Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

И напрасно старались отклонить Донъ-Кихота отъ его рыцарскаго намренія; напрасно увряли его, что никто не сомнвается въ благородств его чувствъ, и ему нтъ никакой нужды предпринимать какой бы то ни было подвигъ, въ доказательство его благодарности и чувства, потому что исторія его слишкомъ хорошо доказываетъ это; ничто не въ силахъ было поколебать Донъ-Кихота. Свъ верхомъ на Россинанта, онъ прикрылся щитомъ, вооружился копьемъ и помстился на середин дороги, пролегавшей мимо зеленаго луга. Санчо послдовалъ за нимъ на осл, въ сопровожденіи всей пасторальной компаніи, желавшей узнать, чмъ кончится это безумное, единственное въ своемъ род предпріятіе.

Помстившись верхомъ на средин дороги, Донъ-Кихотъ потрясъ воздухъ этимъ восклицаніемъ: «рыцари, оруженосцы, верховые и пшіе, проходящіе или пройдущіе въ теченіе двухъ дней по этой дорог! Услышьте, что странствующій рыцарь, Донъ-Кихотъ Ламанчскій, стоитъ и утверждаетъ здсь, что красота и все изящество міра, кром красоты владычицы моей Дульцинеи Тобовской, не можетъ сравниться съ красотой и любезностью нимфъ, обитающихъ на этомъ лугу, вблизи этихъ дубравъ, и тотъ, кто говоритъ противное, пусть предстанетъ передо мною; я ожидаю его». Дважды повторилъ рыцарь слово въ слово это восклицаніе, и дважды не услышалъ его ни одинъ странствующій рыцарь. Но благопріятствовавшая ему боле и боле судьба пожелала, чтобы спустя нсколько времени на дорог показалась толпа всадниковъ, вооруженныхъ большею частью копьями; они хали безпорядочно смшанной толпой, замтно торопясь. Увидвъ ихъ, общество, окружавшее Донъ-Кихота, удалилось съ большой дороги, понимая, что было бы опасно ожидать этой встрчи. Одинъ Донъ-Кихотъ твердо и безстрашно оставался на своемъ мст, Санчо же прикрылся возжами Россинанта. Между тмъ безпорядочная толпа съ копьями приближалась въ рыцарю, и хавшій впереди всадникъ изо всей силы сталъ кричать Донъ-Кихоту: «посторонись чортъ, посторонись, съ дороги, или тебя уничтожатъ быки».

— Нтъ такихъ быковъ, которые бы устрашили меня, отвтилъ Донъ-Кихотъ, хотя бы они были самые ужасные изъ тхъ, которыхъ питаетъ Жираца на тучныхъ брегахъ своихъ. Признайте, волшебники, признайте вмст и по одиночк то, что я сейчасъ скажу вамъ, или я вызываю васъ на бой».

Пастухъ не усплъ отвтить Донъ-Кихоту, а Донъ-Кихотъ не усплъ отвернуться (онъ не усплъ бы этого сдлать еслибъ даже хотлъ), какъ стадо быковъ съ шедшими вмст съ ними волами и множествомъ пастуховъ и людей всякаго званія, сопровождавшихъ это стадо въ городъ, гд должна была происходить на другой денъ битва, — свалили съ ногъ Донъ-Кихота, Санчо, Россинанта, осла и перетоптали ихъ своими ногами. Прохожденіе это помяло кости Санчо, ужаснуло Донъ-Кихота, чуть не изувчило осла, да не поздоровилось отъ него и Россинанту. Тмъ не мене они поднялись наконецъ, и Донъ-Кихотъ, шатаясь въ ту и другую сторону, пустился бжать за стадомъ рогатыхъ животныхъ, крича во все горло: «остановитесь, сволочь, волшебники! Васъ ожидаетъ всего одинъ рыцарь, не изъ тхъ, которые говорятъ: убгающему врагу поставь серебряный мостъ». Крики эти не остановили, однако, торопившихся бглецовъ, обращавшихъ столько же вниманія на угрозы рыцаря, какъ на прошлогоднія облака. А между тмъ уставшій Донъ-Кихотъ принужденъ былъ остановиться, и боле воспламененный гнвомъ, чмъ насыщенный мщеніемъ, слъ за краю дороги, ожидая Санчо, Россинанта и осла. Увидавъ себя вмст, господинъ и слуга сли верхомъ, и, не простясь съ прекрасной Аркадіей, продолжали путь свой не съ радостью, а со стыдомъ.

