Боговы дни

Смотрит Николай: ложатся на траву скатерти, собирают на них закуску, рассаживается вокруг, как в лесу на Троицу, чудной народ. Его садят со всеми вместе, поднимают гранёные стаканы с водкой, дробится в них горячее летнее солнце. Гуляет компания, сидят рядышком духи Улыма и Берёзовой горы, луговых озёр и пойменных увалов… Творятся чудеса: то будто дядя Костя мелькнет среди них, то Витька — брат сродный, то тетя Шура, а вон приковылял дед Иван, пробирается к нему, обняться хочет… Пацанята бегают — на его племянников похожие. Рады — гость из города приехал.

Подсаживается к Николаю дед-леший и говорит, точь-в-точь как захмелевший дядя Костя:

— Вот помрём мы, к кому ездить будешь? Чё думашь — не вечны уж теперь. Изведете всё равно.

Горько слышать это Николаю.

— Может, вам подальше уйти, в тайгу? — говорит он деду.

— Тю-у-у… Куды удёшь? В других местах свои хозяева. Как я хозяин какой речки али леса — мне с емя и помирать. Черёмушка тебе что шептала? От себя не убежишь и с родной земли не убежишь.

«Тоже верно, — думает Николай. — Дух не может оставить то, чьим духом является. Дух — это ведь суть, а как суть вещи отделить от самой вещи?»

Добротой, мудростью веет от духов, хорошо с ними Николаю. Хочется насовсем остаться в их чудесной стране. Раствориться вместе с ними в листьях и травах, качаться былинкой под тёплым ветром, слушать крики коростелей и плыть, плыть в океане вечной жизни, и никогда не возвращаться в мир человека…

VI

Когда он проснулся, солнце стояло уже над головой. В разомлевшей траве по-прежнему звенели оркестры кузнечиков, неподвижно лежали в воде поплавки, только из прибрежной осоки по широкой глади омута расходились круги, словно там только что спряталась любопытная улымская русалка.

«Вот так придремал», — подумал Николай, крепко потёр ладонями лицо. Встал, разминая затёкшее тело и дивясь сновидению. И вдруг услышал звук — едва уловимое гудение. Оглянулся и увидел в луговой дали движущиеся точки. По его священному царству, по заповедной его земле ехали два мотоцикла. Они двигались к Улыму совсем не оттуда, откуда приехал он, а с другой стороны. Неужели там и правда пробили дорогу, о которой он ещё не знал?

«Сон в руку. Вот она, колея цивилизации», — ошеломлённо подумал он и почувствовал, как что-то оборвалось внутри.

Мотоциклы прошли в отдалении, проплыли над травой маленькие фигурки людей, скрылись за кустами. А Николай всё стоял и глядел им вслед…

VII

Тишина заколдованной страны вновь раскололась от рёва заведенного мотора, и бородатые духи её в ужасе попрятались кто-куда, лишь дрогнул возле дальних кустов высокий Иван-чай. Николай бросил прощальный взгляд на реку, на Берёзовую гору, щёлкнул скоростью и тронулся в обратный путь, выруливая на свой собственный утренний след. Еле видная в густой траве, постепенно колея становилась всё заметней и смелей.

На вершине пойменного увала Николай остановился, оглянулся назад. Широко раскинулись на лице земли, струились в жарком мареве луга, озёра, голубела Берёзовая гора. Ему показалось, что там, вдали, плыли над землёй бесплотные призрачные фигуры — старики в драных тулупах, старушки в платочках, бабы, мужики… Они, точно провожающие, глядели ему вслед. А тёплый ветерок доносил чуть слышные, словно идущие из глубины земли, слова: «Вот помрём, к кому ездить будешь?..»

Праздники по субботам

К тёте Свете ходили в выходные, по субботам — на рабочей неделе было некогда.

