Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)
Шрифт:
Обуреваемому этими грустными мыслями Санчо показалось, что онъ исходилъ по крайней мр съ полъ-мили; наконецъ онъ увидлъ что-то въ род свта, пробивавшагося сквозь трещину и принялъ ее за входъ въ другой міръ.
Здсь Сидъ Гамедъ Бененгели оставляетъ Санчо и возвращается къ Донъ-Кихоту, ожидавшему съ неописанной радостью поединка съ соблазнителемъ дочери доны Родригезъ, съ которой онъ надялся смыть оружіемъ пятно нанесеннаго ей оскорбленія. Чтобы приготовиться къ битв, рыцарь выхалъ наканун ея верхомъ изъ замка, и пустивши, въ вид примрнаго нападенія, во всю рысь Россинанта, неожиданно очутился съ конемъ своимъ такъ близко около какой то пещеры, что если-бы онъ не усплъ остановиться, то непремнно свалился бы въ нее. Придержавъ коня, Донъ-Кихотъ приблизился къ подземелью, сталъ верхомъ осматривать его и былъ неожиданно пораженъ этими звуками, выходившими изъ глубины пещеры: «гола! не слышитъ ли меня въ верху какой-нибудь христіанинъ, какой-нибудь милосердый рыцарь; если слышитъ, пусть сжалится надъ несчастнымъ, заживо похороненнымъ гршникомъ». Донъ-Кихоту показалось, что онъ слышитъ голосъ Санчо. Удивленный и испуганный, онъ закричалъ ему изъ всхъ силъ:
— Кто же иной, какъ не злополучный Санчо Пансо, за свои грхи и благодаря злой судьб своей губернаторъ острова Бараторіи и оруженосецъ знаменитаго Донъ-Кихота Ламанчскаго.
Услышавъ это, Донъ-Кихотъ ужаснулся и изумился вдвойн; ему показалось, что Санчо умеръ уже и что душа его находится въ чистилищ. Вполн убжденный въ этомъ, онъ закричалъ своему оруженосцу: «заклинаю и умоляю тебя, какъ христіанинъ-католикъ, скажи мн: кто ты? если ты страждущая душа, скажи что долженъ я сдлать для тебя? Обязанный помогать страждущимъ въ этомъ мір, я простираю обязанность свою до того, чтобы помогать имъ и въ мір загробномъ, когда сами они не могутъ помочь себ«.
— Судя потому, какъ вы говорите, вы должны быть господинъ мой Донъ-Кихотъ Ламанчскій; по вашему голосу я догадываюсь, что это дйствительно вы.
— Да я — Донъ-Кихотъ, отвтилъ рыцарь, поклявшійся помогать живымъ и мертвымъ. Не держи же меня въ неизвстности и скажи мн, кто ты? Если ты оруженосецъ мой Санчо Пансо, если ты пересталъ жить, и если душа твоя не въ аду, а по милости Бога находится въ чистилищ, то наша римско-католическая церковь можетъ молитвами своими освободить душу твою отъ мукъ, а я съ своей стороны помогу теб всмъ, чмъ могу. Отвчай же, кто ты?
— Клянусь Создателемъ, господинъ Донъ-Кихотъ Ламанчскій, что я оруженосецъ вашъ Санчо Пансо и что я ни разу не умиралъ еще въ продолженіе моей жизни. Но, оставивъ губернаторство, по причинамъ, которыхъ нельзя передать въ немногихъ словахъ, я упалъ вчера вечеромъ въ это подземелье, и остаюсь въ немъ до сихъ поръ вмст съ моимъ осломъ; онъ возл меня и не позволитъ мн солгать. Оселъ какъ будто понялъ своего хозяина и заревлъ на всю пещеру.
— Я узнаю этотъ ревъ и твой голосъ тоже, добрый мой Санчо, воскликнулъ Донъ-Кихотъ; подожди же меня, я сейчасъ отправлюсь въ замокъ и возвращусь съ нсколькими человками, чтобы вытащить тебя изъ этого подземелья.