Глава LIX

Въ чистомъ, прозрачномъ ручь, протекавшемъ въ тни густо насаженныхъ деревьевъ, обрли Донъ-Кихотъ и Санчо лекарство отъ пыли, которой покрыли ихъ невжливые быки. Пустивъ пастись Россинанта и осла безъ сбруи и узды, господинъ и слуга сли на берегу ручья. Донъ-Кихотъ выполоскалъ ротъ, умылъ лицо и возстановилъ такимъ образомъ упадшую энергію своего духа. Санчо же обратился въ котомк и досталъ оттуда то, что онъ называлъ своей провизіей. Опечаленный рыцарь ничего не лъ, а Санчо изъ вжливости не смлъ дотронуться до разложенныхъ передъ нимъ яствъ, прежде чмъ отвдаетъ ихъ Донъ-Кихотъ. Видя однако, что Донъ-Кихотъ, погруженный въ свои размышленія, молчалъ, забывая о пищ и о всякихъ жизненныхъ потребностяхъ, Санчо принялся набивать желудокъ свой хлбомъ и сыромъ; лежавшими у него подъ рукой.

– шь, другъ Санчо, сказалъ ему Донъ-Кихотъ; поддерживай свою жизнь; теб это нужне, чмъ мн, и допусти меня умереть подъ тяжестью моихъ размышленій, подъ ударами моей несчастной судьбы. Я рожденъ жить — умирая, а ты — умереть съ кусомъ хлба во рту, и чтобы ты убдился въ этомъ, взгляни на меня въ моей напечатанной исторіи, взгляни на меня прославленнаго въ битвахъ, мягкаго и предупредительнаго въ моихъ дйствіяхъ, уважаемаго великими міра сего, искушаемаго красавицами, и вотъ теперь, когда я ожидалъ получить наконецъ пальмовый внецъ, заслуженный моими подвигами и мужествомъ, я вижу себя истоптаннымъ и измятымъ ногами нечистыхъ животныхъ, О, при этой мысли я скрежещу зубами и, презрвая пищей, желалъ бы умереть съ голоду, — этой ужаснйшей изъ смертей.

Набивая себ ротъ и двигая съ невообразимой скоростью челюстями Санчо отвтилъ: «вы значитъ несогласны, ваша милость, съ этой пословицей: «околвай курица, но только сытой». Что до меня, то я вовсе не думаю убивать себя, а какъ кожевникъ стану тянуть кожу зубами, пока не сдлаю того, что мн нужно; то есть, кушая, буду тянуть эту жизнь, пока она не достигнетъ поставленнаго ей небомъ предла. Нтъ ничего глупе, какъ отчаяваться, подобно вашей милости. Закусивши въ плотную, да потомъ всхрапнувши на этомъ зеленомъ лугу, вы, врьте мн, ваша милость, встанете совсмъ другимъ человкомъ.

Донъ-Кихотъ послушалъ Санчо, находя, что онъ совтовалъ ему скоре какъ мудрецъ, чмъ какъ глупецъ.

— Если-бы ты захотлъ, другъ мой, сдлать для меня то, что я попрошу тебя, сказалъ онъ своему оруженосцу, ты бъ облегчилъ мои страданія и я обрадовался и успокоился бы скоре и плотне. Санчо, тмъ времененъ какъ я буду спать, отойди въ сторону и дай себ по голому тлу триста или четыреста ударовъ Россинантовскими возжами въ счетъ трехъ тысячъ трехсотъ, назначенныхъ для разочарованія Дульцинеи. Стыдно же, въ самомъ дл, оставлять эту даму очарованной по твоей нерадивости.

