Цейтнот

В квартире пахло затхлостью и ещё чем-то зловонным, будто что-то сдохло. Ванда, не обращая внимания на амбре, принялась рыться в шкафу, сгребая свои немногочисленные вещи в сумку. Клинт ощутил лёгкую дрожь, пробежавшись взглядом по комнатам. Мрачный неосвещённый коридор навевал жуткие воспоминания, не самые приятные, и у Бартона непроизвольно сжалось сердце. На кухне на одинокой табуретке стоял пакет с протухшими продуктами, над ним носились мухи и мерзко жужжали. Он вспомнил, как Ванда сидела на этом стуле, поджимала под себя ноги и скребла его спину унылым взглядом. Страшное зрелище.

Клинт выкинул пакет в мусорку, распахнул настежь окно, выгреб продукты из холодильника, постарался привести кухню в порядок. В ванную заглядывать он не стал из-за суеверного страха. Усмехнулся собственной трусости, но понял, что просто не может заглянуть туда, где наверняка до сих пор валялось голубое махровое полотенце, перепачканное уже засохшей кровью.

В гостиной Клинт обратил внимание на торчащий из потолка провод без лампочки, скосил глаза на осколки люстры, покоящиеся на столе. Похолодел. Ванды выпрямилась, с грохотом захлопывая дверцу шкафа и проследила за взглядом Бартона. Она растерянно вздохнула, пожевала губами, не зная, что и ответить.

— Это… — хрипло выдавил Клинт, и Ванда раздражённо повела плечом.

— Да, — немного грубовато кинула она, почему-то ощущая невероятную злость.

Бартон хоть и пытался помочь, но всё равно, не осознавая этого, тыкал её лицом в собственные глупые ошибки, словно провинившегося котёнка. Ванда понимала, что она натворила, испытывала угрызения совести и ей не доставляло удовольствия вспоминать об этом.

Клинт, наверное, что-то хотел сказать, но передумал. Девушке стало стыдно, что она сорвалась на нём. Настроение после сеансов было ни к чёрту, хотелось крушить и ломать.

— Прости, просто не хочется об этом думать, — раскаивающимся тоном извинилась она. — Это в прошлом.

Бартон кивнул. Всё в этом месте напоминало ему о том, что он вовремя не заметил, не понял, не предотвратил происшествие. Случившееся говорило о его несостоятельности, трусости, неумении помочь. Стыдом сваливалось на его голову, терзало душу. Ванда закусила губу, по Клинту было видно, что ему тут нехорошо. Чувствует вину, оттого и выглядит, как побитый пёс. Стало неловко.

— Просто это всё мой психотерапевт. Она копается у меня внутри, будто режет скальпелем, без анестезии. Вытягивает из меня мои же мысли, заставляет рассуждать, а мне не хочется. Она чужая, а значит, враг, и перед ним раскрываться нельзя.

— Если ты так будешь думать, то пользы от лечения не видать.

— Я вылечилась, я нормальная, — Ванда возвела руки к потолку. — Я уже не думаю о загробном мире, мысли о брате посещают меня всё реже, — девушка замолчала, внезапно понимая, что это наглая ложь. — Всё относительно хорошо, так почему я всё ещё больна?

— Потому что лечение ещё не закончилось, улучшения есть, но до полного выздоровления далеко.

Глаза Ванды полыхнули изумрудами, губы дрогнули и изогнулись в ухмылке:

— Ты что, общался с моим доктором? Ты говоришь её словами.

— Это очевидно, для этого и с психотерапевтами водиться не надо.

Ванда заскрипела зубами.

— Она записала меня на групповые сеансы! Какое-то жалкое подобие клуба анонимных самоубийц, где мы будем изливать друг другу души и делиться своими глупыми мыслями. Я не собираюсь на них ходить, мне там делать нечего. Мне и перед доктором было трудно раскрыться, а тут ещё и кучка незнакомых людей. Я не социофоб, но доверять незнакомцам не по мне.