— Ради Бога отправляйтесь и возвращайтесь скоре, сказалъ Санчо; мн становится уже не въ моготу видть себя похороненнымъ заживо въ этой пещер: я чувствую, что умираю со страху.
Донъ-Кихотъ поспшилъ въ замокъ разсказать тамъ приключеніе съ Санчо Пансо. Герцогъ и герцогиня догадывались, что Санчо должно быть провалился въ одну изъ пещеръ, существовавшихъ въ окрестностяхъ съ незапамятныхъ временъ, и удивились только тому, что онъ, оставилъ губернаторство, а между тмъ они ничего не знали объ этомъ. Изъ замка между тмъ отправили канаты и блоки, и благодаря усиліямъ нсколькихъ рукъ успли извлечь осла и Санчо изъ мрака на свтъ. Присутствовавшій при этой сцен одинъ студентъ сказалъ: «вотъ такъ, какъ вытаскиваютъ этого гршника, блднаго, изнуреннаго, голоднаго и какъ кажется безъ обола въ карман, слдовало бы вытягивать всхъ дурныхъ губернаторовъ изъ ихъ губернаторствъ». Въ отвтъ на это Санчо сказалъ студенту: «клевещущій на меня братъ мой! я не боле восьми или десяти дней тому назадъ вступилъ на губернаторство даннаго мн острова, и во все это время не былъ сытъ и одного часу. Въ теченіи этихъ восьми дней меня преслдовали доктора, переломали мн вс кости враги, и я не имлъ времени прикоснуться ни въ какимъ доходамъ, поэтому я недостоинъ, какъ мн кажется, выходить такимъ образомъ изъ губернатарства. Но человкъ предполагаетъ, Богъ располагаетъ, Онъ лучше всхъ насъ знаетъ, что каждому изъ насъ подъ силу; пускай же никто не плюетъ въ колодезь, и тамъ гд надются найти сала, оказывается иногда, что и взять его нечмъ. Богъ меня слышитъ, и съ меня довольно; я молчу, хотя могъ бы сказать кое что».
— Не сердись Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ, и не трудись отвчать на то, что теб сказали, иначе ты никогда не кончишь. Если только молчитъ твоя совсть, такъ пусть люди говорятъ, что имъ угодно. Захотть привязать чужой языкъ, значило бы захотть замкнуть пространство; разбогатвшаго губернатора называютъ воронъ, а не разбогатвшаго болваномъ.
— Ну меня назовутъ скоре болваномъ, чмъ воромъ — отвтилъ Санчо.
Во время этого разговора, Донъ-Кихотъ и Санчо, окруженные толпою народа, подъхали къ замку, гд ожидали ихъ на галере герцог и герцогиня. Прежде чмъ отправиться къ герцогу, Санчо помстилъ своего осла съ возможнымъ удобствомъ въ конюшн, говоря, что бдному животному пришлось провести не совсмъ хорошую ночь. Устроивъ осла, онъ отправился за верхъ, предсталъ предъ господами своими и, ставши на колна, сказалъ имъ: «ваше величіе! вамъ угодно было отправить меня губернаторомъ на островъ Бараторію, хотя я ничмъ не заслужилъ такой милости; бднымъ отправился я, бднымъ вернулся, ничего не выигралъ, не проигралъ и хорошо или дурно управлялъ я вашимъ островомъ, объ этомъ скажутъ свидтели моего управленія. Постоянно голодный, по вол доктора Черстваго, уроженца деревни Тертафуэры, губернаторскаго лекаря на этомъ остров, я разъяснялъ дла и ршалъ тяжбы. Ночью на насъ напали враги и поставили насъ въ большую опасность; но островитяне говорятъ, что мужествомъ своихъ рукъ они побдоносно отразили вражье нападеніе. И дай имъ Богъ такое же счастіе въ этомъ и будущемъ мір, какъ врно то, что они говорятъ. Этимъ временемъ я взвшивалъ тяжесть, подымаемую губернаторами, и нашелъ, что она не по моимъ плечамъ, что эта стрла не для моего колчана. И прежде чмъ губернаторство бросило меня я самъ бросилъ его. Вчера утромъ я покинулъ островъ такимъ какимъ нашелъ его, съ тми же улицами, домами, крышами, какъ прежде. Ни у кого ничего не занялъ я и не извлекъ изъ своего губернаторства никакой выгоды; и хотя я сдлалъ, какъ мн кажется нсколько очень полезныхъ распоряженій, въ сущности я не сдлалъ никакихъ, потому
