Домби и сын

— Мысли человка, мой милый, то же самое, что втеръ, сказано въ Писаніи, и никто не можетъ отвчать за нихъ ни на одну секунду времени. Чувства — совсмъ другое дло, a насчетъ мыслей толковать не станемъ. Договоръ между нами идетъ только относительно словъ.

— Что касается до словъ, капитанъ Гильсъ, — возразилъ м-ръ Тутсъ, — мн кажется, я могу поудержать себя.

Затмъ Тутсъ подалъ капитану руку, и тотъ, наконецъ, чувствуя всю важность своего снисхожденія, торжественно заключилъ съ нимъ дружескій договоръ. Тутсъ почувствовалъ чрезвычайную радость посл такого пріобртенія и ухмылялся съ необыкновеннымъ восторгомъ во все остальное время этого визита. Капитанъ, съ своей стороны, обрадованный своимъ положеніемъ покровителя, находился также въ самомъ пріятномъ расположеніи духа и втайн благодарилъ себя за свою проницательность и осторожность.

Но въ тотъ же вечеръ капитанъ былъ очень непріятно изумленъ наивнымъ предложеніемъ другого юноши, предложеніемъ Точильщика. Напившись чаю, этотъ невинный юноша безмолвно смотрлъ нсколько времени на своего хозяина, который между тмъ съ большимъ достоинствомъ читалъ газету съ очками на глазахъ, и прервалъ молчаніе гакимъ образомъ:

— Кстати, капитанъ Куттль, прошу извинить, вамъ, я думаю, нельзя будеть обойтись совсмъ безъ голубей?

— Конечно, мой милый, a что?

— A то, что мн придется взять отъ васъ своихъ голубей, капитанъ.

— Какъ такъ? — вскричалъ капитанъ, приподнявь немного свои густыя брови.

— Да такъ, я отхожу отъ васъ, капитанъ, если вамъ угодно.

— Отходишь? Куда же ты отходишь?

— A разв вы не знаете, капитанъ, что я собирался васъ оставить? — спросилъ Робинъ съ пресмыкающеюся улыбкой.

Капитанъ положилъ газету на столъ, скинулъ очки и посмотрлъ съ напряженнымъ вниманіемь на бглеца.

— О да, капитанъ, — продолжалъ Точильщикъ, — я отхожу, и заране хотлъ бы предупредить васъ. Я думалъ, впрочемъ, вы уже сами объ этомъ догадались. Ну, такъ теперь, если вы позаботитесь обезпечить себя на этотъ счетъ, такъ оно, знаете, и мн было бы пріятно. Впрочемъ, пожалуй, что до завтрашняго утра вамъ будетъ не легко обезпечить себя: какъ вы думаете объ этомъ, капитанъ?

— И ты, мой милый, собираешься бжать отъ меня вмсг съ своими знаменами? — сказалъ капитанъ, внимательно посмотрвъ на его лицо.

— О, это уже слишкомъ жестоко для бднаго парня, капитанъ! — вскричалъ разнженный Точильщикъ, приведенный въ негодованіе послдними словами своего хозяина, — онъ отъ всей души даеть вамъ добрый совтъ, a вы ужъ и сердитесь, Богъ знаетъ зa что, и называете его бглецомъ! Вы не имете никакого права называть бднаго парня подобными именами. Какъ вамъ не совстно клеветать на человка потому только, что онъ y васъ служитъ? Сегодня вы его хозяинъ, a завтра онъ и зиать васъ не хочетъ. Чмъ я васъ оскорбилъ? Какъ хотите, капитанъ, я прошу васъ сказать, чмъ я провинился передъ вами?

Обиженный Точильщикъ заревлъ навзрыдъ и приставилъ рукава къ своимъ глазамъ.

