Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)

— Тоже нашли чему удивляться, воскликнулъ хозяинъ. Экое диво — остановить мельничное колесо? Потрудитесь-ка прочесть, что говорится въ этой книг о Феликс Марс Гирканскомъ, который однимъ ударомъ убилъ пять великановъ, какъ будто они были сдланы изъ рпы. Въ другой разъ онъ одинъ напалъ на армію изъ милліона шести сотъ тысячъ солдатъ и искрошилъ ихъ какъ барановъ. А что скажете вы объ этомъ храбрец донь-Циронгиліо ракійскомъ, который до того былъ храбръ, что, вотъ прочитайте въ этой книг, плавая однажды по морю, онъ увидлъ на вод огромнаго дракона, и, не долго думая, вспрыгнулъ на него, услся верхомъ на его чешуйчатыхъ плечахъ и такъ страшно сталъ давить его за горло, что дракону не было иного средства спастись, какъ увлечь съ собою на дно морское рыцаря, который ни за что не хотлъ оставить чудовища. И когда рыцарь этотъ очутился на дн моря, то увидлъ себя въ великолпномъ дворц, среди восхитительнйшихъ садовъ; драконъ же превратился въ прекраснаго старца, наговорившаго рыцарю такого, что просто не наслушаться. Еслибъ вы, ваша милость, услышали, что говорилъ онъ ему, то просто съума бы сошли отъ удовольствія. А этотъ великій капитанъ вашъ и Діего, двухъ фигъ, по моему, не стоятъ.

Услышавъ это, Доротея сказала на ухо Карденіо: «хозяинъ кажется не далекъ отъ того, чтобы составить пару Донъ-Кихоту.»

— Мн тоже кажется, отвчалъ Карденіо; онъ воображаетъ, будто все, что онъ вычиталъ въ своихъ книгахъ, случилось въ дйствительности совершенно такъ, какъ это писано, и, клянусь Богомъ, его трудно разъуврвть въ этомъ.

— Другъ мой! говорилъ между тмъ хозяину священникъ; на свт не было ни Феликса Марса Гирканскаго, ни Циронгиліо ракійскаго, ни другихъ господъ, подобныхъ описаннымъ въ вашихъ книгахъ. Все это ложь, побасенки, сочиненныя праздными людьми, съ цлію заставить насъ проводить время за чтеніемъ такъ, какъ вы проводите его, по вашимъ словамъ, съ жнецами. Рыцари эти, клянусь Богомъ, никогда не существовали на свт и не совершали ни тхъ подвиговъ, ни тхъ безумствъ, какіе имъ приписываютъ.

— Сказывайте эти сказки другимъ, а не мн, воскликнулъ хозяинъ, поищите лучше чего-нибудь другого, на чемъ поточить вамъ языкъ. Не кормите меня кашкой, я, слава Богу, не ребенокъ. Странное дло! вы хотите заставить меня врить, будто то, что написано въ книг ложь и безумство, тогда какъ книги эти напечатаны съ дозволенія королевскаго совта, который, кажется, не позволилъ бы печатать столько сраженій и очарованій, что просто голова идетъ кругомъ, еслибъ все это было вздоромъ.

— Но вдь я сказалъ вамъ, любезный мой, перебилъ священникъ, что все это написано для развлеченія насъ въ потерянное время, и подобно тому, какъ въ хорошо устроенномъ обществ дозволяется играть въ шашки, шахматы, билліардъ, чтобы занять тхъ, которые не могутъ или не хотятъ работать, точно также позволяютъ печатать и продавать книги, написанныя исключительно для развлеченія; никто же не думаетъ, чтобы нашлись такіе невжественные и доврчивые люди, которые приняли бы за чистую монету все, что разсказывается въ сказкахъ. Еслибъ у меня было время и нашлись слушатели, я подробно разсказалъ бы, чего не достаетъ рыцарскимъ книгамъ для того, чтобы ихъ можно было читать съ удовольствіемъ и пользой. Но, когда-нибудь, я надюсь, мн представится случай переговорить объ этомъ съ значительными людьми. Пока же, поврьте мн на слово, хозяинъ, уберит вы эти книги, постигните ихъ правду или ложь, и пошли вамъ Господь всякаго благополучія; боюсь я только, какъ бы не захромать вамъ на одну могу съ вашимъ гостемъ Донъ-Кихотомъ.

