Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля

Огромный особняк (продолжение)

Как только пожилая дама окончила свой рассказ, Сомерсет поспешил высказать ей своё восхищение.

– Сударыня, – произнёс он, – ваша история не только увлекательна, но и поучительна, и рассказали вы её необычайно живо. Окончание вашего повествования произвело на меня весьма глубокое впечатление, поскольку я в своё время придерживался очень либеральных взглядов. И, разумеется, я вступил бы в некое тайное общество, если бы смог найти таковое. Я принял ваш рассказ очень близко к сердцу и проникся вашими переживаниями, потому как сам обладаю весьма порывистым характером.

– Не совсем понимаю вас, – несколько раздражённо ответила миссис Лаксмор. – Вы, очевидно, превратно поняли то, что я вам рассказала. Признаться, я удивлена.

Сомерсет, встревоженный переменой в её обращении, тут же постарался исправить положение.

– Многоуважаемая миссис Лаксмор, – начал он извиняющимся тоном, – вы, скорее всего, неправильно меня поняли. Поскольку я сам несколько вспыльчив, я испытывал постоянные угрызения совести, когда слышал, что вам пришлось испытать от людей с непредсказуемым нравом.

– Да уж, – согласилась она, – мне от них досталось. К сожалению, избежать этого было нельзя.

– Это даёт мне повод полагать, – заключил молодой человек, – что описанное вами происшествие никоим образом не соотносится со мной и теперешним положением вещей.

– Я как раз собираюсь коснуться этого, – ответила она. – Как вам уже известно, обещание, данное мной принцу Флоризелю, является одной из причин сегодняшнего происшествия. Я из тех, кто не привык сидеть на одном месте, и, когда мне не надо участвовать в судебных тяжбах, я отправляюсь на европейские курорты. Не то чтобы я больна, просто я уже не молода, и мне доставляет удовольствие вращаться в обществе. Одним словом, сейчас я намереваюсь уехать в Эвиан, а этот жуткий дом, который я оставляю без присмотра и не могу сдать внаём, висит на мне тяжким бременем. Я предлагаю избавить себя от этого бремени и сделать вам очень выгодное предложение, а именно: дать вам этот дом как бы взаймы, со всей его обстановкой. Эта мысль пришла мне внезапно и показалась весьма занятной. К тому же я уверена, что сей поступок вызовет у моих родственников, если они о нём узнают, сильнейшее недовольство и досаду. Итак, вот вам ключ, и, когда вы вернётесь сюда завтра в два часа пополудни, вы не найдёте в своём новом владении ни меня, ни моих кошек.

С этими словами дама встала, давая понять, что больше не задерживает своего гостя, а тот, глядя на ключ растерянным взором, начал протестовать.

– Многоуважаемая миссис Лаксмор, – неуверенно начал он, – это в высшей степени необычное предложение. Вы меня совсем не знаете, за исключением того, что я вёл себя как дерзко, так и робко. Я могу оказаться отпетым негодяем, я могу распродать всю мебель…

– Вы можете хоть взорвать дом – мне нет до этого никакого дела! – воскликнула миссис Лаксмор. – Доводы разума здесь неуместны. Характер мой таков, что, если я что-то решу, ничто на свете не может поколебать моей решимости. Это забавляет меня, и этого довольно. Со своей же стороны делайте всё, что вам заблагорассудится: сдавайте комнаты или организуйте пансион. Я же обещаю за месяц уведомить вас о своём возвращении, а своему слову я никогда не изменяю.

Молодой человек снова начал было возражать, когда он заметил, что дама как-то странно изменилась в лице.

– Если бы я только подумала, что вы способны на низость! – воскликнула она.

– Сударыня, – произнёс Сомерсет благоговейным тоном, – я принимаю ваше предложение. Прошу заметить, что принимаю его с радостью и благодарностью.

– Ну хорошо, – смягчилась миссис Лаксмор. – Если я ошибаюсь, то будь что будет. А теперь, поскольку всё решено, позвольте пожелать вам всего наилучшего.

Затем, словно боясь оставить Сомерсету путь к отступлению, она почти бегом проводила его до двери, оставив стоять на тротуаре с ключом в руке.

На следующий день примерно к означенному часу молодой человек добрался до площади, которую мы назовём Голден-сквер, хотя она носит совсем другое название. Он не знал, чего ожидать, поскольку человек может жить мечтами, но оказаться совершенно неготовым к тому, что одна из них сбудется. С известной долей изумления он разглядывал особняк, представший перед ним средь бела дня, и убедился, что это не призрачное видение. Ключ, полученный им накануне, действительно подошёл к входной двери. Он вступил в огромный дом, чувствуя себя добропорядочным взломщиком, и, сопровождаемый эхом запустения, быстро осмотрел комнаты. Кошки, служанка, пожилая дама, любые признаки жизни – всё исчезло, словно кто-то стёр мел с доски. Он обошёл все этажи и понял, что дом действительно огромен. Кухня и кладовые оказались удобными, вместительными и хорошо оборудованными, в доме было много просторных комнат, но больше всего Сомерсета порадовала гостиная, поражавшая своими размерами и роскошным убранством. Хотя на улице стояла тёплая и солнечная погода, внутри дома ощущался холодок и какое-то застывшее безвременье. Взору его предстала пыль и сменявшие друг друга тени, а гнетущую тишину, как бы он к ней ни прислушивался, нарушало лишь эхо его собственных шагов и шелест ветерка за окном.