что приказаній моихъ, по всей вроятности, никто не станетъ исполнять; я, по крайней мр, такъ думаю, что это ршительно все равно отдавать ихъ или не отдавать. Я покинулъ островъ, какъ я вамъ сказалъ безъ всякой другой свиты, кром моего осла, на дорог упалъ въ подземелье, обходилъ его вдоль и поперегъ и, еслибъ небо не послало на помощь мн господина моего Донъ-Кихота, такъ я бы на вки вчные остался тамъ. И вотъ, ваша свтлость, господа мои, герцогъ и герцогиня, передъ вами губернаторъ вашъ Санчо Пансо, который въ продолженіи десятидневнаго губернаторства своего узналъ, что онъ созданъ не для губернаторства и не хочетъ быть боле губернаторомъ не только острова, но даже цлаго міра. Убдившись въ этомъ, я цалую ноги вашей милости и говорю, какъ малые ребята во время игры: скакни оттуда и стань здсь, такъ я соскакиваю съ губернаторства и становлюсь опять слугою господина моего Донъ-Кихота; съ нимъ, хотя и приходится мн иногда кушать хлбъ въ страх, но я бываю по крайней мр сытъ, а мн лишь бы быть сытымъ — все равно куропатками или бобами.Во время этой рчи Донъ-Кихотъ весь дрожалъ, боясь, чтобы оруженосецъ его не наговорилъ тысячи глупостей; и онъ возблагодарилъ небо увидвши, что ничего подобнаго не случилось. — «Глубоко сожалю, что вы такъ скоро отказались отъ губернаторства», сказалъ герцогъ дружески обнявъ Санчо, «но я дамъ вамъ у себя другую боле легкую и выгодную должность». — Герцогиня также обняла бывшаго губернатора и велла приготовить для него хорошую закуску и хорошую постель, такъ какъ онъ дйствительно казался сильно измученнымъ и голоднымъ.
Глава LVI
Герцогъ и герцогиня не раскаявались, что дали Санчо для смху островъ: имъ доставили довольно удовольствія т шутки, которыя сыграли съ нимъ, тмъ боле, что въ этотъ самый день возвратился мажордомъ и разсказалъ имъ почти отъ слова до слова все, что говорилъ и длалъ Санчо на остров. Онъ разсказалъ имъ штурмъ острова, страхъ Санчо и его внезапный отъздъ; все это, конечно, насмшило до нельзя герцога и герцогиню.
Наконецъ наступилъ, какъ говоритъ исторія, день поединка. Герцогъ научилъ передъ тмъ своего лакея Тозилоса, что длать ему, чтобы побдить Донъ-Кихота не раня и не убивая его. Онъ веллъ снять съ копій желзо, сказавши Донъ-Кихоту, что полный христіанскаго милосердія, онъ не можетъ дозволить боя на смерть; довольно того, что онъ, герцогъ, даетъ свободное мсто для боя на своей земл, не смотря на запрещеніе всякихъ поединковъ святымъ совтомъ тридцати; ршительнаго же боя на жизнь и на смерть дозволить онъ никакъ не можетъ. Донъ-Кихотъ отвтилъ, что его свтлости приказывать, а ему слушаться.
На площади предъ замкомъ устроили возвышеніе для судій и для женщинъ, явившихся съ жалобой, и въ роковой день битвы на двор герцогскаго замка собралось множество народу изъ сосднихъ деревень, любопытствовавшаго взглянуть на новое для всхъ зрлище ужасной битвы; ничего подобнаго въ этой стран не видли и не слышали ни живые ни мертвые.