— Ну ужъ за это извините, отвчалъ хозяинъ; я, слава Богу, не такой еще безумецъ, чтобы самому сдлаться странствующимъ рыцаремъ. Я тоже понимаю, что теперь не то, что было прежде, когда эти славные рыцари разъзжали, какъ пишутъ, по блому свту.

Санчо, вошедшій въ комнату при конц разговора, былъ очень удивленъ и опечаленъ, услышавъ, что вкъ странствующихъ рыцарей миновалъ ужъ, и что рыцарскія книги наполнены ложью и чушью; и онъ тогда же, въ глубин души, пообщалъ себ дождаться конца путешествія своего господина, и если оно кончится не такъ счастливо, какъ онъ надялся, то возвратиться къ жен и дтямъ и приняться за обычныя свои работы.

Хозяинъ между тмъ собирался унести чемоданъ и книги, но священникъ остановилъ его. «Погодите», сказалъ онъ ему; «мн хочется узнать, что это за рукопись, написанная такимъ прекраснымъ почеркомъ». Хозяинъ досталъ рукопись изъ чемодана и передалъ ее священнику. Это была тетрадь изъ осьми листовъ; на заглавной страниц ея было написано большими буквами: Повсть Безразсудно-Любопытный. Прочитавъ три или четыре строчки въ ней, священникъ воскликнулъ: «заглавіе право искушаетъ меня и мн хочется прочесть весь этотъ разсказъ».

— И отлично сдлаете, ваше преподобіе, подхватилъ хозяинъ; многіе изъ моихъ гостей читали, очень хвалили ее, и много разъ просили меня подарить имъ эту тетрадь, но я ни за что не хотлъ разставаться съ нею; я надюсь возвратить ее тому, кто позабылъ у меня чемоданъ съ бумагами и книгами. Можетъ быть хозяинъ ихъ возвратится когда-нибудь сюда, и хоть съ книгами мн жаль было бы разстаться, я однако отдалъ бы ихъ, потому что я все же христіанинъ, хотя и содержу корчму.

— Вы совершенно правы, отвтилъ священникъ, но только если повсть окажется хорошей, вы позволите мн переписать ее.

— Сдлайте одолженіе, сказалъ хозяинъ.

Карденіо этимъ временемъ взялъ въ руки повсть, и, пробжавъ въ ней нсколько фразъ, просилъ священника прочесть ее въ слухъ.

— Съ удовольствіемъ, отвтилъ священникъ, если общество предпочтетъ теперь чтеніе сну.

— Для меня, замтила Доротея, нтъ лучше отдыха, какъ провести часъ или два, слушая какую-нибудь повсть; я еще не совсмъ успокоилась, и врядъ ли могла бы спокойно заснуть.

— Если такъ, я охотно прочту вамъ повсть, отвтилъ священникъ, хотя бы только изъ одного любопытства; быть можетъ, оно не будетъ обмануто.

Цирюльникъ и даже Санчо просили священника читать. Видя, что чтеніемъ повсти онъ доставитъ удовольствіе всему обществу и надясь притомъ, что трудъ его не будетъ потерянъ, священникъ сказалъ окружавшимъ его лицамъ: «слушайте же, господа, я начинаю».

Глава XXXIII

Безразсудно-любопытный.

Въ славной и богатой Флоренціи жили, нкогда, двое молодыхъ людей, благородной фамиліи: Ансельмъ и Лотаръ, соединенные узами такой тсной дружбы, что ихъ звали не иначе, какъ двумя друзьями. Ровесники лтами, они удивительно сходились въ своихъ вкусахъ, стремленіяхъ и наклонностяхъ, съ того лишь разницей, что Ансельмъ первенствовалъ въ обществ, а Лотаръ на охот. Это не мшало имъ, однако, горячо любить другъ друга, и воля одного такъ гармонировала съ волею другаго, что, кажется, стрлки двухъ хорошо вывренныхъ часовъ въ движеніи своемъ не могли представлять большаго согласія.