Находившаяся за столовой библиотека, упомянутая в рассказе миссис Лаксмор, выходила окнами на плоские крыши кладовых и кухонь соседних зданий и порадовала Сомерсета чистотой и уютом. Он подумал, что вполне сможет сэкономить на постое. Библиотека станет служить ему спальней, если перетащить туда железную кровать, которую он приметил в одной из верхних комнат, а в большой, просторной и светлой столовой, выходящей окнами на площадь и небольшой палисадник, он будет обитать днём, готовить себе еду и изучать начала живописи, которой он подумывал всерьёз заняться. Ему не составило особого труда произвести перестановки. Вскоре он вернулся в особняк со своими скромными пожитками, а кучер, который был рад за небольшое вознаграждение помочь обходительному молодому человеку, помог Сомерсету перетащить и установить кровать. В шесть вечера, когда Сомерсет отправился поужинать, он оглянулся на дом с гордым чувством собственника. Особняк поражал своей монументальностью, внушительным фасадом, с обеих сторон украшенным барельефами с фамильными гербами. Его глаза с удовольствием обозревали дом, но в глубине души ему казалось, что владение этой каменной громадой не более чем призрачный сон.

Через несколько дней благородные обитатели соседних зданий заметили, что у их нового соседа появились свои привычки. Около четырёх часов дня молодой джентльмен появлялся на балконе гостиной с трубкой в зубах. Также не остались незамеченными его периодические визиты в тихую таверну, расположенную неподалёку. Его возвращение всякий раз сопровождалось донельзя непристойным отхлёбыванием из пивной кружки, которую он держал в руке. Всё это вызывало сплетни, пересуды и праведный гнев среди тамошних слуг. Неодобрение некоторых представителей «ливрейного сословия» выразилось в прямых оскорблениях, однако Сомерсет знал, как ладить с людьми, и после дружеских перебранок и нескольких пропущенных стаканчиков к его поведению стали относиться с изрядной долей снисходительности.

Молодой человек избрал живописное ремесло Рафаэля отчасти из-за кажущейся простоты, отчасти из-за врождённого отвращения к конторской работе. Он терпеть не мог регулярных занятий и начал с того, что превратил половину столовой в студию для написания натюрмортов. Там он собрал множество предметов, которые наугад притащил из кухни, гостиной и сада, и с усердием принялся за работу. В то же самое время огромный пустой дом давил на его воображение. Обладать таким сокровищем и ничего не делать означало сидеть на сундуке с золотом, ленясь открыть его. В конце концов он решил сделать то, на что намекнула миссис Лаксмор, а именно – приклеить на окно столовой небольшое объявление о сдаче внаём меблированных комнат. Погожим июльским утром в половине седьмого он прикрепил объявление и вышел на площадь, чтобы полюбоваться результатом. Он остался доволен незатейливым плакатом и вернулся на балкон гостиной, чтобы выкурить трубку и поразмышлять о деле, которое он задумал.

После этого он несколько охладел к живописному искусству. Он почти все дни проводил на балконе, словно рыбак, следящий за поплавком, и, чтобы хоть как-то развеять скуку, то и дело курил трубку. Прохожие иногда замечали объявление и разглядывали его. Время от времени прямо к порогу подъезжали кареты с изысканно одетыми джентльменами и дамами, однако казалось, что вид дома производил на них неприятное впечатление. В лучшем случае они бросали торопливый взгляд вверх, после чего продолжали свой путь. Сомерсет с подавленным видом рассматривал кандидатов в квартиранты, и, хотя он поспешно вынимал трубку изо рта и натянуто улыбался, словно приглашая к разговору, никто не удостоил его даже слова. «Быть может, я, – подумал он, – вызываю у них отвращение?» Но после тщательного осмотра в зеркале его опасения исчезли. Однако чего-то всё-таки не хватало. Его долгие и тщательные расчёты, основывавшиеся на рекламных вставках в книгах и журналах, оказались пустой тратой времени. Из рекламных объявлений он пытался вывести сумму еженедельного дохода от дома, начиная от скромных двадцати пяти шиллингов и заканчивая капиталом в сто фунтов. Но, несмотря на все свои скрупулёзные расчёты, он не заработал решительно ничего.

Подобное несоответствие произвело на него самое тягостное впечатление и занимало все его мысли, в то время как он предавался сибаритству, сидя на балконе. Наконец ему показалось, что он обнаружил изъян в своём методе. «Мы живём, – размышлял он, – в век яркой и броской рекламы, в век ходячих объявлений и огромных плакатов. Реклама может быть элегантной, вездесущей, банальной, оригинальной и вызывающе вульгарной. Но она должна быть большой и бросаться в глаза. И вот я, человек с претензиями на знание мира, довольствовался листком писчей бумаги с несколькими сухими словами, не оставляющими места воображению! Стоит ли мне оставаться скромным, что сделает честь аристократу, или же последовать правде жизни с упором на деловитость и вместе с тем поэтику?»