— Многое можно сказать на это, отвтилъ Санчо; теперь лучше заснемъ, а тамъ Богъ скажетъ, что длать намъ? Хладнокровно отхлестать себя по голодному, измученному тлу это, ваша милость, очень тяжело. Пусть госпожа Дульцинея подождетъ; и когда она наименьше будетъ думать, она увидитъ меня исколотаго ударами, какъ ршето; до смерти же все живетъ на свт; этимъ я хочу сказать, что я живу еще и при жизни намренъ исполнить то, что общалъ.

Поблагодаривъ Санчо за его доброе намреніе, Донъ-Кихотъ закусилъ — немного, а Санчо — много; посл чего наши искатели приключеній легли и заснули, оставивъ двухъ нераздльныхъ друзей Россинанта и осла свободно пастись на тучномъ лугу. Рыцарь и его оруженосецъ проснулись довольно поздно, сели верхомъ и пустились въ путь, торопясь поспть въ какую-нибудь корчму; — они нашли ее, однако, не ране, какъ прохавши съ милю. Въ корчм, которую Донъ-Кихотъ принялъ, противъ своего обыкновенія, за корчму, а не за замокъ, наши искатели приключеній спросили хозяина есть-ли у него помщеніе. Хозяинъ сказалъ, что есть такое спокойное и удобное, лучше какого не найти и въ Сарагосс, посл чего Санчо отнесъ сначала свои пожитки въ указанную ему комнату, ключь отъ которой далъ ему хозяинъ, и отведши затмъ осла и Россинанта въ конюшню, засыпавъ имъ корму и поблагодаривъ Бога за то, что господинъ его принялъ эту корчму не за замокъ, отправился за приказаніями къ Донъ-Кихоту, усвшемуся на скамь.

Между тмъ наступило время ужинать, и Санчо спросилъ хозяина, что дастъ онъ имъ закусить?

— Все, что угодно, сказалъ хозяинъ; воздушныя птицы, земныя животныя, морскія рыбы — всего у меня вдоволь.

— Не нужно такъ много, сказалъ Санчо, пары жареныхъ цыплятъ съ насъ будетъ довольно; господинъ мой кушаетъ немного, да и я не особенный обжора.

— Цыплятъ нтъ, сказалъ хозяинъ, потому что иного здсь коршуновъ.

— Ну такъ зажарьте курицу, но только понжне.

— Курицу! пробормоталъ хозяинъ, я вчера послалъ штукъ пятьдесятъ курицъ для продажи въ городъ, но кром курицы, приказывайте, что вамъ угодно.

— Въ такомъ случа за теленкомъ или козленкомъ дло врно не станетъ.

— Теперь вся провизія у меня вышла и нтъ ни теленка, ни козленка, сказалъ хозяинъ, но на будущей недл всего будетъ вдоволь.

— Будьте здоровы, сказалъ Санчо; но готовъ биться объ закладъ, что сала и яйцъ найдется у васъ вдоволь.

— Гости мои не могутъ, кажись, пожаловаться на память, отвтилъ хозяинъ. Я говорю, что у меня нтъ ни куръ, ни цыплятъ, а они просятъ яицъ. Спрашивайте, ради Бога, чего-нибудь другаго, и отстаньте отъ меня съ вашими курами.

— Полноте шутить, воскликнулъ Санчо; говорите, что у васъ есть и довольно переливать изъ пустаго въ порожнее.

— Есть у меня воловьи или телячьи ноги, сказалъ хозяинъ, похожія немного на бараньи, приготовленныя съ лукомъ, чеснокомъ и салонъ: варясь въ печи он сами просятъ скушать ихъ.

— Давайте ихъ всхъ сюда, воскликнулъ Санчо; я заплачу за нихъ лучше всякаго другаго: — это блюдо самое по мн; и все равно воловьи или телячьи эти ноги, лишь бы он были ноги.

— Я оставлю ихъ для васъ однихъ, сказалъ хозяинъ, къ тому же здсь находятся теперь все люди порядочные, которые возятъ съ собою провизію, кухню и поваровъ.