Случилось Ансельму влюбиться въ одну прекрасную, флорентійскую двушку, и онъ, ни мало не колеблясь, ршился жениться на ней, посовтовавшись предварительно съ своимъ другомъ, безъ котораго не начиналъ ничего. Лотаръ взялся устроить эту свадьбу, и дйствовалъ такъ успшно, что Анселъмъ вскор обладалъ любимой имъ женщиной. Съ своей стороны и Камилла (жена Ансельма), осчастливленная сдланною ею партіей, каждодневно благодарила небо и Лотара, устроившихъ ея замужество и земное счастіе.

Лотаръ по старому продолжалъ посщать своего друга во все время свадебныхъ празднествъ но какъ только они прекратились, онъ нашелъ, что съ свадьбой Ансельма прежнія отношенія ихъ должны измниться, и сталъ навщать своего друга рже и рже. Ему казалось, какъ это должно казаться всякому порядочному человку, что къ женатому другу нельзя заходить также часто, какъ къ холостому, ибо честь мужа такъ нжна, что ее можетъ уязвить не только другъ, но даже родной братъ.

Какъ ни былъ влюбленъ Ансельмъ, онъ не могъ однако не замтить охлажденія къ нему Лотара, и сталъ горячо упрекать его, увряя, что онъ никогда бы не женился, еслибъ зналъ, что этотъ бракъ разстроитъ ихъ прежнія дружескія отношенія. Онъ говорилъ, что видитъ въ жен своей только третье, связующее ихъ лицо, и что щепетильное уваженіе къ тому, что зря, принято правиломъ въ свт, не должно лишать ихъ сладкаго, дорогаго для нихъ имени двухъ друзей. Онъ уврялъ, наконецъ, что жен его столько же пріятно, какъ и ему самому, часто, встрчать у себя въ дом человка, которому она обязана осчастливившимъ ея бравомъ. Словомъ, онъ употребилъ всевозможныя усилія къ возстановленію между ними ихъ прежнихъ отношеній, увряя, что безъ этого счастіе его ни можетъ имъ полно.

На вс эти доводы другъ его отвчалъ съ такимъ умомъ, что Ансельмъ вполн уврился въ чистот его намреній, и въ конц концовъ Лотаръ общалъ Ансельму обдать у него каждый праздникъ, и кром того два раза въ недлю. Не смотря, однако, на это общаніе, онъ далъ себ слово вести себя такъ, какъ того требовали общественныя приличія и репутація Ансельма, которой онъ дорожилъ едва ли не больше, чмъ своей собственной. Онъ говорилъ, и не безъ основанія, что мужья, имющіе красавицъ женъ, должны быть столько же разборчивы въ выбор своихъ знакомыхъ, сколько и знакомыхъ своихъ женъ; ибо то, чего нельзя устроить въ храм, на гулянье, или другомъ общественномъ мст, легко устраивается у какой-нибудь родственницы или подруги, на которую наиболе полагаешься. Лотаръ добавлялъ, что мужьямъ не мшало бы имть преданнаго друга, который бы указывалъ имъ на каждый ихъ промахъ, находя, что въ большей части случаевъ, страстная любовь мужа къ жен, частію ослпляя, частію удерживая его боязнью огорчить любимую женщину, не позволяетъ ему откровенно сказать жен: «длай мой другъ то-то, или не длай того-то.» Злу этому, какъ думалъ Лотаръ, легко могли бы помочь совты искренняго друга. Но гд найти такого преданнаго, искренняго благороднаго друга? Кто другой могъ имъ быть, какъ не самъ Лотаръ? онъ, такъ зорко охранявшій семейную честь своего друга; онъ, пріискивавшій всевозможные предлоги извинять свое отсутствіе въ дом Ансельма въ т дни, которые онъ самъ назначилъ для посщенія его, устраняя этимъ всякую возможность злымъ языкамъ распространяться на счетъ слишкомъ частыхъ посщеній дома красавицы Камиллы богатымъ и изящнымъ молодымъ человкомъ. Заботясь о семейномъ счастіи своего друга, Лотаръ часто посвящалъ время, общанное Ансельму, другимъ занятіямъ, отговариваясь необходимостью окончить ихъ какъ можно скоре. Все это вело къ тому, что свиданія нашихъ друзей проходили почти исключительно въ упрекахъ съ одной стороны и оправданіяхъ съ другой.