Первымъ появился на арен церемоніймейстеръ. Упреждая всякій обманъ, всякое скрытое препятствіе, на которомъ можно было бы споткнуться и упасть, онъ измрилъ и осмотрлъ мсто, назначенное для боя. Затмъ появилась дуэнья съ дочерью. Закрытыя до самыхъ глазъ и даже до самаго горла вуалями, он съ сокрушеннымъ видомъ услись на назначенныхъ имъ мстахъ. Донъ-Кихотъ красовался уже на арен. Вскор за тмъ, окруженный большой толпой, прибылъ великій лакей Тозилосъ, верхомъ на сромъ въ яблокахъ, фризскомъ, широкогрудомъ кон, подъ которымъ дрожала земля; лицо лакея закрыто забраломъ, самъ онъ закованъ въ тяжелое, блестящее оружіе. Мужественный боецъ былъ хорошо наученъ герцогомъ, какъ сражаться ему съ знаменитымъ Донъ-Кихотомъ Ламанчскимъ. Прежде всего ему велно было не убивать рыцаря, и не нападать на него, въ томъ случа, если-бы рыцарю грозила неминуемая погибель.
Тозилосъ объхалъ арену. Поравнявшись съ дуэньями, онъ остановился и сталъ разсматривать двушку, требовавшую, чтобы онъ женился на ней.
Маршалъ попросилъ подъхать Донъ-Кихота и въ присутствіи Тозилоса спросилъ дуэній, согласны ли он передать свое дло въ руки этого рыцаря. Он отвтили да, и изъявили полное согласіе на все, что Донъ-Кихотъ найдетъ нужнымъ сдлать для защиты ихъ дла. Между тмъ на галере, выходившей на арену, предназначенную для боя, появились герцогъ и герцогиня, за оградой же столпилось множество народу, пришедшаго взглянуть на кровавое побоище, какое приводилось имъ видть первый разъ въ жизни. Постановлено было: если Донъ-Кихотъ побдитъ, противникъ его долженъ жениться на дочери доны Родригезъ; если же рыцарь будетъ побжденъ, тогда противникъ его освобождается отъ даннаго имъ слова и отъ всякихъ обязательствъ къ обольщенной имъ двушк.
Церемоніймейстеръ раздлилъ между сражающимися землю и солнце и указалъ противникамъ мста ихъ, посл чего забили барабаны, заиграли трубы, задрожала земля подъ копытами коней, и въ любопытной толп, ожидавшей счастливаго или несчастнаго исхода боя, сердца заволновались страхомъ и боязнью.
Поручивъ себя изъ глубины души Богу и своей дам Дульцине Тобозской, Донъ-Кихотъ ожидалъ сигнала къ нападенію. Но противникъ его лакей думалъ вовсе не о нападеніи, а о томъ, что я сейчасъ скажу. Разсматривая свою непріятельницу, онъ нашелъ ее прекраснйшей женщиной на земл, и сонное дитя, называемое любовью, не упустило случая овладть своей жертвой и занести ее на свою побдную страницу. Скрытно приблизившись къ несчастному лакею, она вонзила въ него двуострую стрлу, прошедшую поперегъ его сердца; — незримой любви, не отдающей никому отчета въ своихъ дйствіяхъ, легко поражать свои жертвы — и когда поданъ былъ сигналъ въ атак, влюбленный лакей не тронулся съ мста, не услышалъ звука трубы и не помнилъ себя, созерцая черты красавицы, лишившей его свободы. Донъ-Кихотъ же, при первомъ трубномъ звук, пришпорилъ коня и устремился на своего противника со всею скоростью, къ какой былъ способенъ Россинантъ «Да ведетъ тебя Богъ, — цвтъ странствующимъ рыцарей!» воскликнулъ въ эту минуту Санчо, «да даруетъ Онъ теб побду, потому что правда на твоей сторон«.