполне законченные портреты. В них, как почти во вс'Ьх карандашных рисунках Добужинскаго, мало волевого начала (в отлич1е от его чрезвычайно «волевой графики»); они н-Ь-сколько вялы и не всегда безупречно нарисованы. И тЪм не менЪе, они запоминаются, в них порою много психологической зоркости. Портрет всегда есть какое то «среднее арифметическое» между индивидуальностью художника и индивидуальностью модели. Необходимо, чтобы это среднее арифметическое было возможно мен1.е «арифме-1ИЧН0», т. е. чтобы в нем осуществлялся не логи-ческ1й итог, а интуитивная гармон1я. С этой стороны мног1е портреты Добужинскаго не уступают произведен1ят самых виртуозных портретистов. В отлич1е, например, от И. Бродскаго, словно штампующаго свои виртуозные портреты. Добу-ЖИНСК1Й иногда не вполне хорошо «строит» лицо и придирчивому наблюдателю нетрудно уличить его в «плохо поставленном» глаз-Ь или носЪ. Но он ум'Ьет передать лично - характерное, уловить

особый шарм даннаго лица (см. портреты Л. Кореневой, Е. Добужинской, А. Сахарова, А. Петрова, Н. Врангеля, Е. Нарбута и др.). Кром% того, его портреты обычно исполнены с большой легкостью, они не «вымучены», в них нЬт того, что художники называют «пахнет потом».

В годы русско-германской войны Добужинск1Й побывал на фронтЬ, пос1Ьтал Польшу и Галиц1ю, откуда привез в Петербург ряд рисунков и этюдов, фигурировавших на устроенной им (совм'Ьстно с Е. Е. Лансере) выставк1Ь на Марсовом пол!., в бюро Добычиной (весной 1915 г.). Его путевые наброски изображают типы и м^Ьстноста Польши и Галиц1и, пленных и раненых, офицеров и сестер милосер-д1я, сцены в пути и внутри санитарных по'Ьздов. Болота, кочки, хилые деревца, безнадежное небо, низко над ними нависшее, жалк1е силуэты плЬн-ных, проволочныя загражден1я, развалины водокачки — таковы сюжеты этих рисунков.

Они свид^Ьтельствуют о том, что автор их, не будучи професс!ональным баталистом, сум'Ьл, однако, глубоко прочувствовать подлинную харак-тернос1ь войны, атмосферу безсмысленной бойни, и обошел трафаретную фальшь героических картинных поз, академически-принаряженных ба-тал1й.

Театра.чьной публикЪ хорошо известны постановки Добужинскаго, в которых он проявил себя отличным знатоком быта и, опять таки, тонким стилистом. К 1907 году относятся его эскизы де-корацш для «Стариннаго Театра» и для «Б-Ьсов-скаго дЪйства» Ремизова (театр Коммиссаржев-ской). В 1909 году им написаны декорац1и к «М-Ьсяцу в деревн-Ь» (Московский Художественный театр), им-Ьвш1я исключительный усп1Ьх. В 1910 году художник участвовал в постановке «Провин-Ц1алки» и «Нахлебника» (там-же). Отм-Ьтим далЪе эскизы постановки «Урока матушкам» (1911), «Хижины, спасенной казаком» (1912), декорац1и и костюмы к «Николаю Ставрогину» (1913), эскизы к «Горе от ума» (1917), к «Кромвелю» (1921). Постановки эти были в свое время единодушно отмечены критикой, как достижен1Я незаурядныя.

Ни в области графики, ни в области театра До-бужинск1й не произвел «революц1и», но его вдумчивое, культурное мастерство принесло русской книгЬ и русскому театру драгоценные дары. Его удел — спокойное и сосредоточенное служен1е искусству, одинаково чуждое как воинствующему фанатизму, так и «академическому» рутинерству.

Петроград, Октябрь 1923 г.

Э. Голлербах.

