Динамитчик. Самые новые арабские ночи принца Флоризеля

Никак не ожидавший подобной реакции, Сомерсет замер, в то время как человек с эспаньолкой ухватился за перила и, то и дело поминая Святое семейство, поднялся на ноги.

– Господи, что с вами? – ахнул молодой человек, когда вновь обрёл дар речи.

– У вас не найдётся коньяку? – спросил человек с бородкой. – Мне плохо.

Сомерсет плеснул в рюмку немного живительной жидкости и подал человеку с эспаньолкой. Тот, окончательно придя в себя, принялся рассыпаться в извинениях. Причиной всего, по его словам, была хроническая лихорадка. После этого он взмокшими и трясущимися руками осторожно взвалил на плечо свою ношу и вышел на улицу.

Сомерсет отправился спать, но сон не шёл. Ему не давала покоя навязчивая мысль: что же там, в дорожной сумке? Краденые вещи? Мёртвое тело? Или – он рывком сел на постели – адская машина? Он твёрдо решил узнать ответы на свои вопросы и с рассветом устроился у окна столовой, внимательно присматриваясь и прислушиваясь ко всему происходившему вокруг.

Томительно тянулись часы. Внутри дома ничего особенного не происходило. Снаружи отмечались лишь частые «челночные» походы сиделки за угол и обратно, и ближе к полудню у неё начали заплетаться и язык, и ноги. Однако в самом начале седьмого вечера из-за угла появилась хорошенькая и элегантно одетая молодая дама, которая остановилась в отдалении и некоторое время разглядывала фасад особняка, часто при этом вздыхая. Она не в первый раз проделывала сей странный ритуал, и молодому человеку неоднократно предоставлялась возможность оценить её изящную фигуру и дивные глаза. Он обрадовался её появлению и придвинулся к окну, чтобы получше рассмотреть её. Каково же было его удивление, когда она, словно сделав над собой какое-то усилие, направилась к дому, взбежала по ступенькам и осторожно постучала в дверь! Сомерсет бросился вниз, надеясь опередить сиделку, которая, скорее всего, задремала, чтобы иметь удовольствие лично встретить прекрасную незнакомку.

Она спросила мистера Джонса, а затем без какого-либо перехода справилась у молодого человека, является ли он владельцем дома, после чего продолжила, как ему показалось, с улыбкой:

– Поскольку если это так, я хотела бы посмотреть другие комнаты.

Сомерсет ответил, что он обязался больше не брать квартирантов, однако она уверила его, что в данном случае это не имеет значения, поскольку она наводит справки от имени друзей мистера Джонса.

– Поэтому, – продолжила она, внезапно направившись к двери столовой, – начнём отсюда.

Сомерсет не успел преградить ей путь, хотя, возможно, у него не хватило на это духу.

– Ах! – воскликнула она. – Как здесь всё изменилось!

– Сударыня, – обратился к ней молодой человек, – после того как вы сюда вошли, я имею полное право заявить то же самое.

Она отреагировала на сей весьма сомнительный комплимент, скромно потупив взор, и, изящно приподняв подол платья, осмотрела обе комнаты, то улыбаясь, то вздыхая. Когда она пристально рассматривала оба рекламных «шедевра», глаза её вспыхнули, на щеках выступил румянец, и она выразила своё восхищение ими несколько взволнованным тоном. Ей очень понравился альпинарий, а в спальне, куда молодой человек всеми силами старался её не пустить, она чуть не захлопала в ладоши.

– Как всё просто и по-мужски! – воскликнула она. – Ни следа изнеженности и прилизанности, не свойственных настоящим мужчинам!

Не успел он ответить, как она заявила ему, что прекрасно знает, куда идти дальше, и не станет более его утруждать. Одарив его лучезарной улыбкой, она поднялась по лестнице на второй этаж.

У мистера Джонса молодая особа пробыла больше часа, и, когда уже совсем стемнело, они вдвоём вышли из дома. Впервые с того дня, как в особняке поселился квартирант, в огромном здании не оказалось никого, кроме Сомерсета и вдовы-ирландки. Выждав некоторое время, он поднялся по ступенькам и позвал её. Она тотчас же вышла, всё время виновато улыбаясь и кивая головой. Когда же молодой человек учтиво пригласил её посмотреть его живописные работы, она тут же ответила, что с превеликим её удовольствием, поскольку она хоть и никогда не переступала порог хозяйской половины, однако часто любовалась картинами сквозь приоткрытую дверь. Когда она вошла в столовую, вид бутылки и двух бокалов вдохновил её на самые восторженные отзывы, и, как только она посмотрела и расхвалила все картины, она легко дала себя уговорить пропустить стаканчик с их гениальным автором.

– Премного вам благодарна, – сказала она. – Ведь так приятно в этом жутком доме встретить джентльмена вроде вас, благородного и обходительного, к тому же художника.

