Дочь поэта

– Я предохраняюсь, – отвечала отцу Алекс, которую выпады на тему «слаба на передок» только развлекали. – Вся в тебя, папа, хоть кому-то из семьи надо поднять за тобой знамя богемного разврата…

После показов наступал уже следующий раунд, менее нервный, но крайне энергозатратный: в шоуруме во дворах на Фонтанке байеры бились за ее шмотки. Оборотной стороной успеха было, как она мне объяснила, «говённое производство».

– И так, заметьте, всегда, Ника. – Анна невозмутимо отпила из своей чашки с чаем – кофе она не признавала. – Плохая коллекция – плохо. Но и хорошая – тоже плохо. Потому что производство не поспевает. Журналисты – козлы. И ничего не понимают в прекрасном. Клиенты – тоже козлы. И ничего не понимают в прекрасном. Но ведь, заметьте, первые в основном хвалят, а вторые, кряхтя, надевают ее одежды на свои неидеальные телеса. А ей все мало.

– Не всем дано довольствоваться малым, – огрызнулась Алекс.

Анна, усмехнувшись, проигнорировала выпад.

Алекс встала, открыла холодильник, вытащив тарелку духовитых французских сыров, выцыганенных с фуршета после дефиле. С вызовом поставила на стол. Анна наморщила нос и молча отсела подальше. Зато к сырам потянулся Алексей, отрезал себе внушительный ломоть рокфора.

– Не слипнется? – Алекс смотрела, казалось, в утренний сад. Но вопрос был явно адресован зятю.

– Не понял? – бедный Леша замер.

– Плесень. – Повернулась к нему Алекс, сверкнув обведенными темным очами. Мы с Анной переглянулись. А Алекс продолжила со злой усмешкой: – Плесень в сыре считается самым вкусным и ценным. Не знал?

Алексей завороженно смотрел в светлые, полные ярости глаза напротив.

– Приличные люди, – отчеканила Алекс, – отрезают себе кусок чуть наискосок, захватывая часть с плесенью и часть – без. Чтобы досталось остальным.

– Черт, – Алексей подцепил свой рокфор и собрался возвращать его обратно. – Прости, не в курсе.

– По кодексу Алекс незнание не освобождает от ответственности. – Анна улыбнулась всем примирительной улыбкой.

Я осторожно ответила на улыбку: действительно, что за ерунда?

– Я не буду его есть после твоей тарелки. – Алекс откинулась на стул, с виду расслаблена, но как тот мангуст – всегда готова к прыжку.

– Глупости, я ж даже не дотро…

– Я буду. – Анна подставила свою тарелку.

– И я, – кивнула я. В конце концов, не одной же Анне быть вечным миротворцем.

Алекс, прикрыв глаза, допила свой кофе, пока мы жевали тост с нелюбимым рокфором. Психованная, просто психованная! – думала я. Что за манера портить людям настроение с раннего утра?

– Отвезешь меня на работу? – это Анна наклонилась к Леше, утешительно дотронулась до плеча.

Алекс резко отодвинула стул – все вздрогнули. Молча вышла с веранды.

– Нет. – К Алексею будто вернулась способность дышать и жевать.

– Нет? – Анна недоверчиво нахмурилась. – Почему нет-то?

– Потому что я не твой шофер. Потому, что у меня есть своя работа.

– И как ты мне предлагаешь добираться?

– Поехать, как все нормальные люди, на общественном транспорте. – Алексей пожал плечами. – Или возьми такси, если денег не жалко.

Он тоже встал и, не глядя на жену, бросил на стол льняную салфетку. И вышел – раздраженные шаги раздались на лестнице.

Я искоса взглянула на Анну. Та сидела, чуть выдвинув вперед нижнюю губу, на глазах – слезы. Ну и как прикажете разгребать в одиночку эту драму? От кого-кого, а уж от Анны я таких легких слез не ожидала! Вот что значит Двинского нет дома. С ним за одним столом ничего подобного произойти не могло, подумалось мне. Все сдерживают свой темперамент, признавая за ним исключительное право взрываться.

– Аня, если хотите, я вас подвезу. У меня есть права. Только машины нет. – Я убирала посуду, изо всех сил делая вид, что не замечаю текущих у нее из глаз слез.

– Спасибо, Ника. Это было бы очень любезно с вашей стороны. Хотя бы до Удельной. Дальше уж я сама.

Я обернулась, управившись с посудомойкой. Лицо Анны вновь сияло безмятежной улыбкой.

– Какая там любезность, – улыбнулась я с облегчением в ответ. – Попрактикуюсь за рулем.

* * *

Я включила зажигание.

– Мой отец настоял, чтобы я получила права в восемнадцать лет. Но потом выяснилось, что до университета много проще добираться на метро. – Мы потихоньку выехали из гаража. – Поэтому автомобилист я еще неопытный.

– Папа рассказал, что случилось с вашим отцом. Мне очень жаль. – Анна сидела рядом, сложив руки с бесцветным маникюром на легкой плиссированной юбке.

Я не сразу сориентировалась в ее фразе. Оба отца были моими.

– Спасибо. Но я все-таки потеряла его, когда была уже взрослым человеком. Тогда как вы, ваша мама…

– Это было очень тяжело, – быстро сказала она. – Но, к счастью, давно. Мы с Алекс уже отгоревали.

Не знаю, как я поняла, что больше вопросов на эту тему задавать не стоит.

– А я еще нет, наверное. Хочу перестать уже принимать антидепрессанты, но боюсь пока.

– Не смогу дать в этом совета. Ни разу их не пробовала.

– Валя, возможно, сможет, – заметила я, не отрывая глаз от дороги.

– Да, Валя сможет, – также ровным тоном ответила Анна.

– Давно она?

– Думаю, да. Папа ее всегда защищает, но…

– Но?

– Но папа привык, что ему не везет с женами.

Я почувствовала, как ее интонация изменилась на ироничную.

– Вы же не имеете в виду вашу маму?

– Нет конечно. – Смешок. – Не везет с нечетными женами. Валя милая и беззлобная, это верно. Но если честно, я так и не поняла, почему они решили пожениться. Делать она ничего не умеет – ни руками, ни головой.

– А первая?

– Нина? Она изменила папе с лучшим другом. Даже по богемным меркам, как-то особенно цинично. Насколько я знаю, он их еще и застал.

– О господи! Какой кошмар!

– Ну, это секрет Полишинеля. Тоже давняя история. Любовь и предательство.

– Источник прекрасного лирического цикла?

Анна засмеялась своим мягким смехом.

– Видите, вы все поняли. Если лирический цикл есть – то и жену с другом можно извинить. Тем более что друг – тоже поэт. Знает, откуда растут стихи, не ведая стыда. А пройдет пара лет – еще и позавидует.

– Позавидовал?

– Не в курсе. Папа с тех пор ему руки так и не подал.