Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)
Шрифт:
Глава XXXV
Осталось дочитать нсколько страничекъ, когда изъ мансарды, въ которой спалъ Донъ-Кихотъ, выбжалъ испуганный Санчо, крича во все горло: «ради Бога, поспшите за помощь къ моему господину, онъ выдерживаетъ самую ужасную и кровопролитную битву, какую видлъ я на своемъ вку. Клянусь Богомъ, онъ такъ хватилъ великана, врага принцессы Миномиконъ, что снесъ ему голову, какъ рпу, до самыхъ плечь».
— Съума ты сошелъ? воскликнулъ священникъ, прервавъ чтеніе; вдь великанъ находится теперь за дв, или за три тысячи миль отъ насъ.
Въ эту минуту, въ каморк Донъ-Кихота раздался страшный шумъ, покрываемый его собственнымъ голосомъ. «Остановись измнникъ, бандитъ!» кричалъ онъ; «мечъ твой не послужитъ теб ни въ чему, потому что я держу тебя въ своихъ рукахъ.» При послднемъ слов послышались удары оружіемъ, наносимые стн.
— Не время сидть теперь, сложа руки и развсивъ уши, сказалъ Санчо; поспшите разнять сражающихся и помочь моему господину; великанъ, впрочемъ, должно быть погибъ уже и отдаетъ теперь отчетъ Богу въ своей прошлой жизни; я видлъ собственными глазами, какъ текла
— Пусть меня повсятъ, воскликнулъ хозяинъ, если Донъ-Кихотъ не изрзалъ мховъ съ виномъ, стоявшихъ въ голов у его постели, а этотъ болванъ принялъ вино за кровь. Сказавши это, онъ побжалъ на чердакъ; за нимъ послдовала вся компанія и застала Донъ-Кихота въ короткой рубах, съ трудомъ покрывавшей ляжки его; длинныя, жилистыя, сухія ноги рыцаря были сомнительной чистоты, на голов красовалась маленькая, красная шапочка, издавна вбиравшая въ себя весь жиръ съ головы хозяина корчмы. По лвую сторону его лежало, памятное для Санчо, одяло, въ правой рук держалъ онъ обнаженный мечъ, и наносилъ имъ съ страшными угрозами удары на право и на лво; точно, въ самомъ дл, поражалъ великана. Но лучше всего было то, что поражая великана во сн, онъ сражался съ закрытыми глазами. Воображеніе его было поражено предстоявшимъ ему приключеніемъ, и ему приснилось, будто онъ прибылъ уже въ микомиконское царство и вступилъ въ битву съ великаномъ, и поражая вмсто его мха съ виномъ, наводнилъ имъ всю комнату. Видя такую бду, разсвирпвшій хозяинъ съ сжатыми кулаками кинулся на Донъ-Кихота, и принялся такъ тузить его, что еслибъ священникъ и Карденіо не вырвали его изъ рукъ хозяина, то рыцарь, вроятно, въ послдній разъ сражался бы ужь съ великаномъ. И однако эти удары не могли разбудить его; онъ очнулся только тогда, когда цирюльникъ, притащивъ изъ колодца цлый ушатъ воды, окатилъ имъ несчастнаго рыцаря. Пробудясь, Донъ-Кихотъ долго не могъ сообразить, гд онъ и что съ нимъ длается? Доротея, увидвъ какъ легко одтъ рыцарь, не ршилась быть свидтельницей битвы ея защитника съ ея врагомъ. Санчо же шарилъ по всмъ угламъ, и нигд не находя головы великана воскликнулъ наконецъ: «я зналъ, что въ этомъ проклятомъ дом все очаровано; прошлый разъ на этомъ самомъ мст меня избили кулаками и ногами, такъ что я не зналъ, не видлъ, кто это бьетъ меня? теперь опять пропала голова великана, тогда какъ я собственными глазами видлъ, что ее отрубили и кровь тутъ текла ручьями.»
