Домби и сын
Шрифт:
Наконецъ, когда завтный годъ уже совсмъ окончился, капитанъ серьезно началъ размышлять о вскрытіи запечатаннаго пакета; прежде онъ всегда ршился бы приступить къ этому дйствію въ присутствіи Точильщика, вручившаго ему этотъ документъ; но такъ какъ онъ зналъ, что на всякомъ корабл запечатанныя бумаги открываются въ присутствіи по крайней мр одного лица, то теперь совершенное отсутствіе свидтеля приводило его въ крайнее недоумніе. При такомъ затрудненіи капитанъ въ одно прекрасное утро съ необыкновеннымъ восторгомъ узналъ о возвращеніи въ лондонскую гавань капитана Джона Бенсби, командира "Осторожной Клары". Къ этому философу онъ немедленно отправилъ по городской почт письмо съ покорнйшей просьбой навстить его какъ можно скоре по одному длу чрезвычайной
Капитанъ, обрадованный желаннымъ извстіемъ, поспшилъ изготовить трубки, ромъ и воду и ожидалъ своего гостя въ маленькой гостиной. Въ восемь часовъ чуткое капитанское ухо услыщало за дверьми хриплый голосъ, похожій на мычаніе морского быка, и вслдъ за нимъ стукъ палкою въ замочную скобку, что обозначало ясно, что Бенсби стоитъ передъ деревяннымъ мичманомъ. Когда дверь отворилась, въ комнату медленными шагами вдвинулась краснощекая фигура съ огромнымъ глазомъ, обращеннымъ въ темную даль, на разстояніе, по крайней мр, десяти миль.
— Бенсби, — сказалъ капитанъ, ухвативъ гостя за другую руку, — что новаго, товарищъ, что новаго?
— Товарищъ, — отвчалъ басистый голосъ изъ груди Бенсби, не направленный ни къ кому въ особенности, — все подобру, все поздорову.
— Бенсби, — отвчалъ капитанъ, озадаченный съ первыхъ звуковъ необыкновенной премудростью своего друга, — вотъ ты стоишь здсь, какъ человкъ, который можетъ подать мнніе ярче и свтле всякаго брилліанта. Было время, когда ты стоялъ точь-въ-точь на этомъ же самомъ мст и подалъ такое мнніе, въ которомъ каждая буква содержала неоспоримую истину.
— Какую же? — промычалъ Бенсби, первый разъ взглянувъ на своего друга. — Если такъ, почему же нтъ? Слдовательно — быть по сему!
Эти слова погрузили капитана въ бездонное море созерцаній и догадокъ. Оракулъ, между тмъ, немедленно при вход въ гостиную, протянулъ руку къ столу, налилъ стаканъ крпкаго грогу, выпилъ его, не переводя духа, и, усвшись на стулъ, закурилъ трубку. Капитанъ Куттль, подражая во всхъ этихъ дйствіяхъ своему другу, услся въ противоположномъ углу камина и началъ наблюдать съ невыразимымъ любопытствомъ великаго командира, котораго невозмутимое спокойствіе представлялось ему недостижимымъ идеаломъ. Выкуривъ трубку и выпивъ еще стаканъ грогу, командиръ "Осторожной Клары" объявилъ, что его зовутъ Джономъ Бенсби. Капитанъ Куттль, считая такое объявленіе поощреніемъ къ началу разговора, подробно разсказалъ всю исторію старика Соломона со всми перемнами, случившимися посл его бгства, и въ заключеніе разсказа положилъ на столъ запечатанный пакетъ.
Посл длинной паузы, Бенсби кивнулъ головою.
— Вскрыть? — спросилъ капитанъ.
Бенсби кивнулъ опять.
Капитанъ разломалъ печать, и передъ глазами его открылись два конверта съ надписями: "Послдняя Воля и Завщаніе Соломона Гильса" и "Письмо къ Неду Куттлю".
Бенсби, обративъ глаза на потолочное окно, приготовился выслушать содержаніе. Капитанъ откашлялся, вытеръ лобъ носовымъ платкомъ и началъ грамогласно читать письмо:
"Милый мой Недъ Куттль, оставляя теперь Лондонъ для отправленія въ Вестъ-Индію…
Здсь капитанъ пріостановился и съ безпокойствомъ взглянулъ на Бенсби, который продолжалъ смотрть на потолочное окно.