№ 1. — 1923

«Б а л т I й с к I й Альманах»

61

НЮМА ПАТЛАЖАН

Осенью 1908 года в Париже, в длинном кор-ридорЬ «Раз Регйив» Юридическаго Факультета я впервые познакомился с ним. Он сразу произвел на меня большое впечатлЪн1е своими вдумчивыми, глубокими глазами. Мы вышли вм-ЬсгЬ из Университета и в результате нашей бес1Ьды он пригласил меня к себ-Ь, в мансарду, для осмотра его скульптурных произведен1й и оригинальных рисунков, писанных черным углем. С тЪх пор наша дружба не прекращалась. — Война, потом революция прекратили нашу переписку и до моего пр1'Ьзда в Литву я ничего не слыхал о моем другЬ. Недавно я получил от него ц^лую сер!ю снимков его последних работ (произведен1й) и мпЬ думается, что многим интересно будет узнать о талантливом еврейском скульптор'Ь, изв-Ьстном за посл'Ьдн1е годы не только в ЕвропЪ, но ив Америк-Ь. — Нюма Патлажан родился в 1888 году в Кишинев-Ь. Отец его мелк!й купец, определил его сначала в хедер, гдЬ он обучался еврейской грамотЪ и би-бл1и. ЗагЬм он поступил в городское училище, гд^ впервые познакомился с рисован1ем и гд-Ь не мало доставалось ему от учителей за его усерд1е к этому предмету. Из гор. училища он переходит в м'Ьстную рисовальную школу, но недолго там остается. За неимением средств родители Нюмы определяют его к обойщику-декоратору. Обойщик очень доволен своим учеником, который в не-Д0ЛГ1Й срок, превосходит самого учителя. Одновременно, в свободное от работ время, он лЪпит статуэтки из глины. В 1904 году его отец был осл'Ьплен громилами кроваваго Кишиневскаго погрома и для 16 ле.тняго юноши эти события не прошли безслЪдно: они потрясли и переродили его молодую душу. Новыя мысли и стремлен1я отнын-Ь волнуют его. Нюма рЪшает запечатлеть эту страшную действительность, и сюжетом его первой скульптуры, является преступление, жертвой котораго сделался отец молодого скульптора: «Громила, типичный представитель черной сотни, с глазами раз'яреннаго зверя, держит в одной руке лом, другой-же булыжником прицеливается к голове старика еврея». Критика отнеслась благосклонно к первым шагам будущей знаменитости.

Снимки с первой скульптурной композищи разошлись в сотнях-тысяч экземпляров по Европе и Америке. Во Франц1и была даже сделана попытка тайными агентами Русскаго Правительства запретить продажу этих снимков, но попытка не имела успеха и послужила только на пользу растущей популярности автора. Им заинтересовывается барон Гинцбург и благодаря его стипенд1и, Нюма Патлажан получает возможность отправиться заграницу. Он едет в Женеву, поступает в Школу Искусств и кончает ее первым по классу скульптуры. В 1906 году он переезжает в Париж и поступает в Национальную Академию Изящных Искусств. Там в течен1е нескольких лет работает под руководством известных профессоров и обращает на себя всеобщее вниман1е. В 1908 году Нюма Патлажан выставляет свои произведения в Парижском осеннем Салоне, в 1910 г. он выделяется своими талантливыми работами в Лондонском Салоне. О нем заговорила не только европейская, но и американская печать. В том же году по приглашен1ю Шолома-Алейхема, он едет в Моп{геих, где лепит бюст последняго. Шолом-Алейхем до того восторгается его талантом, что пишет о нем статью: «Новый Антоколь-СК1Й». Нюма Патлажан является творцом бюстов Бузони, Керенскаго, Милюкова, Густава Малера, Оскара Уайльда и многих других. Во всех этих бюстах удивительно тонко схвачены характерныя черты каждаго из них, не говоря уже о поразительном сходстве с оригиналом. В бюсте Бузони сразу угадываешь недюжиннаго композитора. В Керенском проявляется мечтательность, слабовол1е и идеализм его натуры. Милюков выражает твердость характера и самоуверенность. Лицо Шолом-Алейхема говорить о смехе сквозь слезы. А Оскар Уайльд — типичнейшт денди, эстет, аристократ. — Прошлой осенью Нюма Патлажан создал бюст Антуа'на, реформатора французскаго театра. Это творен1е Н. П. обратило на себя всеобщее вниман!е художественных кругов Парижа. Вообще черты Антуана, главы французской критики, трудно-уловимы, ибо вся его индивидуальность необычайно сложна. Попытка Н. Патла-

