Боговы дни

Ещё был маленький открытый балкон, где стояли два сколоченных Юрием ящичка с невзрачными бархатцами, и где тётя Света «гуляла», смотрела на большой мир. В холодную погоду она одевала старую, с пролысинами, цигейковую шубу, повязывала голову пуховой шалью, с трудом переваливаясь костылями через порожек, выходила «на улицу» подышать. Подолгу стояла, глядя на серый двор, на ржавые крыши железных гаражей, по которым бегали кошки. А летом тётя Света садилась с книжкой в вынесенное на балкон ветхое, подстеленное рваной курткой кресло, читала, но больше слушала звуки двора — голоса играющих детей, гудение подъехавшей машины… Эти звуки, говорившие, что кругом идёт жизнь, тоже радовали её.

Но больше всего радовало, когда из этого большого мира приходили гости — забегала проведать подруга или просто приносила пенсию почтальонша. Сидя с книжкой в низком кресле и видя лишь небо, тётя Света чутко прислушивалась к шагам и голосам проходивших внизу по тротуарчику людей. Самыми долгожданными из них, конечно, были Юрий и Лена.

Перед приходом созванивались, и тётя Света задолго до договорённого времени выходила на балкон, вглядывалась в сторону проспекта с тополями, откуда должны были появиться племянник с женой. Когда они показывались на дорожке, тётя Света начинала махать рукой. А когда они с набитыми авоськами, внося с собой бодрость большого мира, нарочито шумно вваливались в маленькую прихожую, тётя Света, стоя на костылях и сияя от счастья, встречала их всегда одним и тем же:

— Привет, привет, мои дорогие, мои хорошие!

Для неё, любившей всё превращать в праздник, это был настоящий праздник, и Юрий с Леной старались.

Они делали уборку, потом Юрий чинил какой-нибудь перегоревший утюг, а тётя Света с Леной, весело болтая, готовили обед. А потом они «пировали» в маленькой кухоньке, и берёза за окном кивала им ветками.

Часто засиживались до вечера: слушали старые пластинки, играли в карты, иногда даже пели, и Юрий аккомпанировал на старенькой гитаре — той самой, на которой когда-то учился играть… И, чем ближе подходило время расставаться, тем задумчивее становилась тёти Светина улыбка. Она всячески старалась оттянуть их уход — предлагала ещё сыграть в «дурака», ещё чаю… Но бесконечно пить чай невозможно. У племянника были свои дела, и так он тратил на неё каждый выходной. Тяжело опираясь на костыли, тётя Света выходила вслед за ними в прихожку, грустно глядя, как поспешно они собираются. Прощалась со своим праздником.

— Ладно, в следующий раз посидим-попоём подольше, — говорила она. — Спасибо, мои дорогие.

И оставалась в своём тяжком, беспомощном одиночестве, один на один с жестокой болезнью. И начинала ждать следующей субботы.

— Тёть Света, перебирайся к нам, — как-то, не выдержав, завёл разговор Юрий. — И уход за тобой будет лучше, и нам с Ленкой веселее.

Тётя Света подумала, неопределённо улыбнулась, глядя куда-то в окно.

— Спасибо, мой хороший, не надо. Тут я у себя дома, никого не стесняю. Видишь, какая у меня красивая берёзка! Куда я от неё поеду?

* * *

Подходил конец августа — любимая тёти Светина пора и день её рождения. Словно подстраиваясь под их расписание, он выпадал на субботу. Если рядовые субботы были просто праздники, то тут близился суперпраздник, тётя Света ждала его с особым нетерпением. В последнее время в каждой дате она видела некий скрытый смысл. Теперь ей казалось, что вот придёт этот день рождения, и произойдёт чудо — разомкнётся заколдованный круг, отступит беда.

Чуть не за месяц она уже беспокоилась, что купить к столу, что они, Юрий и Лена, хотели бы поесть-попить. Она звонила им, в подробностях обсуждала, чем лучше заправить такой-то салат, какую делать селёдку «под шубой» — с мясом или без…

— А какую мы приготовим курицу с яблоками — объеденье! — восклицала она.

