Бельгийский лимонад

Первый случай — в деревне Темная Трубчевского р-на. Расстреляны были за попытку перехода к партизанам бывший старший лейтенант Красной Армии Романенко и рядовой Семенов, тоже из военнопленных. Как их поймали и где, не знаю.

Второй случай — в маленькой деревушке Уручье или Уручише, это между Трубчевском и Почепом. Сначала перед строем был зачитан приказ о том, что, дескать, солдат Головцов предал нас — был схвачен при попытке перехода к партизанам. После этого Головцова расстреляли.

Вопр.: Кто производил расстрелы?

Отв.: В расстрелах участвовал весь личный состав батареи.

Вопр.: Что можете рассказать о своем отце?

Отв.: Отец в ноябре 1941 г., с середины ноября, стал ночами тайно приходить домой. Кто-то донес в полицию, отца схватили и отправили в Гремяченское гестапо. Бургомистром в Гремяче был в то время наш односельчанин Подорожный Афанасий — мать пошла к нему, просила за отца, он успокоил, что отца не расстреляют.

Прошло какое-то время, и через местных жителей до нас дошло известие, что отец расстрелян, труп брошен неподалеку от деревни Чаусы. Мать поехала, привезла тело домой, и мы похоронили его на кладбище в Случевске.

Вопр.: Кем и за что был расстрелян ваш отец?

Отв.: Кто конкретно расстреливал отца, не знаю, расстрелян же он был как коммунист-партизан.

Вопр.: Кто донес на отца в полицию?

Отв.: Этого я не знаю. Если подозреваете меня, то сразу скажу: нет на мне отцовой крови.

Допрос прерван.

Допрос начат в 10.00 ч., окончен в 16.00 ч.»

(Из архивного следственного дела на Данченко И. Н.)

Дымовая завеса за Млавой

Бовин стряхнул на бумагу пепел, вытер носовым платком поднос и сказал в микрофон:

— Наверно, можно продолжить...

Прошли в кабинет. Овсянников демонстративно потянул носом, сказал, ни к кому не обращаясь:

— Из форточки, что ли, нанесло: как будто гарью пахнет?

Бовин со всхлипом проглотил слюну, криво усмехнулся:

— Это я вторую часть «Мертвых душ» огню предал. На этом вот подносе. — И после недолгой паузы добавил с новым всхлипом: — Не могу собраться с мыслями, все куда-то в сторону ведет.

Голиков включил магнитофон, кивнул на лежавшие перед Бовиным листки машинописи:

— И Данченко не помог?

Бовин поморщился и брезгливо, одним мизинцем отодвинул от себя стенограмму давнего допроса.

— Что бы я вам ни написал, вы все равно поверите ему, а не мне... Разрисовал, гнида: и служить-то мы с Пожневым к немцам чуть ли не с радостью пошли, и пили-то, гуляли-то мы с ними, и про какую-то немецкую кинохронику с участием Гитлера насочинял... По колену, видите ли, этот маньяк ладошкой стукнул, и я сразу прослезился, уверился в их силе... Гнида — больше никак его не назвать.

— Так, понятно, — сказал Голиков. — Написать не получилось, станете устно рассказывать?

— Вы спрашивайте, что вас интересует, я готов ответить. В меру памяти, конечно.

— Хорошо, попробуем так, по системе вопрос — ответ. Вопрос такой: с какого момента в вашем давешнем признании изложение событий перестало совпадать с действительностью?

— Про бауэра я в самом деле нафантазировал, служил в немецкой армии до конца, то есть до начала апреля сорок пятого года.

— Пожалуйста, с подробностями.

— После перехода бывших советских военнопленных к партизанам всех русских из нашей батареи действительно отправили в Гомель, в лагерь, где мы находились около двух месяцев. Потом объявили, что немецкое командование нас прощает, и мы были возвращены в свою часть — она в то время располагалась в Трубчевском районе, в деревне Сельцо...

— Чем там занимались?

— Задача батареи оставалась прежней: препятствовать проникновению партизан на правый берег Десны. Но летом 1943 года все подразделения полка «Десна» и в том числе 621-й артдивизион были сняты со своих позиций и поэтапно начали отход в западном направлении по маршруту: Трубчевск — Погар — Почеп — Мглин — Клинцы — Новозыбков — Гомель — Бобруйск. Этот отход по времени занимал примерно с июня по декабрь 1943 года...

— Сколько времени батарея оставалась в Бобруйске?

— До января 1944 года. И не в самом Бобруйске, а на маленькой станции неподалеку от него. Там в январе 1944 года погрузились в железнодорожный состав и были отправлены в польский город Млава, где собрались и другие подразделения полка «Десна». В Млаве происходило переформирование частей. Было объявлено, что после переформирования нас отправят в одну из стран Европы для создания оборонительного вала от возможного вторжения англичан и американцев...

— В какую страну были отправлены вы лично?

— В феврале или марте было объявлено совсем о другом: кто желает попасть на Восточный фронт? Записались многие, и я в том числе. Взяли не всех. Отбирали группами человек по 10-12 (по состоянию здоровья, образованию и степени знания немецкого языка). Одну из таких групп в сопровождении немца отправили в 9-й гаубичный артполк 4-й танковой армии...

— Кого можете назвать из состава этой группы?

— Были Гришин из Горького, Перепелица из Одессы, Марукович из Белоруссии. Других не помню. В артполку — он был чисто немецкий — нас распределили по одному русскому в каждую батарею...

— Где располагался полк?

— Местоположение полка сначала было в городе Кельце, потом в городах Гливице, Оппельн, Герлиц, Дрезден, Либерец. Я служил в батарее в качестве вспомогательного лица: рыл блиндажи, готовил площадки для орудий, выгружал с машин снаряды, подносил их к орудиям и так далее. За время пребывания у немцев никаких наград не имел. Был контужен от разрыва советского снаряда и находился несколько недель в госпитале под Дрезденом...

— Это все 44-й год?

— Нет, из госпиталя я вышел уже в марте 45-го. А в начале апреля 45-го сбежал из части в районе Рудных гор, переоделся в гражданскую одежду — к этому времени я уже возил ее в рюкзаке — и влился в группу работавших на немцев в Чехословакии советских ребят и девушек, насильственно угнанных из своей страны. Ну, а что было дальше, я рассказывал — там все соответствует...

— Так, понятно, — подвел черту Голиков и поглядел поочередно на Чедуганова и Овсянникова. — Что, двинемся дальше или по этому этапу еще есть вопросы? Как, Борис Абикеевич?

Чедуганов качнул головой и повернулся к Бовину, готовясь задать вопрос, но Бовин опередил его — брызнул слюной в Голикова:

— Теперь-то о каком этапе речь, куда еще дальше двигаться, если и так всего меня наизнанку вывернуть успели? За какими еще призраками гоняться собрались?

— Васи-и-лий Иванович, — проговорил укоризненно Голиков, — призраки — это не по нашей части, нам бы к истине пробиться.