— Такъ ужъ пожалуйста, капитанъ, — вопіялъ Точильщикъ, — скажите и докажите, въ чемъ я провинился! Что я вамъ сдлалъ? Разв я укралъ y васъ что-нибудь? Разв я поджигалъ вашъ домъ? Если поджигалъ, такъ зачмъ вы не представили меня судь? Но прогонять отъ себя мальчика за то, что онъ былъ хорошимъ слугою, обижать его на каждомъ шагу ни за что, ни про что, помилуйте капитанъ, разв такъ добрые люди награждаютъ за врную службу?

И сопровождая вс эти жалобы пронзительнымъ визгомъ, Робъ осторожно пятился къ дверямъ.

— Ты ужъ пріискалъ себ другое мсто, любезнйшій? — сказалъ капитанъ, съ безпокойствомъ озирая своего слугу.

— Да, капитанъ, съ той поры, какъ вы забрали въ голову спровадить меня, я пріискалъ себ другое мсто, — голосилъ Робъ, отступая назадъ все больше и больше. — Надюсь, что мстечко будетъ недурное, и ужъ, по крайней мр, тамъ никто не станетъ бросать въ меня грязью за то, что я бднякъ, и, будто бы, за то еще, что не могу беречь чужого добра. Да, мстечко пріискано, и, надюсь, меня примутъ тамъ безъ всякой рекомендаціи; я бы ушелъ туда сегодня, не сказавъ ни полслова, да только мн хотлось оставить здсь посл себя доброе имя… A вамъ стыдно упрекать невиннаго парня за его бдность: отплати вамъ Господь Богъ, капитанъ Куттль, за вашу неправду.

— Послушай, любезный, — возразилъ капитанъ миролюбивымъ тономъ, — словами ты ничего не возьмешь; совтую теб замолчать.

— Да и вамъ нечего взять вашими словами, капитанъ Куттль, — возразилъ невинный Точильщикъ, заливаясь еще боле громкимъ плачемъ и продолжая отодвигаться къ дверямъ. — Вамъ не отнять y меня добраго имени.

— Любезный, есть на свт одна вещица, которую зовутъ петлей на шею. Слыхалъ ты о ней?

— А, слыхалъ ли я объ этой вещиц, то есть о веревк-то слыхалъ ли я, капитанъ Куттль? Нтъ, съ вашего позволенія, никогда не приходилось слышать.

— Ну, такъ надюсь, услышишь, мой милый, если не будешь уважать команды. Становись въ строй — и маршъ налво кругомъ! Чтобы духу твоего здсь не пахло.

— Такъ вы меня прогоняете, капитанъ! — кричалъ Робинъ, обрадованный успхомъ своей хитрости. — Хорошо, я иду отъ васъ прочь: прощайте, добрый хозяинъ. Надюсь, по крайней мр, вы не отнимете y бднаго парня его жалованья!

Капитанъ немедленно вытащилъ изъ шкафа свою жестянку, и, сосчитавъ деньги, высыпалъ ихъ на столъ передъ глазами Точильщика. Робинъ, еще боле оскорбленный негодованіемъ своего хозяина, началъ подбирать серебряныя монеты, обливая каждую горькими слезами и увязывая каждую отдльно въ узлы своего носового нлатка; потомъ онъ побжалъ на чердакъ и положилъ въ карманы своихъ голубей; потомъ, входя опять въ магазинъ, забралъ изъ-подъ прилавка свою постель и, длая изъ нея огромный узелъ, заревлъ отчаяннымъ голосомъ, какъ будто прощался съ превеликимъ отчаяньемъ со своимъ старымъ жильемъ. "Прощайте, капитанъ, доброй ночи; я оставляю васъ безъ всякой злобы!" И вслдъ за тмъ, выходя изъ дверей, толкнулъ наотмашь маленькаго мичмана и выбжалъ на улицу съ полнымъ сознаніемъ своего торжества.

