Андрей Белый, Алексей Петровский. Переписка

Прозрачно-соц1альныя облачен1я, в которыя он од-Ьвал свои писан1я сползли, как ненужная шелуха и на его писательской палитр'Ь появились пр1-ятно-умиротворяющ1я краски. Правда, в языкЬ попадаются шереховатости: «яровчатыя свЪчи», «говорить промеж себя», «так тому и будет», «што говорится» и т. п.; правда — узорное словоплете-н1е начинает опасно увлекать А. Дроздова в область сложно-технической разработки языка и манерничанье, но душевныя, хотя и холодныя искры в его творчеств1> искупают эти недостатки и заставляют эмигрантскую массу читать его книги и прислушиваться к его писательскому пульсу. Связь, установленная с Росс1ей, заставила его впер-

вые сказать о писателях зарубежных и проживающих в Росс1и: «Жизнь поб^ждающая свалила стЬ-ну между ними и нами — и стали, как встарь, мы неделимые; они несут нам свое творчество непоб1Ь-димым рыцарей, мы — свое, посильное, и стало ясно, что мы едины, ибо они преодолели корчи и смрад сегодняшних бЬд и сказали: да здравствует жизнь. Да здравствует жизнь, — сказали мы невольные сыны р-Ьк Вавилонских». (Сполохи, № 9).

И — дальше опаснЪйш^й срыв: он снова подошел к темам политическим, неблагодарным и лично-мстительным:

«Для писателей, живущих за рубежом, «Нака-нун'Ь» — хомут, добровольное узилище и нечистоплотность, ибо жандарм может быть хорошим че-лове)Ком внЬ службы, но на служб1Ь он все таки жандарм» (Сполохи, № 9).

Таким образом писательский путь его часто, очень часто разбивается на путь художника и публициста: гд-Ъ кончается первый и начинается второй, можно различить с трудом.

Эмиграц1я, унесшая с собой в скитан1я чувства непримиренности к принципы — все равно осуществимых или неосуществимых противод'Ъйств1Й повороту истор1и, создавшему факт эмигрантщины, — вылила их в формы партийной борьбы через газеты и журналы.

Психологическ1е надломы, как земные трещины, обозначались среди нея явно и многообразно; группировки отчеканились точн1Ье и нер1.дко пи-сательск1я перья зазвен'Ьли по разному: и враждебно и примирительно.

Разноуклонная борьба, кипящая в эмиграц1и, опрокинула м1росозерцан1е и А. Дроздова — быстро, легко, безбол1Ьзненно: через непродолжительное время послЪ приведенной статьи, он ушел в «Накануне», рЪзко изломав безобидную эйдо-лолопю своих творческих устремлен1Й... Появились разсказы: «Дар слез», «Желтый шнур» и др. с привкусом политики, самооправдан1я («Дождь») и стремительных выпадов в сторону эмиграц1и, из толщи которбй он бросал в свое время острые мечи в политическ1е фуппировки — лЪвыя...

Душевную ломку его можно об'яснить одним — его неот'емлемой писательской истерикой, создавшей ему имя писателя крикливаго, с ледяным пафосом, срывчиваго, без духовнаго стержня.

«Искусство мстительно — сказал кто то, — оно не даст себя в обиду». И — в самом дЪл1Ь: см'Ьнив свое «посильное» на «узилище» (что надо понимать и как на «нечистоплотность») А. Дроздов примолк, сошел с литературнаго поля и творчески одряхл-Ьл.

Нельзя этого об'яснять т1Ьм, что зарубежныя поля — безсочны; н'Ьт — «узилище» скучно, ту-

вб

:<Балт1йск1й Альманах»

№ 1. — 1923

по и губительно. Продымлять каждую строку, каждый образ в своих писан1ях слезоточащим дымом политических выкриков — это значит наносить обнды искусству, а мы уже говорили, что оно — мстительно...

А. Дроздов — писатель исчерпавш1Й себя до дна; посл-Ьдн1е темы затронутые им, есть не больше, как повторен1е старых наизнанку: видимо жизненный в1Ьтер раскидал весь его внутренн!й духовный багаж и осталось одно — плескаться в политической луж1Ь, не поб'Ьждая в себЪ соблазна, в ущерб творческому постижению, — зарисовывать схемы наступательнаго шеств1я революц1и.