— О какой крови и какихъ ручьяхъ, толкуешь ты, чортово отродье! крикнулъ хозяинъ. Разв не видишь ты, болванъ, что эта кровь и ручьи — это мои изрзанные мха съ краснымъ виномъ, въ которомъ плаваетъ теперь эта комната. О, если бы такъ плавала въ аду душа того, кто уничтожилъ мои мха.
— Ничего я этого не понимаю, отвчалъ Санчо; и знаю только, что если не отыщу я этой головы, такъ графство мое растаяло, какъ соль въ вод. Санчо, бодрствуя, сумасшествовалъ боле, чмъ господинъ его во сн; такъ подйствовали на его слабую голову общанія Донъ-Кихота.
Хозяинъ выходилъ изъ себя, видя какъ хладнокровно взиралъ оруженосецъ на разрушеніе, сдланное его господиномъ. Онъ клялся, что теперь Донъ-Кихоту и Санчо не улизнуть, какъ въ прошлый разъ, ничего не заплативши, что не спасутъ ихъ теперь никакія привилегіи рыцарства, и они заплатятъ за все, даже за заплатки и сшивку козлиной кожи. Священникъ между тмъ держалъ за руки Донъ-Кихота, и рыцарь, считая битву конченной и воображая, что онъ стоитъ передъ принцессой Миномикомъ, сказалъ священнику, опустившись передъ нимъ на колни: «прекрасная, державная дама, теперь вы можете безопасно проводить вашу жизнь, не страшась никакого чудовища; я же, съ своей стороны, освобожденъ отъ даннаго вамъ слова, потому что при помощи Божіей и той, кмъ я живу и дышу, я такъ счастливо окончилъ ваше дло.»
— Что? не моя правда, воскликнулъ Санчо, услышавъ слова своего господина; пьянъ я былъ, что ли? продолжалъ онъ, скажите на милость, разв не убилъ господинъ мой великана? Дло сдлано, и графство теперь у меня въ карман.
Нельзя было не разсмяться, глядя на эту безумствовавшую пару: господина и слугу. И дйствительно вс хохотали до слезъ, кром хозяина, посылавшаго себя во всмъ чертямъ. Наконецъ священникъ, цирюльникъ и Карденіо уложили, хотя и не безъ труда Донъ-Кихота въ постель, и рыцарь тотчасъ же уснулъ, какъ человкъ, окончившій тяжелый трудъ. Оставивъ его въ поко, друзья наши сошли въ низъ и принялись утшать Санчо, приходившаго въ отчаяніе оттого, что не могъ онъ отыскать головы великана. Но не такъ-то легко было утшать хозяина, огорченнаго внезапной потерей своего вина. Хозяйка тоже кричала, подкрпляя слова свои разными жестами: «въ недобрый часъ попалъ сюда этотъ господинъ, обходящійся мн такъ дорого. Прошлый разъ ухалъ онъ, ничего не заплативши за ночлегъ, ужинъ, постель, овесъ и сно, отговариваясь тмъ, что онъ какой-то рыцарь, искатель приключеній, да пошлетъ ему Господь и всмъ искателямъ приключеній на свт какое-нибудь проклятое приключеніе, — который не можетъ и не долженъ платить, потому что такъ это написано въ какихъ~то рыцарскихъ законахъ. Потомъ изъ-за него явился сюда этотъ другой господинъ, который взялъ мой хвостъ и возвратилъ мн только половину его, да и то какую-то ощипанную, совсмъ не годнугю теперь для моего мужа; и вотъ сегодня опять разливаетъ этотъ рыцарь мое вино и разрзаетъ мха. О, зачмъ не течетъ такъ кровь его передъ моими глазами. Но клянусь костьми отца моего и вчной памятью бабушки, пусть не надется онъ ухать теперь, не заплативши, до послдняго обола, за все, что онъ перепортилъ тутъ, или не буду я дочь моего отца; и станутъ звать меня не такъ, какъ зовутъ.» Отголоскомъ хозяйки служила добрая Мариторна; молчала только дочь хозяина, изподтишка улыбаясь. Священникъ утишилъ, наконецъ, эту бурю, пообщавши заплатить хозяевамъ за весь убытокъ, понесенный ими на