Капитанъ, предоставленный самому себ, снова забралъ въ свои руки огромный листъ газеты и продолжалъ читать съ величайшимъ усердіемъ, какъ будто ничего особеннаго не произошло въ его квартир. Но прочитавъ четыре огромныхъ столбца, онъ не понялъ ии одного слова, и на каждой строк мерещился ему Точильщикъ, бжавшій сломя голову по лондонской мостовой съ своей постелью и голубями.

Сомнительно, чувствовалъ ли когда достойный капитанъ свое совершенное одиночество въ такой ужасной степени, какъ въ эту минуту. Старый дядя Соломонъ, Вальтеръ и "ненаглядное сокровище" были теперь для него дйствительно потеряны, и теперь только м-ръ Каркеръ надулъ и одурачилъ его самымъ ужаснымъ образомъ. Вс эти особы сосредоточились для него въ фальшивомъ Робин, съ которымъ такъ давно привыкъ онъ соединять свои задушевныя воспоминанія; онъ доврялъ вполн негодному лицемру, и это чувство служило для него отрадой; Точильщикъ такъ долго былъ его единственнымъ собесдникомъ, оставшимся изъ всей компаніи стараго корабельнаго экипажа; вмст съ нимъ еще удерживалъ онъ подъ комадой маленькаго мичмана и привыкъ думать, что кораблекрушеніе, со всми своими несчастными гтослдствіями, обрушилось на нихъ обоихъ. И вотъ теперь этотъ фальшивый Точильщикъ оказался негодяемъ, измнникомъ, и вертепомъ его злодйства была маленькая гостиная, гд онъ такъ спокойно храплъ каждую ночь подъ своимъ прилавкомъ. Чего же больше? Если бы въ эту минуту магазинъ разрушился до основанія и провалился сквозь землю со всми своими инструментами, Куттль никакъ бы не почувствовалъ боле ужаснаго безпокойства.

Поэтому капитанъ читалъ газету съ глубочайшимъ вниманіемъ, но безъ всякаго сознанія, и поэтому онъ не сказалъ самому себ ничего о Благотворительномъ Точильщик, не признавался самому себ, что онъ думалъ о Точильщик, и не открывался самому себ, что теперь, безъ Точильщика, онъ былъ такъ же одинокъ и несчастенъ, какъ Робинзонъ Крузо на своемъ остров.

Съ такимъ же глубокомысленнымъ видомъ отправился онъ изъ дому и уговорился съ однимъ юношей, чтобы тотъ каждый вечеръ и каждое утро приходилъ закрывать и открывать окна въ магазин деревяннаго мичмана. Потомъ онъ пошелъ въ харчевню кушать свою ежедневную порцію, которую до этой поры раздлялъ съ Точильщикомъ, и въ трактиръ выпить бутылку пива. "Я теперь одинокъ, моя матушка, сказалъ онъ трактирщиц, — нтъ больше со мной молодого человка, моя милая миссъ". Когда наступила ночь, капитанъ, вмсто того, чтобы идти по обыкновенію на чердакъ, устроилъ свою постель въ магазин подъ прилавкомъ, такъ какъ теперь некому было оберегать движимое и недвижимое имущество деревяннаго мичмана.

Съ этой поры капитанъ регулярно каждое утро вставалъ въ шесть часовъ и нахлобучивалъ свою лощеную шляпу съ такимъ же видомъ, съ какимъ нкогда Робинзонъ Крузо оканчивалъ свой туалетъ изъ козловой кожи, и хотя его опасенія, со стороны нападенія дикаго племени, олицетвореннаго особою м-съ Макъ Стигнеръ, значительно охладли, однако же, по привычк, онъ все еще продолжалъ наблюдать свои оборонительныя операціи и никогда не могъ съ удовлетворительнымъ спокойствіемъ смотрть изъ оконъ магазина на женскія шляпки. Даже м-ръ Тутсъ пересталъ навщать его, объявивъ письменно о своемъ отсутствіи изъ Лондона, и теперь, въ этомъ совершенномъ запустніи, дико начиналъ звучать въ ушахъ капитана даже собственный его голосъ.