Часы затмения

Когда я не выдержал и моргнул, Мережко сказал:

– Итак, для начала познакомимся. Меня зовут Евгений Кимович.

– Антон, - назвался я, ощущая огромную неловкость.

– Очень приятно.
– Евгений Кимович едва заметно кивнул.
– Что у вас с лицом?

Спервоначалу я подумал, что имеется в виду моя нелепая неуверенность, и попытался придать лицу более твердое выражение. Но тут вспомнился неудавшийся опыт с бритвой.

– Брился, - конфузясь еще больше, проговорил я.
– Спешил очень. К вам.

Евгений Кимович снова едва заметно кивнул.

– Какой рукой бреетесь?
– спросил он.

– Что?

– Бре-е-тесь, - он поводил по щеке воображаемой бритвой.
– Какой рукой?

Я подумал и ответил:

– Правой.

– Вытяните правую руку, пожалуйста.

Я послушно вытянул над столом требуемую руку ладонью вниз. Пальцы заметно подрагивали, отчего я чувствовал себя неполноценным.

– Курите?
– спросил Евгений Кимович.

– Что? То есть да. Но...

– Давно?

– Лет с пятнадцати. Но вы...

– Пьете?

– Нет.

– Совсем нет?!
– с неуместным удивлением переспросил Евгений Кимович, но, видя, что я не въезжаю, добавил: - "Девушка, у вас хлеб есть?" - "Нет".
– "Что - совсем нет?!" - Он засмеялся только нижней частью лица, потом кашлянул и сказал уже серьезно: - Значит, не пьете?

Тут я, наконец, увидел себя со стороны: сидит дурак с вытянутой рукой, отвечает на дурацкие вопросы, слушает дурацкие анекдоты и при этом с детской наивностью ожидает какого-то чуда, которое разом разрешит все его проблемы. Я опустил руку.

– Послушайте, Евгений Кимович. Мы совсем не о том говорим. Я к вам совершенно по другому поводу. То, что вам сказал дядь Фима...

– Он, кстати, звонил еще раз, - прервал Евгений Кимович.
– Объяснил подробнее.

– Объяснил подробнее...
– тупо повторил я.

– Да. Так и так, говорит, рос без отца, служил, вызвался добровольцем в Грозный.

– Добровольцем...
– снова повторил я. Глухая злоба охватила меня.
– Да что он знает! Что он может знать? Вы хоть понимаете, с ЧЕМ я к вам пришел?

– Антон, Антон!
– Евгений Кимович миролюбиво поднял руки.
– Давайте без шума. В соседних кабинетах сидят не очень сочувствующие люди. У одного второй месяц бессонница, у другого гайморит, третьего жена с любовницей застала. Словом, видите: я тут даже радио не держу.

Он обвел кабинет рукой, и я машинально проследил за его рукой взглядом. Радио действительно не было.

– Извините, - буркнул я.

– Незачем извиняться, - сказал Евгений Кимович.
– Это так - для общего сведения. Мне ведь тоже не хочется отпускать вас ни с чем.

Он замолк, и некоторое время мы молчали.

– Вы случайно не гипнотизер?
– спросил я.

Евгений Кимович усмехнулся.

– Баловался как-то, но ничего серьезного. А что?

– Просто у вас взгляд такой... Да и быстро вы меня... э-э... осадили. Даже не помню, с чего я, собственно, взбеленился.

– Я вас успокою: гипнозу вы не поддаетесь, - сообщил Евгений Кимович самым серьезным тоном.
– И вообще, по-настоящему, без балды, гипнабельны лишь два процента человечества. Но это люди, как правило, больные. Еще есть группа риска, что-то около пятнадцати процентов. Туда входят впечатлительные подростки и климактерические женщины. А взбеленились вы по причине того, что я якобы не знаю, "с чем вы ко мне пришли". Словом, я весь внимание.

Он снова замолк и уставился на меня долгим неудобным взглядом. На этот раз я не стал дожидаться, когда моргну, и рассказал ему все. Звучало это "все" до смешного неубедительно и бестолково. К тому же я через каждые два слова запинался и переспрашивал: "Вы понимаете?..", - на что получал неизменный кивок. Казалось, Евгений Кимович смотрит новостной канал без звука, пытаясь по губам диктора понять, о чем идет речь.

Когда я кончил, в руке у него был карандаш, а на столе перед ним лежал чистый лист бумаги.

– Скажите, Антон, на военную службу вас призвали летом девяносто четвертого, так?
– спросил он.

Я машинально кивнул.

– Нет-нет, - сказал Евгений Кимович.
– Отвечайте, пожалуйста. Мне нужно слышать ваш голос. Стало быть, девяносто четвертый год?

– Да, - сказал я, ничего еще толком не понимая.

– Сколько успели отслужить, перед тем как вас направили в Грозный?

– Кажется, около четырех месяцев. Не помню точно.

Евгений Кимович написал что-то на листе. Писал он так же быстро и неразборчиво, как говорил.

– Четыре месяца, ага. И где проходили службу?

Я на миг замешкался, потом отчеканил, точно подавал рапорт:

– Республика Адыгея, город Майкоп, Сто тридцать первая отдельная мотострелковая бригада, Второй мотострелковый батальон, Первая рота, Первый взвод.

– Подвергались издевательствам со стороны старослужащих?

Я нахмурился и медленно покачал головой.

– Нет-нет, говорите, - напомнил Евгений Кимович.
– Это важно.

– Нет, - мрачно сказал я.
– Не подвергался.

– Не подверга-ался, - повторил Евгений Кимович, царапая карандашом по бумаге.
– А сами кого-нибудь притесняли?

Вопрос прозвучал так невинно, что я его даже не понял.

– Что?

– Вы не подвергались, а сами над кем-нибудь издевались?

Я поперхнулся.

– Н-нет!
– голос дал маленького петуха.
– Что за...

– Попрошу без комментариев, - оборвал Евгений Кимович.
– Не притеснялись, не притесняли, а были ли свидетелем в издевательствах? Косвенным соучастником?

– Нет.

– Может, слышали какие-нибудь истории от сослуживцев?

– Нет.

– Выслушивали угрозы, неважно - шутливые, серьезные ли?

– Нет!

– Антон, полегче. Вы - не подсудимый, я - не прокурор. Вы говорите правду?

– Да.

– Повторите.

– Послушайте, Евгений Кимович...

– Вы пришли за помощью? Так вот, извольте эту помощь принять. Повторяю вопрос: вы говорите правду?

– Да.

– Хорошо. Далее. Участвовали непосредственно в штурме Грозного?