Перерыв между первым и вторым стаканчиком оказался совсем коротким, третий же избавил Сомерсета от формальной необходимости составить ей компанию, а что касается четвёртого, то она его попросила сама.

– Ибо говорю как на духу, – возвестила она, – на сухую жизнь не в жизнь среди всех этих часов и вонючих стекляшек. Да вы сами видели, что даже Макгуайр попросил промочить горло. И даже «сам», когда его доведут до ручки, уж на что кроток, как дитя, а и то попросит стаканчик. Покорнейше благодарю, что поднесли, а то совсем невмоготу.

После этого она предалась слезливым воспоминаниям о своём покойном муже, не оставившем ей ни гроша. Чуть позже она заявила, что её зовёт «сам», встала, сделала один нетвёрдый шаг, после чего осела на пол рядом с альпинарием и громко захрапела, прислонившись щекой к панцирю омара.

Сомерсет тотчас взбежал на второй этаж и открыл двери в гостиную, ярко освещённую несколькими лампами. Это была очень просторная комната, выходящая на площадь тремя высокими окнами и соединявшаяся с соседним помещением широкими раздвижными дверями. Стены её украшали аквамариновые обои, а мягкая мебель была выдержана в пастельно-голубых тонах. Почти всю стену занимал камин, отделанный разноцветным мрамором. Такой гостиную Сомерсет запомнил при своём первом посещении, теперь же там изменилось почти всё. Мебель накрыли ситцем с пасторальным рисунком, обои сменили свой цвет на ревеневый, к ним добавились семь бутафорских окон с портьерами. Сомерсету показалось, что он попал в соседний дом, не выходя на улицу. Обозрев эти разительные перемены в обстановке, молодой человек вскоре обратил внимание на множество разнообразных предметов, буквально усеивавших пол. Там валялись детали разобранных пистолетов, часы и часовые механизмы в различных стадиях сборки (некоторые из них деловито тикали), великое множество оплетённых бутылей, пузырьков и колб. Отдельно стояли верстак и лабораторный стол.

Дальняя гостиная, куда проследовал Сомерсет, также претерпела изменения. Там произвели перестановки с той целью, чтобы она выглядела в точности, как спальня в меблированных комнатах. В углу стояла кровать за зелёной ширмой, а окно загораживал огромный стол с массивным зеркалом. Внимание молодого человека сразу привлекла приоткрытая дверца платяного шкафа. Чиркнув спичкой, он открыл её и заглянул внутрь. На полках лежали парики и накладные бороды, на вешалках красовались разномастные костюмы, пальто и плащи. Среди них Сомерсету сразу бросилось в глаза дорогое пальто из котикового меха. Он тут же вспомнил объявление в «Ивнинг стандард». Высокий рост постояльца, его непропорционально широкие плечи, опять же это пальто – всё сходилось…

Спичка погасла, и Сомерсет, перекинув пальто через руку, вернулся в освещённую гостиную. Там он снова с восхищением отметил изящную компоновку и благородство отделки. При виде огромного зеркала ему в голову пришла интересная мысль. Он надел пальто и, воображая себя русским князем, небрежно сунул руки в карманы. В одном из них его пальцы нащупали сложенную газету. Он вытащил её, и титульный лист словно ударил его по глазам – «Ивнинг стандард», и его взгляд тут же упал на объявление, сулившее вознаграждение в двести фунтов. Теперь всё встало на свои места. Его квартирант, уже не представлявший собой никакой загадки, повесил пальто в шкаф в тот же день, когда в газете появилось объявление.

Так он и стоял, одетый в пальто-улику и держа в руке газету, когда открылась дверь и вошёл высокий квартирант с волевым, хотя и немного бледным лицом. Чуть помедлив, он закрыл за собой дверь. Некоторое время они смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Затем мистер Джонс шагнул к столу, сел и, не сводя с Сомерсета испытывающего взгляда, обратился к молодому человеку:

– Вы правы. Это за мою голову объявлена награда. И что же вы собираетесь делать?

Этот вопрос буквально поверг Сомерсета в ступор. Застигнутый врасплох, одетый в чужое пальто и окружённый целым арсеналом взрывчатки, «хозяин пансиона» онемел.

– Да, – продолжил вошедший, – это именно я. Я тот, по чьему следу в бессильной ярости и ужасе идут от дома к дому, от одного обличья к другому. Да, мой уважаемый домовладелец, теперь всё в вашей власти. Будь вы бедны, вы могли бы в одночасье обогатиться; будь вы безвестны, вы могли бы в одночасье прославиться. Вы подпоили простодушную вдову, и вот я вижу вас в своих комнатах, за которые я плачу вам звонкой монетой, где вы роетесь в моих вещах и в буквальном смысле шарите по карманам. Вы можете завершить все свои постыдные деяния одним-единственным поступком – простейшим, безопаснейшим и выгоднейшим.