Эдуард Лимонов

А тогда партия решила действовать самостоятельно. Так появилась концепция «Второй России». Раз перекрыты возможности для участия в легальной политике в РФ, нужно перенести активность за ее пределы — в одно из постсоветских государств со значительной долей русского населения. Начать борьбу за независимость русских регионов, взять там власть, а затем провести экспорт революции в саму большую Россию. План выглядел привлекательно не только потому, что десятки миллионов русских в результате трагедии 1991 года оказались отрезаны от родины и мечтали о возвращении к ней, но — самое главное — на первом этапе все это не выглядело противоречащим интересам Кремля. Тут власть казалась скорее союзником, который, если не будет помогать, так хотя бы мешать не должен.

Рассматривались три варианта — Украина, Прибалтика, Казахстан.

В «Лимонке» в то время публиковался конкурс проектов революции. Был среди них и такой. В Крым приезжает с концертами группа «Родина» (проект «Гражданской обороны» под руководством члена партии, соратника Летова и легендарного сибирского панка Олега Судакова, «Манагера»). Под видом поклонников на полуостров съезжаются нацболы, сочувствующие панки, русские националисты и т. д. Они организуют шествия и митинги в Севастополе с требованием референдума о присоединении к России. Возникают беспорядки, волнения перекидываются на другие города, украинские войска и милиция открывают огонь, после этого в Крыму начинается народное восстание, в которое вынуждена будет вмешаться Россия.

Тогда за этот текст авторства самого Лимонова газета получила предупреждение от Комитета по печати. А теперь, после событий марта 2014 года, на полуострове, кажется, что в Кремле не просто внимательно читали «Лимонку», но и использовали ее как пошаговую инструкцию к действию. Только спустя долгих 15 лет после того, как это было написано.

Абель тогда много рассуждал о Латгалии — регионе в Латвии со столицей в Даугавпилсе, граничащем с Псковской областью и населенном преимущественно русскими и православными латгальцами. По его словам выходило, что для партийцев городская герилья с использованием современных средств связи предпочтительнее партизанской войны в степях и лесах.

И все же вариант Прибалтики был отвергнут как нереалистичный из-за невозможности основания опорных баз в крошечных густонаселенных республиках. Что касается Крыма, учитывалось то, что Украина — самая сильная в военном отношении из постсоветских государств, а также фактор наличия украинских националистов и крымских татар как агрессивных организованных сил.

Выбор остановили на Северном Казахстане. В пользу этого варианта говорили и большие малонаселенные пространства, где удобно размещать тайные базы, и почти неохраняемая граница длиной семь тысяч километров, и этнически почти равное соотношение русских и казахов в стране (более пяти миллионов русских вместе с другими славянами и шесть миллионов казахов), и относительная слабость местной милиции, армии и спецслужб. Учитывалось, что режим Нурсултана Назарбаева — под заверения о дружбе и евразийской интеграции с Москвой — за годы независимости постепенно выдавливал русских со всех ключевых постов в органах власти, а русских активистов здесь преследовали и репрессировали куда более жестко, чем в Прибалтике или на Украине. Достаточно вспомнить отправку в тюрьмы с серьезными сроками инициаторов созыва того самого казачьего круга, на который Лимонов приезжал еще в 1997 году. Организованное движение сопротивления, прежде всего казачье, было к тому времени уже разгромлено. Однако оставалось собственно недовольное русское население, составляющее абсолютное большинство в промышленных центрах севера республики — Уральске, Кустанае, Петропавловске, Семипалатинске, Павлодаре, Усть-Каменогорске.

«Видите, Андрей, тут живут казаки, тут кочуют какие-то степные народы, а тут горы и леса, где легко скрыться, — показывал мне Лимонов на огромной карте в коридоре своей квартиры в Калошином переулке этот регион. — Неподалеку от границы по дуге лежат российские города-миллионники от Астрахани и Оренбурга до Омска, Новосибирска, Барнаула. Они станут для нас центрами подпитки и привлечения людей».

Все эти разговоры тщательно писались на пленку оперативниками, поставившими квартиру на прослушивание, и потом были приобщены к уголовному делу. Вообще подготовка к операции «Вторая Россия», как сейчас видится, отличалась, мягко говоря, некоторой наивностью. Разговоры о ней велись, почти не скрываясь, дома у Лимонова и в бункере. Был даже отпечатан бюллетень «НБП-инфо» с изложением идей проекта, который был разослан по региональным отделениям для изучения активистами. Изучили в первую очередь те, кому это было надо по долгу службы, и в дальнейшем обсуждение авторства его основного текста «Вторая Россия» стало центральным моментом судебного процесса над Лимоновым со товарищи.