«Балт1йск1й Альманах»

№ 1.

1923

жана воплотить Антуана в скульптур'Ь оказалась очень удачной. Зд1Ьсь не только тончайшая психика, но н глубочайшее интуитивное творчество. — В Лондон1Ь, в ГаллереЬ Искусств среди других выставленных Патлажаном в 1921 г. про-изведен1й замечательны его «Клоуны». Клоуны, см'Ьющ1еся, отпускающ1е шутки для забавы зрителей. В каждом Клоун-Ь свое движен1е, свой изгиб души . . . Вглядываясь в лицо «сестры» клоуна замечаешь вн1)Шнюю красоту, смешанную с чистотой души, с трагической печалью. — Откуда взялась идея этого произведен1я? Что

толкнуло его на эту мысль? В этих клоунах Нюма Патлажан видит своих братьев и сестер, живущих в «ГолусЬ» больше двух тысяч лЬт. Нюма Патлажан должен был так творить потому что его душа гЬсно связана с покол1Ьн1ем скитальческих «клоунов». В1.дь и он сам скиталец, эмигрант ... оторванный от своей родины — тоскует и страдает из за лжи и обмана, окружающей его среды. — Но достоинство человека заставляет его улыбаться, скрывать горьк1я слезы, подобно его клоунам.

Каипаз, Октябрь 1923.

Семен И. Р.

№ 1. — 1923

;<Балт1Йск1й Альманах»

63

КРИТИКА И БИБЛ10ГРАФ1Я.

ЛИТЕРАТУР НЫЕ ПУТИ.

(Критическт очерк.)

Н-Ькогда Писарев, переживая дни умственнаго кризиса, писал: «челов-Ьк боится подойти к тЪм гипотезам, которыя величествеинЪе Казбека и Монблана, а мысль не боится и подходит, и ощупывает эти гипотезы, м вдруг докладывает, что это пустяки. Челов1Ьк приходит в ужас, но ужас оказывается безсильным в борьбЪ с мыслью; мысль осмеивает и прогоняет ужас и человеку остается качать головой, стоя на развалинах своего м1ро-созерцан1я»...

Люди, у которых были под ногами УСТ0ЯВШ1ЯСЯ твердыни, могли обоготворять и ниспровергать, ломать собственное, привычное м1ровозр-Ьн1е и уходить в глубины новых искан|й — пусть трагических и бол-Ьзненных, но всегда насыщенных напряжением и волей: духовные корни их были сильны и кровобьющм.

Наще время — иное.

Мы — дЪти болезнетворных принципов; мы не качаем головой, глядя на развалины не только м!-росозерцан1я, но и простых форм быт1я, под знаком которых неизб4жно протекает каждая минута нашего существованья.

Грохот исторических событ1й родил в нас н'Ькую дерзость, мы подошли к Казбеку, окинули холодным насм'Ьшливым взглядом его серебряную вершину и прошли мимо, не испытав никаких по-трясен1й.

Пути наши — пути разметанные, обвЪянные шумным ветром революцш и многодумнаго скитальчества.

Однако, любой странник, покидая недавн1й пр1ют и уходя в незнаемые просторы, забирает с собой в спутницы палку и хот крошечный дорожный багаж: с ними ув^ЬреннЪй в непогоду.

Так ли это с писателями в эмиграц1и?