вин и мхахъ, въ особенности же за хвостъ, изъ-за котораго хозяйка подняла такой шумъ. Доротея же утшила Санчо, сказавъ ему, что если господинъ его дйствительно обезглавилъ великана, то она дастъ ему самое лучшее графство въ своемъ царств, какъ только вступитъ въ мирное обладаніе имъ. Это успокоило Санчо, умолявшаго принцессу поврить ему, что онъ видлъ собственными глазами отсченную голову великана съ бородой, доходившей до поясницы, и если головы этой не нашли, то потому, что въ этомъ дом все очаровано, въ чемъ убдился онъ на самомъ себ, въ тотъ разъ, когда ночевалъ здсь. Доротея сказала, что она вритъ всему, и просила Санчо успокоиться, общая устроить все по его желанію.Когда миръ былъ, къ общему удовольствію, возстановленъ наконецъ, священникъ, по просьб Карденіо, Доротеи и всего общества, ршился дочитать немногое, оставшееся непрочтеннымъ изъ повсти.
«Увренный въ врности своей жены, Ансельмъ наслаждался нкоторое время полнымъ спокойствіемъ и счастіемъ. Камилла съ умысломъ принимала Лотара съ недовольной миной, желая заставить Ансельма видть въ отношеніяхъ ея къ Лотару совершенно противное тому, что было въ дйствительности. Къ довершенію обмана, Лотаръ постоянно отказывался заходить боле къ Ансельму подъ предлогомъ, будто посщенія его непріятны Камилл. Оставаясь, по прежнему, слпымъ, Ансельмъ и слушать не хотлъ Лотара, становясь, такимъ образомъ, на вс лады, орудіемъ своего безчестія въ то самое время, когда онъ видлъ себя на верху блаженства. Къ несчастію, Леонелла, въ порыв любовныхъ восторговъ, предавалась имъ ежедневно съ большимъ и большимъ увлеченіемъ, надясь на свою госпожу, закрывавшую глаза на вс ея продлки и даже помогавшую ей. Однажды ночью, Ансельмъ услышалъ шаги въ комнат Леонеллы; желая узнать, кто это ходитъ, онъ хотлъ отворить дверь, но ее удерживали съ противной стороны. Разсерженный Ансельмъ рванулъ дверь и открылъ ее въ ту самую минуту, когда изъ комнаты Леонеллы выпрыгнулъ въ окно незнакомый мужчина. Ансельмъ бросился за нимъ, чтобы поймать, или по крайней мр увидть его, но Леонелла загородила дорогу и, удерживая Ансельма, сказала ему: «успокойтесь, господинъ мой; ради Бога, не длайте шуму, не преслдуйте этого человка, это такой близкій мн человкъ… это мой мужъ.»
Раздосадованный Ансельмъ, конечно, не поврилъ словамъ Леонеллы и вынувъ кинжалъ грозилъ убить ее, если она не скажетъ сейчасъ же всей правды.
Не помня себя отъ страха, перепуганная Леонелла сказала ему: «не убивайте меня, я открою вамъ такія тайны, что вы и вообразить себ не можете.»
— Говори, сказалъ Ансельмъ, или ты умрешь.
— Теперь я такъ взволнована, что ничего не могу отвтить вамъ, проговорила Леонелла, но завтра я разскажу вамъ многое такое, что васъ удивитъ; на счетъ же этого господина, выскочившаго изъ окна, пожалуйста не безпокойтесь, это одинъ молодой человкъ, давшій слово жениться на мн.