22 февраля 2000 года в подмосковном пансионате «Зорька» в обстановке секретности (место держалось в тайне, и мы сами не знали, куда едем) открылся третий съезд НБП. Секретность, правда, была больше для нас, чем для спецслужб. Двое нацболов в ходе осмотра помещения обнаружили странный предмет, похожий на звукозаписывающую аппаратуру, и отключили его от проводов. В зал ввалилась целая толпа милиционеров, сообщивших, под дружный смех собравшихся, что помещение заминировано. Вскоре в зал было разрешено вернуться, бомбы, само собой, не нашли. «Камеру перевесили», — отметил кто-то.

Главной целью съезда было утвердить вынос борьбы за пределы России, что он и сделал. Голосовавших против не было, а вот воздержавшихся оказалось двое — я и Женя Павленко. Нам изложенный проект по Казахстану показался несколько фантастическим.

Лимонов же немедленно приступил к знакомству с регионом. В апреле он, предварительно взяв контакты местных чиновников у старого знакомого — лидера Аграрной партии и депутата Госдумы Михаила Лапшина, совершает первую поездку в Горный Алтай, где изучает местную природу, нравы аборигенов и прочую, по его выражению, «первосортную алтайскую экзотику». С августа по декабрь он постоянно перемещается между Алтаем, Красноярском, Новосибирском и Москвой. Он сводит знакомство с травником Семеном Пироговым, владельцем хутора в лесах неподалеку от села Банного Усть-Коксинского района. Нацболам нужно было подыскать подходящее место для зимовки, а Пирогов как раз уезжал на это время в Барнаул, и кто-то должен был присматривать за его хутором. Зимовать там оставили двоих партийцев — Дмитрия Бахура и Сергея Гребнева.

Параллельно Эдуард пишет по заказу издательства «Лимбус-пресс» книгу «Охота на Быкова» — расследование, посвященное судьбе опального красноярского олигарха. Все это происходит под неусыпным контролем спецслужб, убежденных, что он занялся всем этим, чтобы достать денег для покупки оружия.

6 апреля 2001 года Лимонов в сопровождении четверых нацболов — Сергея Аксенова, Олега Шаргунова (брата писателя Сергея Шаргунова), своего охранника Михаила Шилина и Артема Акопяна — прибывает на пасеку Пирогова.

Вот как описывает Сергей Гребнев дальнейшие события в своей рукописи, посвященной алтайской экспедиции:

«Мы вышли из бани. Четыре часа прожарки тела. Вышла не только хворь, но и благодаря неторопливому разговору с товарищами, потеющими рядом, улетучивается и гнусь из головы. Хрустящие и невесомые, в трусах и в майках, неторопливо вышли на воздух. Залаял Ильдус, из леса на дорогу вышли две фигурки. Мы увидели друг друга и узнали. Они закричали от радости, что наконец доехали. Мы — от радости, что наконец дождались. Остальные застряли километрах в двух от пасеки. Увязла наша боевая тачанка в слякоти сырого снега.

Обнялись. Бегал вокруг, виляя хвостом, Ильдус, вспоминая прежних хозяев. Акопян, пока не остыла баня, брезгливо оттолкнув собачий восторг, залез в парилку. Он стал последним, кто парился и мылся в этой бане. Успел.

Через пару часов, вытащив машину из объятий хлипкой слякоти, мы сидели в Туре. Потрескивала дровами русская печь, питая жаром дно казана, доверху набитого огромными, с кулак, тефтелями из маральего мяса. Уже не скороговоркой бессмысленной первых минут встречи, а задорными шутками переговаривались мы, периодически похлопывая друг друга по плечам. За отодвинутым от стенки столом рассеянно, сказав главное, листал “Петра Первого” Алексея Толстого Эдуард, немного побледневший в городах за эти четыре месяца. А мы смеялись, рассказывая новости. Теперь мы поменялись местами. Они — с городским лоском, с рассказами о пьянках. Мы — бритые под горшок, с лесного.

Разложили по мискам влажные, жирные и дымящиеся мясные тела тефтелей.

— Миша, у нас там где-то бутылка была? — заулыбался Эдуард, покручивая ус.

Достали стопки, мельхиор, оставленные нам Эдуардом и когда-то подаренные ему Тишиным.

— А что это за царапины? — заметил исшкрябанное дно одной из стопок как бы рассеянно Эдуард. Я всегда побаивался вот этой рассеянности. Вот так вот рассеянно и как бы невзначай Эдуард может мимоходом отчитать так, не договаривая до конца, что запомнишь навсегда. Мы с Бахуром переглянулись и промолчали, улыбнувшись. Ох уж эта внимательность! Стопку мы использовали как наперсток, зашивая рабочие варежки или — как называл их Коля — верхонки. А я сшил себе трусы, ставя заплатки, из 25 разноцветных кусочков. И последний раз использовал стопку вместе с Серегой на его день рождения, когда сшили вручную национал-большевистский флаг. И каждая царапина была оправданна. Разлили в стопки водку — и та самая случайно досталась Эдуарду.