…Когда Юрий и Лена подошли к серенькой панельной «хрущёвке», тётя Света уже стояла на своём маленьком незастеклённом балконе, издали улыбалась и, одной рукой опираясь на костыль, другой махала им:

— Привет, привет, мои дорогие!

Они тоже махнули в ответ, поднялись в однокомнатную тёти Светину квартирку на третьем этаже.

Сначала в крохотной кухоньке они выгрузили сумки с купленными по дороге продуктами и лекарствами. Маленькая седенькая тётя Света стояла рядом на костылях, радостно приветствовала каждый свёрток:

— О-о-о, творожок — хорошо, давно хочу творожников! Леночка, положи, пожалуйста, сразу в холодильник!.. Сыр — замечательно!.. А сливы какие спелые!.. Спасибо, мои дорогие! Ну, будем сегодня пировать!

Потом Юрий и Лена убирались — мыли пол, пылесосили старенький ковёр. Во время уборки тёте Свете тоже не сиделось на месте. Она то и дело вставала со своего ветхого продавленного кресла, постукивая костылями, ходила, смотрела, как они моют и чистят, улыбаясь, приговаривала:

— Ой, мои хорошие!.. Мои хорошие!..

А потом они сели обедать или, по выражению тёти Светы, «пировать». Все кушанья у неё всегда были необыкновенные. Они открыли банку необыкновенно белой, волокнисто-тонко нашинкованной маринованной капусты, налили очень вкусный, приготовленный по какому-то удивительному рецепту суп, в чайничке с отколотой ручкой заварили страшно полезный, с чудодейственными травками, чай. В довершение ко всему тётя Света достала из кухонного шкафчика давно расчатую бутылку сухого вина и многозначительно заявила:

— А ну давайте пьянствовать!

И они «запьянствовали»: тётя Света выпила маленькую рюмочку, Юрий с Леной — по рюмке большой. Никогда в жизни не пившая больше двух фужеров вина, тётя Света считала такие застолья настоящей гулянкой и, если в это время звонил кто-нибудь из её подруг, по-детски хвасталась:

— А у меня Юра с Леной, мы тут шикарно вино пьём!..

В эти минуты в маленькой кухоньке, за окном которой покачивала ветками развесистая берёза, вдруг становилось хорошо, несмотря на то, что вино было дешёвым, а удивительным супом тётя Света называла обычный свекольник с концентратами. Все тревоги мира уходили куда-то за эту заоконную берёзу — бело-голубую заиндевевшую зимой, зелёную летом и золотую осенью.

Так они «пировали»: тётя Света восхищалась каждым кушаньем, Юрий с Леной поддакивали.

После обеда перешли в комнату. Тётя Света, положив рядом костыли, села в своё кресло, Юрий с Леной — поблизости, на диван. Весело болтали о погоде, о нескончаемом сериале «Санта Барбара», о популярном эстрадном шлягере… Тётя Света сияла от удовольствия.

Потом наступил момент, который наступал почти всегда — тётя Света попросила поставить какую-нибудь пластинку. Юрий отворил дверцу объёмистой тумбочки, где хранилось тёти Светино богатство — старые, накопленные за много лет пластинки, и на него пахнуло с детства знакомым застояло-галантерейным запахом, про который он, ещё совсем маленький, говорил: «Пахит музыкой». Пластинок было много — от старинных, толстых, в ломких от ветхости бумажных пакетах и с фирменным знаком «Апрелевский завод грампластинок» до современных гибких дисков. Перебирая их, Юрий вспоминал их истории. Вот эту, «Мелодии и ритмы зарубежной эстрады», тётя Света привезла из командировки из Ленинграда в конце шестидесятых… Этот диск Вивальди купила в центральном универмаге и за каких-то пару месяцев вместе с ним, Юрием, заиграла до хрипоты… Чайковский мешался здесь с Валерием Леонтьевым, Шопен — с Мирей Матье. По этим пластинкам можно было изучать историю тёти Светиной жизни, да и его, Юрия, жизни тоже.