Слова эти успокоили Ансельма. Онъ согласился обождать того, что ему готовились разсказать про Камиллу; онъ такъ былъ увренъ въ ней. Несчастный мужъ вышелъ отъ Леонеллы, заперъ ее на ключь и объявилъ, что не выпуститъ ее, пока она не откроетъ всего, что общала, и за тмъ поспшилъ передать Камилл, что случилось съ ея горничной, общавшей открыть ему на другой день важныя тайны. Къ чему говорить, ужаснуло ли Камиллу это извстіе? Ее до такой степени взволновала мысль, что Леонелла готова открыть измну ея Ансельму, что у нее не хватило даже силъ обождать и узнать справедливо ли ея подозрніе. И какъ только Ансельмъ заснулъ, она въ ту же минуту встала съ постели, собрала самыя драгоцнныя вещи свои, взяла нсколько денегъ и тайно отъ всхъ, покивувъ свой домъ, убжала въ Лотару, которому сказала все, что случилось въ эту ночь, умоляя скрыть ее гд-нибудь, или убжать вмст съ всю отъ ярости Ансельма. Нежданный визитъ Камиллы до того смутилъ Лотара, что онъ не зналъ даже, что отвтить ей, не только на что ршиться. Наконецъ онъ предложилъ Камилл отвести ее въ монастырь, въ которомъ сестра его была настоятельницей. Камилла согласилась, и Лотаръ, со всею скоростью, которой требовали обстоятельства, отвезъ свою любовницу въ монастырь, а самъ, въ ту же ночь, тайно, покинулъ городъ.
На разсвт, Ансельмъ, не замчая, что возл него нтъ Камиллы, поспшно всталъ, желая поскоре узнать тайны, которыя общала открыть ему Леонелла. Отворивъ ея комнату онъ, однако, не нашелъ тамъ своей горничной, и только связанныя у окна простыни указали ему путь, которымъ она ушла. Грустный пошелъ онъ сообщить эту новость Камилл, но не находя нигд и Камиллы, онъ совершенно растерялся. Напрасно спрашивалъ онъ прислугу, не видлъ ли это нибудь его жены; никто ничего не отвтилъ ему. А между тмъ, отыскивая Камиллу въ комнатахъ, онъ неожиданно увидлъ открытые сундуки, въ которыхъ не оказалось самыхъ дорогихъ вещей; тогда только открылась предъ нимъ ужасная истина.
Полуодтый, встревоженный, мрачный побжалъ онъ къ Лотару, но узнавши отъ его слугъ, что ночью, забравши вс деньги, Лотаръ покинулъ городъ, Ансельмъ готовъ былъ сойти съ ума, особенно же, когда, возвратившись домой, не засталъ тамъ никого; несчастнаго покинули вс его слуги. Онъ не зналъ что длать, думать и говорить; и разсудокъ мало-по-малу оставлялъ его, когда въ одну минуту увидлъ онъ себя безъ жены, безъ друга, безъ прислуги, покинутый небомъ и землей, и въ довершенію всего обезчещеннымъ, потому что въ бгств Камиллы онъ видлъ свою погибель. Пришедши немного въ себя, онъ ршился ухать въ деревню, къ своему другу, у котораго проводилъ нкогда время, и разсказать ему о своемъ страшномъ несчастіи. Заперевъ вс двери въ своемъ дом, онъ отправился, верхомъ, въ деревню, съ трудомъ переводя дыхаше. На половин дороги, терзаемый безотрадными мыслями, онъ слзъ съ коня, привязалъ его въ дереву, и изнеможенный, съ тяжелымъ вздохомъ, упалъ на землю;— такъ, пролежалъ онъ до вечера. Въ это время, мимо его прохалъ, верхомъ, какой то незнакомый господинъ. Поздоровавшись съ нимъ, Ансельмъ спросилъ его: что новаго въ Флоренціи?