— Хочешь, я пойду с тобой?

У Ванды глаза чуть на лоб не полезли от этих слов, она ошалело приоткрыла рот и несколько секунд пребывала в мощнейшем ступоре.

— Ты?

— А что? Почему бы и нет? Если тебе от этого станет легче, то я готов на всё, — пожал плечами Клинт. — Ты сказала, что не хочешь говорить о себе при незнакомых людях. Если я буду рядом с тобой, то ты можешь смотреть на меня и изливать душу. Я выслушаю.

— Не проще ли тогда вообще не ходить на тренинги, а говорить лишь с тобой? К тому же зачем такие сложности? Не думаю, что тебе будет интересно слушать не только чужую болтовню, но и мою, — холодно сообщила Ванда.

— Я так не считаю.

От слов Бартона в душе потеплело, незримо расцвели весенние цветы, но Ванда ощутила неловкость. Будто она заставляла Клинта так поступать. Говорить ему всю правду о себе не было никакого желания, особенно после того, как она поняла, что втюрилась в него по самые уши. Она невольно начнёт подбирать правильные слова, утаивать факты, а это не есть хорошо.

Становилось приятно и легко от одной только мысли, что он будет рядом, что не придётся торчать в компании незнакомых ей людей. Хотелось, чтобы он выслушал её, был в трудную минуту рядом, поддерживал, но что-то останавливало. Будто она его заставляла так поступать. Против его же воли.

— Я бы с радостью сделал это для тебя.

Клинт был искренен, он действительно желал помочь, для него это не оставляло труда.

— Значит, решено, — кивнул он прежде, чем Ванда успела бы возразить. Он знал, что она начнёт отпираться, скажет, что ей неудобно, что это необязательно. Стоило обрубить эти попытки на корню.

Уголки её губ дрогнули, расплываясь в благодарной улыбке. Такое отношение к ней было особенно ценным в её состоянии.

***

На самом сеансе групповой терапии оказалось до одури печально. Стены были настолько белыми, что слипались глаза, от этого ощущение, что ты находишься в больнице, угнетающе давило на психику. Яркими пятнами выделялись лишь пациенты, сидящие на жёстких складных стульях, расположенных полукругом. В центре сидел наставник — женщина лет сорока, довольно приятной наружности.

Клинту было не по себе, он словно оказался в другом мире, в аквариуме, наполненном песком. Он радовался, что пошёл сюда с Вандой, страшно было представить, как она бы себя чувствовала, окажись здесь одна. Пациентов, кроме них с Вандой, было ещё четверо. Две совсем молодые девушки, один мужчина лет пятидесяти и паренёк, на вид лет двадцати.

Ванда угрюмо пялилась в одну точку, куда-то в плечо наставника, и выглядела весьма агрессивно. Лучшая защита — это нападение, девушка инстинктивно пыталась ощетиниться, показать, что лезть к ней не надо — укусит. Разговор шёл вяло, активно что-то обсуждали лишь молодые девушки, иногда слово вставлял и пожилой мужчина с безумно грустным вытянутым лицом. Бартон молчал, только слушал, мысли в его голове размеренно текли, ему становилось скучно. Ванду, как новенькую участницу, никто не трогал, она предпочитала изучать лица участников.

— Кто-нибудь перед тем, как совершить попытку суицида, обращался к кому-нибудь за помощью? — поинтересовалась наставница, обводя взглядом присутствующих.

— Моя сестра пару раз намекала нам, говорила что-то о смерти, о том, как, наверное, хорошо там, — подал голос юноша, указывая взглядом на потолок. Клинт невольно повторил его движение. — Но мы не слушали, были поглощены своими проблемами. Решили, что это просто не имеет значения. Я до сих пор корю себя за то, что не обратил на неё внимание. Надо был всего лишь вслушиваться в то, что она говорит. Возможно, я бы помог ей.