Писательская дорога Б. Пильняка для А. Дроздова есть тот идеал, о котором он в одной из своих статей восторженно сказал: «что это? реализм — углубленный реализм!» Строки, вызвавш1е это восхищен1е, описывали бабу Анисью у сарая за за-нят1ем непривлекательным.

Таковы пути указанных эмигрантских писателей. Художественно эти пути — растроились, распятерились; жизненно — ушли под различныя наслоен1Я. Непогода эмигрантская многих из них застала без успокоительной котомки и спутницы палки, друг1е же, как А. Дроздов, просто отрицают все это — авось пробредут свой путь до конца. Что в принципах художественных, если обнаженная до глубины не художественным пером правда, «углубленный реализм» сильн-Ье их?».

«Мы писали кровью своего сердца» — сказал Берне. То было время безотчетнаго признан1я художественных, подлино пламенных гор-Ьн1Й. Вряд ли им1Ьют право сказать так упомянутые мною писатели — слишком узок круг их внутрен-няго движенья и легкопламенны взлеты их творческой фанта31И, ослабляемый сухим, нарочитым схематизмом, во имя искан1я своего, обособлен-наго, но увы! — блЪднокровнаго творческаго — я.

Берлин, 1923 г.

Ив. К—и.

№ 1.

1923

«Балт1йск1й Альманах»

67

ЖАК НУ АР. „КАРТО Н Н Ы И П АЯ Ц".

о книгЬ Жака Нуара трудно говорить, как о ц1Ьльном литературном произведен1и. «Картонный Паяц» — сборник пестрый, соеднняющ1й в себ^Ь различные мотивы, разнообразныя темы и стили. Жак Нуар прежде всего не показал, что он, собственно, такое: лирик, сатирик или жанрист? Все перепутано, перемешано, один стиль исключает другой. Лирическ1е мотивы, проскальзы-вающ1е во многих стихах Нуара, не вяжутся с чисто-сатириконским задором и газетно-фельетон-ной развязностью других стихотворен1й. Все это перебивается третьей манерой — штрихами быта, зарисовкой повседневных жизненных явлен1й (стих. «Брак», «Муж», «Жена», «Содержанка», «Разсказ»). Темы Жака Нуара далеко не оригинальны, сборник его не открывает никаких новых литературных горизонтов. Слишком сильно вл1я-Н1е «Сатирикона» и газет. Видно, что автор «Картоннаго Паяца» еще ощупью бредет по своей писательской дорог1Ь, сам себ-Ь не уяснил еще своего пути.

Что касается стихов Жака Нуара, как таковых, т. е. формы, то о ней говорить пока еще не приходится. Форма отсутствует, мастерства н-Ьт никакого. Стихи слишком длинны, расплывчаты, не имЪют ни силы, ни стройности, ни отчеканенности. Губят книжку неправильности ударен1й, досадныя, дЪйствующ1я читателю на нервы. Необходимо отд-Ьлаться от таких ошибок, как

«озбрник», вместо «озорник», «откупбрить» вместо, «откупорить», «замбргала» вместо «заморгала», «благов'Ьсть» вместо, «благов'Ьсть», «полынья» ВМ1&СТ0, «полынья». Нельзя также рие-мовать «сёл» и «перепел», потому что по-русски говорится перепел». Нельзя писать «хитро»,

«сЬяла», «звала», «взвйлас1|>, — во вс^Ьх этих словах ударен1е падает на второй слог. Так1я неправильности в книжке, безчисленны.

Встр-Ьчаются также неправильные обороты рЪ-чи. Напр. в стихотв. «Подсн-Ьжник» говорится: «Св'Ьтлоокой д'Ёвушл-Ё подснежник, голубой, как

вешн1Й небосвод, шумный март, ликующ1й мятежник, ей принес в потоке мутных вод». «Девушке» и «ей» — это повторение дательнаго падежа звучит совершенно не по-русски. Такая-же ошибка есть и в стих. «Алочка».