…"въ надежд получить какія-нибудь извстія о моемъ миломъ племянник, я былъ увренъ, что ты, узнавъ о моемъ намреніи, или постараешься меня остановить, или подешь вмст со мною. Вотъ почему я ршился сохранить свой отъздъ въ глубокой тайн. Когда ты прочтешь это письмо, любезный другъ, меня, по всей вроятности,
уже не будетъ на свт. Тогда ты легко простишь меня за безразсудное предпріятіе и еще легче представишь отчаяніе, съ какимъ старый другъ твой скитался по неизвстнымъ странамъ. Теперь всему конецъ. Я не имю почти никакой надежды, что бдный мой племянникъ прочтетъ когда-либо эти слова и обрадуетъ тебя присутствіемъ своего прекраснаго лица".— Да, да, — сказалъ капитанъ Куттль въ печальномъ размышленіи, — не видать намъ прекраснаго юношу. — Онъ остался на вки вчные…
М-ръ Бенсби, надленный отъ природы музыкальнымъ ухомъ, внезапно заревлъ: "въ Бискайскомъ залив, о!" Это восклицаніе до такой степени растрогало добраго капитана, что онъ расплакался какъ ребенокъ и съ трудомъ могъ. продолжать прерванное чтеніе:
"Но если сверхъ чаянія, при вскрытіи этого письма, милый Вальтеръ будетъ при теб, и посл когда-нибудь узнаетъ о моей судьб, то да будетъ на немъ мое благословеніе! Если приложенный документъ составленъ не по законной форм, бды надюсь, не будетъ никакой, потому что здсь идетъ дло только о теб и о немъ, и мое полное желаніе состоитъ въ томъ, чтобы онъ могъ безпрепятственно вступить во владніе моимъ скуднымъ достояніемъ, a если, чего Боже сохрани, онъ умеръ, то въ такомъ случа, Недъ Куттль, все имніе принадлежитъ теб. Ты исполнишь мое желаніе, какъ я надюсь; благослови тебя Богъ за твою любовь и за вс твои услуги старику Соломону Гильсу".
— Бенсби! — воскликнулъ капитанъ, торжественно обращаясь къ непогршимому оракулу. — Что ты на все это имешь сказать? Вотъ ты сидишь здсь, какъ человкъ, привыкшій ломать голову съ нжнаго младенчества по сіе время, и самыя головоломныя мннія теб ни почемъ. Итакъ, что ты на все это имешь сказать?
— Если случилось, — отвчалъ Бенсби съ необыкновенной торопливостью, — что онъ дйствительно умеръ, то мое мнніе такого рода, что ему никогда не возвратиться назадъ. A буде случилось такъ, что онъ еще живъ, то мнніе мое будетъ то, что, пожалуй, онъ и воротится. Сказалъ ли я, что онъ воротится? Нтъ. A почему нтъ? A потому, что смыслъ этого замчанія скрывается въ примненіи его къ длу!
— Бенсби! — сказалъ капитанъ Куттль, уважавшій мннія своего друга именно за трудность длать изъ нихъ примненіе въ какомъ бы то ни было случа, — Бенсби, глубоки твои мысли и неизмримы для людей съ обыкновеннымъ умомъ, но что касается до воли, здсь изложенной, я не могу и не хочу вступать во владніе имуществомъ, сохрани Богъ! Я буду только хранить и опекать для законнаго владльца и, надюсь, что этотъ законный владлецъ, старикъ Соль, еще живъ, и воротится назадъ, несмотря на то, что до сихъ поръ нтъ о немъ никакихъ извстій. Теперь, Бенсби, надо знать твое мнніе относительно этихъ бумагъ; не должно ли намъ обозначить на конвертахъ, что такіято бумаги въ такой-то день вскрыты въ присутствіи Джона Бенсби и Эдуарда Куттля?
Не пріискавъ никакого возраженія, Бенсби прищурилъ глазъ и, взявъ перо, подмахнулъ на конверт свое имя, избгая съ замчательною скромностью употребленія заглавныхъ буквъ. Капитанъ Куттль, посл такой же подписи, заперъ конверты въ желзный сундукъ и попросилъ своего гостя выпить еще стаканъ грогу и выкурить еще трубку американскаго табаку; потомъ, угостивъ и себя точно такимъ же образомъ, облокотился на каминъ и принялся размышлять о чудныхъ судьбахъ бднаго инструментальнаго мастера.
Размышленіе было прервано такимъ ужаснымъ и непредвидннымъ обстоятельствомъ, что капитанъ Куттль безъ помощи друга Бенсби, считалъ бы себя погибшимъ навсегда съ этого рокового часа.
Какимъ образомъ капитанъ, озабоченный пріемомъ знаменитаго друга, позабылъ затворить и запереть дверь, — вопросъ совершенно непостижимый для самыхъ геніальныхъ знатоковъ человческаго сердца. Но въ эту самую минуту, съ необыкновеннымъ гвалтомъ, ворвалась въ маленькую гостиную безпардонная м-съ Макъ Стингеръ, съ маленькимъ Александромъ въ своихъ материнскихъ объятіяхъ. За нею, съ такимъ же шумомъ и съ явнымъ намреніемъ мести, слдовали Юліана Макъ Стингеръ и нжный ея братецъ Карлъ Макъ Стингеръ.