Они разговаривали по полчаса, тётя Света извинялась, что отвлекает от дел, стеснялась, волновалась. А когда, наконец, совещание заканчивалось, Юрий представлял, почти видел, как, положив телефонную трубку, тётя Света ещё некоторое время сидит в своём старом продавленном кресле, в ледяном одиночестве квартиры. Потом тянется к костылям, с трудом встаёт, тяжело подходит к окну и долго смотрит на свою уже краплёную предосенней желтизной берёзу…

Перед самым днём рождения тётя Света позвонила посоветоваться, какая скатерть лучше к праздничному столу: тёмная с золотыми цветами или белая с бахромой, подарок ей на тридцатилетие?

— Белая, — наугад сказал Юрий, который в это время меньше всего думал о скатертях.

— Ага, хорошо, мне она тоже больше нравится, — обрадовалась тётя Света. — Сейчас сразу пойду постираю, постелим свежую.

И снова Юрий, как наяву, видел: тётя Света тяжело ковыляет к «стенке», ищет в выдвижном ящике пахнущую нафталином старомодную скатерть, потом, держась одной рукой за край ванны и неловко согнувшись, другой пытается замочить скатерть в тазу, а отставленный к стене костыль соскальзывает, с грохотом падает на пол… И внутри у него тоже что-то сжималось, отрывалось и падало.\

* * *

День рождения тёти Светы пришёл солнечный. Перед этим целую неделю дождило, но когда, проснувшись утром, она взглянула в окно, то увидела сияющее голубое небо, в котором торжественно покачивались ветки её берёзы: «Поздравляем!». Это было подтверждение, что день будет необыкновенным.

Юрий с Леной должны были подойти пораньше, чтобы успеть всё приготовить к обеду, и тётя Света, принаряженная, с утра уже стояла на балконе, ждала, любовалась своим долгожданным днём. Он негромко позванивал трамваями, тонко пахнул ещё влажной после прошедших дождей землёй в нём разливалась горьковатая августовская свежесть и чуть заметная, как кисея, голубоватая дымка. И всё в этом дне, даже заросший лопухами бугор кооперативного погреба, даже поблёскивающие за кустами крыши железных гаражей — было прекрасно.

Тётя Света вдруг вспомнила, каким этот день был много лет назад, сколько в её маленькой квартирке было шума, гостей, цветов! Ей захотелось, чтобы всё вернулось. Сегодня, сейчас!

Она ждала. И вот из этого дня, из голубой дымки вышли, показались на дорожке Юра с Леной. Юра нёс сумки с продуктами, в руках у Лены пылал букет ярко красных гладиолусов. «Мои хорошие…» — прошептала тётя Света. Праздник начался.

Они как всегда шумно ввалились в прихожую, сразу заполнив её собой, сумками и огромным, просто королевским букетом. В поднявшейся весёлой неразберихе всё начали делать одновременно: поздравлять, целоваться, разуваться, разворачивать связанный понизу целлофаном и шпагатом тяжёлый букет.

Увидев перед собой это чудо, тётя Света от восторга на мгновение впала в лёгкий ступор. Потом разволновалась: во что и куда поставить?! Стуча костылями, бросилась искать посуду. Вокруг букета поднялась суета: ему подрезали корешки, кое-как нашли подходящую, чтоб не перевернулась, вазу, наливали воды, добавляли сахар… В спешке сломали веточку декоративной зелени, и тётя Света не на шутку расстроилась. Зато, когда наконец поставили цветы на праздничный стол, и они запылали, раскинулись чуть не на полкомнаты, она долго не могла успокоиться, постукивая костылями, ходила вокруг иповторяла: «Какая прелесть!.. Ах, какая прелесть!..» А когда Юрий, выбрав момент неожиданно преподнёс ей альбом из двух дисков с оперой Россини «Женитьба Фигаро», восторгам, казалось, не будет конца.

В такой же весёлой суете, по тёти Светиному, готовили праздничный стол. Тётя Света непременно хотела, чтобы всё в этот день было самым лучшим, самым вкусным. Капусту для салата под её руководством строгали тончайшей «соломкой», ломтики батона для бутербродиков надо было обязательно подрумянить в духовке, а шампанское — чуть не до льда остудить в морозилке.

А потом по всей квартире пошёл запах — в духовке запекалась та самая курица с яблоками, которую они столько обсуждали. Тётя Света ходила из кухни в комнату, где накрывали на сиявший белой, с бахромой, скатертью стол, и восторгалась: