Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

— Ты очень хорошо знаешь, другъ мой и пріятель Санчо, говорилъ онъ, въ какой ужасъ привелъ насъ эдиктъ его величества, изданный противъ нашей бдной націи; мн, по крайней мр, казалось, что наказаніе со всею силою обрушилось на меня и на дтей моихъ ране того времени, которое назначено было намъ для оставленія Испаніи. Какъ человкъ, знающій что его должны выпроводить изъ его дома, я благоразумно позаботился пріискать себ другой, въ который бы я могъ переселиться. Раньше другихъ я ршился покинуть Испанію одинъ, и отправился отъискивать такое мсто, куда бы я могъ спокойно отвезти семейство, безъ той торопливости, съ какою приходилось отправляться изъ Испаніи другимъ Морискамъ. Я и другіе старики наши догадались, что этотъ указъ былъ не простой угрозой, какъ думали нкоторые, но настоящимъ закономъ, который будетъ исполненъ въ свое время; въ особенности убдился я въ этомъ, узнавши о такихъ безумныхъ и преступныхъ замыслахъ нкоторыхъ Морисковъ, что энергическое ршеніе короля казалось мн сдланнымъ по вдохновенію свыше. Не то, чтобы мы были преступны; между вами встрчаются искренніе христіане, но ихъ было такъ немного, что они не могли составить противодйствія противной сторон: призрвать же столькихъ враговъ въ государств, значило бы вскармливать на груди своей змю. И мы по справедливости изгнаны; — наказаніе легкое, по мннію нкоторыхъ, но въ сущности самое ужасное, какому могли насъ подвергнуть. Гд бы мы ни были, мы будемъ оплакивать Испанію; все таки въ ней мы родились и она стала нашей настоящей отчизной; въ Варварійскихъ и другихъ странахъ Африки, гд мы надялись пріютиться, гд мы думали, насъ встртятъ, какъ братьевъ, насъ оскорбляютъ, съ нами обращаются тамъ хуже чмъ гд бы то ни было. Увы! мы узнали счастіе только тогда, когда потеряли его, и вс мы такъ сильно хотли бы возвратиться въ Испанію, что большая часть изъ нашихъ, умющихъ говорить по испански, воазращаются сюда назадъ, оставляя на произволъ судьбы своихъ женъ и дтей; до того любимъ мы эту дорогую для насъ страну: — теперь только познали мы, какъ сладка любовь къ родин. Покинувъ, какъ я говорилъ теб, свою деревню, я отправился во Францію, и хотя тамъ насъ приняли очень радушно, тмъ не мене я пожелалъ увидть побольше странъ прежде, чмъ ршить гд мн поселиться. Изъ Франціи я отправился въ Италію, потомъ въ Германію, и мн показалось, что въ Германіи можно жить всего свободне. Тамъ каждый живетъ, какъ знаетъ, никому дла нтъ до другаго, и въ большой части Германскихъ земель господствуетъ полная свобода совсти. Я поселился въ одной деревн, около Аугсбурга, и потомъ присоединился въ этимъ пилигримамъ, приходящимъ каждогодно посщать святыни Испанскія, на которыя они смотрятъ, какъ на свой новый свтъ, разсчитывая здсь на хорошую и врную поживу. Пилигримы эти исхаживаютъ обыкновенно почти всю Испанію вдоль и поперегъ, и нтъ ни одной деревни, гд бы ихъ не накормили и не напоили и гд не собрали бы они, худо, худо, реалъ деньгами. Такимъ образомъ они возвращаются назадъ съ сотнягой ефимковъ въ карман; обмнявъ ихъ на золото и спрятавъ въ свои посохи, или какъ-нибудь иначе, они относятъ эти деньги на родину, въ глазахъ портовой и пограничной стражи, осматривающей путешественниковъ на границ. Теперь, Санчо, я отправляюсь за своимъ богатствомъ, которое я зарылъ въ землю; сдлать это я могу безопасно, потому что деньги мои зарыты за деревней, потомъ хочу написать жен и дочери, или самому отправиться въ нимъ изъ Валенсіи въ Алжиръ, и поискать тамъ средствъ перевезти ихъ во Францію, а оттуда въ Германію, гд Богъ, будемъ надяться, не оставитъ насъ, потому что дочь моя Рикота и жена Франциска истинныя католички, да и самъ я боле христіанинъ, чмъ мавръ, и ежедневно молю Бога, да просвтитъ Онъ меня свтомъ мудрости, чтобъ я постигъ какъ мн служить Ему. Удивляетъ меня только, почему жена и дочь моя отправились въ Варварійскія земли, а не во Францію, гд он могли бы жить, какъ христіанки.

— Другъ Рикотъ, отвтилъ Санчо; должно быть нельзя было выбирать имъ гд поселиться; ихъ увезъ отсюда Жуанъ Тіопеіо, братъ твоей жены: онъ, ты знаешь, заклятый мавръ, и увезъ ихъ въ лучшую, по его мннію, страну. Долженъ я сказать теб еще, не напрасно ли ты другъ мой, отправляешься за тмъ, что ты зарылъ въ землю; у жены твоей и шурина пропало, какъ говорили, много денегъ и жемчугу.

— Можетъ быть, сказалъ Рикотъ; но только я знаю, что ничья рука не тронула того, что я зарылъ; я никому не сказалъ, гд я спряталъ деньги, опасаясь какого-нибудь несчастія. И если ты хочешь, другъ Санчо, отправиться со мною и помочь мн достать мои деньги, я дамъ теб двсти ефимковъ. Они пригодились бы теб; я знаю, ты въ нужд теперь.

— Съ большимъ удовольствіемъ помогъ бы теб, отвтилъ Санчо, но только я человкъ не жадный, иначе я не выпустилъ бы сегодня утромъ изъ рукъ своихъ такого мста, на которомъ могъ бы украсить золотомъ стны своего дома, и раньше полугода вкушать съ серебрянныхъ блюдъ. Вотъ поэтому, да еще потому, что я бы измнилъ, какъ мн кажется, королю, помогая врагамъ его, я не отправлюсь съ тобою, хотя бы ты не только пообщалъ мн двсти ефимковъ, а отсчиталъ бы сейчасъ четыреста — чистыми деньгами.

— Какое же ты мсто оставилъ? — спросилъ Рикотъ.

— Губернатора такого острова, какого не найти на три мили кругомъ, сказалъ Санчо.

— Гд же этотъ островъ?

— Гд! въ двухъ миляхъ отсюда; — островъ Бараторія.

— Что ты городишь, Санчо, сказалъ Рикотъ, могутъ ли быть на земл острова; острова на моряхъ.

— Другъ Рикотъ, что ты говоришь, отвтилъ Санчо; вдь я покинулъ этотъ островъ сегодня утромъ, а вчера еще былъ губернаторомъ на немъ. И оставилъ я его потому, что опасное это дло быть губернаторомъ.

— А что выигралъ ты, бывши губернаторомъ?

— Выигралъ увренность, что я могу быть губернаторомъ только стада козъ и что богатства пріобртаются на губернаторскихъ мстахъ цною спокойствія, сна и даже пищи; губернаторы должны сть мало, особенно когда въ нимъ приставлены доктора, которые должны заботиться о губернаторскомъ здоровь.

— Не понимаю тебя, Санчо, отвтилъ Рикотъ; кажется мн только, что ты городишь чепуху. какой чортъ могъ сдлать тебя губернаторомъ острова? Ужели кром тебя на свт не нашлось губернатора? Замолчи, пожалуйста, да подумай, намренъ ли ты отправиться со мною и помочь мн унести мое богатство, — то, что я оставилъ можетъ быть названо богатствомъ. Повторяю, я дамъ теб столько, что теб хватитъ на всю жизнь.

— Сказалъ я теб, Рикотъ, что не хочу, отвтилъ Санчо; будь доволенъ тмъ, что я не доношу на тебя и отправляйся съ Богомъ своей дорогой, а я отправлюсь своей, помня эту пословицу нашу, что хорошо нажито, то теряется, а что дурно — то теряется вмст съ тмъ, кто нажилъ его.

— Ну Богъ съ тобой, проговорилъ Рикотъ, но, скажи, былъ ли ты при отъзд моей жены и дочери?

— Былъ, сказалъ Санчо; и скажу теб, что вся деревня вышла взглянуть на твою дочь, когда она узжала, и вс въ одинъ голосъ говорили, что она прекрасне всхъ женщинъ на свт; такой красавицей казалась она. Она со слезами прощалась съ друзьями своими, цаловала ихъ и просила молиться за нее Богу и Пресвятой Его Матери. И такъ жалостно она плакала, что у меня самого слезы выступили на главахъ, хотя я отъ природы не плаксивъ. Клянусь Богомъ, многіе хотли было укрыть ее у себя или похитить на дорог, и только страхъ ослушаться королевскаго приказа удержалъ ихъ. Всхъ боле влюбленъ въ нее былъ Педро Грегоріо; ты его знаешь: отецъ у него богатъ и онъ, какъ вс говорили, сильно любилъ твою дочь. И съ тхъ поръ, какъ она ухала, никто не видлъ его у насъ въ деревн; вс думаютъ, не отправился ли онъ за нею, съ намреніемъ похитить ее на дорог. Но до сихъ поръ, мы ничего не узнали о немъ.

— Я всегда думалъ, что онъ любитъ мою Рикоту, но довряясь ей вполн, я не боялся за нее. Ты знаешь, Санчо, наши женщины рдко выходили за старыхъ христіанъ, а дочь моя больше заботилась о томъ, чтобы быть христіанкой, чмъ влюбленной и не обращала, какъ я думаю, вниманія на ухаживанія этого богатаго наслдника.

— И хорошо длала, онъ былъ не подъ пару ей, сказалъ Санчо: но пора намъ проститься съ тобою, Рикотъ: я тороплюсь, хочу сегодня вечеромъ пріхать въ своему господину Донъ-Кихоту.

— Богъ съ тобой, прощай братъ Санчо, проговорилъ Рикотъ, вонъ и товарищи мои глаза уже протираютъ, и мн значитъ пора въ дорогу. Съ послднимъ словомъ старые знакомые нжно обнялись, поцловались и отправились въ противоположныя стороны; Санчо — верхомъ на осл, а Рикотъ пшкомъ съ своимъ странническимъ посохомъ.

Глава LV

Долгій разговоръ Санчо съ Рикотомъ задержалъ его въ пути и не позволилъ ему въ тотъ же вечеръ пріхать въ замокъ герцога; на разстояніи полумили отъ замка его застала темная ночь. Но время было весеннее, и Санчо не очень горевалъ, что ему придется ночевать подъ открытымъ небомъ; онъ только отъхалъ нсколько въ сторону, чтобы найти убжище на ночь. Но въ то время, когда омъ отыскивалъ мсто для ночлега, злой звзд его угодно было, чтобы онъ провалился съ своимъ осломъ въ мрачное и глубокое подземелье, находившееся среди развалинъ какого-то древняго зданія. Чувствуя, что подъ нимъ теряется земля, Санчо изъ глубины души поручилъ себя Богу, воображая, что онъ летитъ въ бездонную бездну. Дно оказалось однако приблизительно на разстояніи трехъ саженей, и Санчо безъ всякаго ушиба благополучно сталъ на ноги. Онъ тмъ не мене ощупалъ себя всего и задержалъ дыханіе, чтобы убдиться остался ли онъ цлымъ и невредимымъ. Убдившись въ этомъ, онъ не могъ не поблагодарить Бога за оказанную ему милость, потому что ему казалось, будто онъ разбитъ въ дребезги. Посл этого онъ ощупалъ стны подземелья, чтобы увидть въ состояніи ли онъ будетъ выбраться изъ него безъ чужой помощи, но увы! он были отвсно гладки, безъ всякаго выступа, за который онъ могъ бы уцпиться и вылзть какъ-нибудь изъ своей темницы. Это открытіе привело его въ отчаяніе, въ особенности когда онъ услышалъ, какъ жалобно заревлъ его оселъ, и бдное животное ревло не даромъ, оно упало не совсмъ благополучно.

«Горе мн!» воскликнулъ тогда Санчо, «сколько неожиданныхъ бдствій обрушивается за обитателей этого несчастнаго міра. Кто могъ подумать, что вчерашній губернаторъ острова, приказывавшій своимъ подчиненнымъ и слугамъ, будетъ похороненъ на другой день живымъ въ подземель, и не будетъ у него ни слугъ, ни подчиненныхъ, которые бы пришли спасти его. Мн остается теперь съ осломъ моимъ умереть здсь съ голоду, если только оселъ не умретъ до тхъ поръ отъ ушиба, а я съ горя. И я не буду такъ счастливъ, какъ господинъ мой Донъ-Кихотъ, когда онъ опускался въ пещеру этого очарованнаго Монтезиноса, гд его какъ будто ожидали накрытый столъ и постланная постель. Онъ видлъ тамъ восхитительныя, радующія взоры виднія, а я увижу здсь, по всей вроятности, только ящерицъ и угрей. О, я несчастный, куда привели меня мои глупости и мои надежды! Отсюда вытащатъ кости мои, — если только небу угодно будетъ чтобы ихъ нашли, — сухіе, блые, истлвшіе, вмст съ костьми моего осла, и т люди, которымъ извстно, что никогда Санчо Пансо не разлучался съ своимъ осломъ, ни оселъ съ своимъ Санчо Пансо, узнаютъ, чьи это кости. О горе намъ! намъ не суждено было умереть на своей сторон, между своими людьми, гд нашлась бы сострадательная душа, которая пожалла бы о насъ, приняла бы послдній вздохъ нашъ и закрыла бы намъ глаза. О, другъ мой; о, товарищъ; какъ дурно я теб отплатилъ за твои услуги» говорилъ онъ ослу. «Прости мн и моли судьбу, какъ лучше съумешь, чтобы она освободила насъ изъ этой тюрьмы. Въ случа успха, я удвою дачу теб корму и увнчаю тебя лавровымъ внкомъ, какъ лавровнчаннаго поэта».

Такъ плакался Санчо Пансо, а бдный оселъ его такъ сильно страдалъ, что слушалъ своего хозяина, не отвчая ему ни слова. Наконецъ, посл ночи, проведенной въ тяжелыхъ воздыханіяхъ, наступилъ день, и при первыхъ проблескахъ зари Санчо ясно увидлъ, что безъ чужой помощи не выбраться ему изъ пещеры. И онъ принялся еще сильне плакать и страшно кричать, въ надежд что кто нибудь услышитъ его. Но голосъ его вопіялъ въ пустын, — вокругъ не было ни одной живой души. Бдный Санчо считалъ себя уже мертвымъ, и сталъ съ трудомъ приподымать своего недвижимо лежавшаго за земл осла; — бдное животное еле могло держаться за ногахъ. Приподнявъ осла, Санчо досталъ изъ котомки, претерпвшей одинаковую участь съ Санчо и его осломъ, кусокъ хлба, и подалъ его своему товарищу. Видя, что хлбъ пришелся ослу по вкусу, Санчо сказалъ ему, точно оселъ ногъ понимать его: «съ хлбомъ легче живется подъ небомъ».

Въ эту минуту онъ увидлъ въ стн маленькій проходъ, черезъ который можно было проползти только согнувшись на колняхъ. Санчо подбжалъ къ этому отверстію, проползъ въ него на четверенькахъ, и при помощи солнечнаго свта, пробивавшагося черезъ своего рода крышу, увидлъ, что постепенно расширявшееся отверстіе это оканчивалось глубокой впадиной. Въ ту же минуту онъ принялся расчищать входъ въ него камнемъ, и спустя нсколько времени усплъ расширить его на столько, что оселъ могъ свободно пройти туда. Взявши тогда осла за недоуздокъ, онъ ввелъ его въ проходъ и сталъ ходить съ нимъ вдоль и поперегъ, высматривая мсто, черезъ которое онъ ногъ бы выбраться на свтъ Божій. Ходилъ онъ то въ потьмахъ, то при свт, но постоянно въ сильномъ страх. «Боже, Боже мой!» говорилъ онъ самъ себ; «это несчастное приключеніе для меня — было-бы счастливйшимъ для господина моего Донъ-Кихота. Трущоба эта показалась бы ему цвтущимъ садомъ и Галіановскимъ дворцомъ [18] и онъ сталъ бы отыскивать здсь покрытые цвтами луга. Но я, безпомощный, несчастный, лишенный всякаго мужества, я только того и жду, что вотъ, вотъ, подъ ногами моими откроется сейчасъ другое, боле глубокое подземелье, которое поглотитъ меня».

18

Въ честь арабской принцессы Галіаны отецъ ея воздвигнулъ, какъ говоритъ одно испанское преданіе, великолпный замокъ.