Египетское метро
Шрифт:
На тех же карачках он передвигается по комнате. Оказывается, один день в неделю он проводит на четвереньках. Это у него терапия такая. При этом пьян, конечно, в дымину. Ползая, эта тварь (Гадёныш) ухитряется курить и перелистывать какие-то книжки. Инна в шоке. Но еще в большем шоке она оказывается, когда Гадёныш, подобравшись к ее ногам, вдруг пытается содрать с нее юбку. Тут уже вмешиваемся мы с Фомой. Гадёныш лягается. «Может, его усыпить?..» – предлагаю я. Гадёныш меняет ориентир и довольно стремительно подползает к своей сожительнице. Васса под его напором привычно валится на пол. Мы – я, Фома и Инна – выходим в коридор. «Сезам, открой-ся!!! Сезам,
***
Несколько дней мы не появляемся в моей квартире. Видеть Гаденыша нет больше сил ни у меня, ни у Фомы. 19-е августа, одиннадцать утра. Фома звонит туда и разговаривает с Инной. Инна докладывает об объеме работы, проделанной за последние дни, и вдруг Фома бросает трубку и говорит: «Поехали!» Поехали. Приезжаем. В комнате никого, кроме Инны. Гаденыш с Вассой ушли на море. «Я так поняла, – испуганно объясняет Инна, – что насчёт египетского метро – это как бы видения главного героя...»
«Какие еще видения? Какого героя?»
«Фоменко».
«Какого еще Фоменко?!»
«Врача. Извините, я печатаю то, что мне диктуют...»
Она смотрит на нас сквозь очки и чуть не плачет. Бедная девочка, какой с неё спрос? Сидеть дни напролёт с этим чудовищем…
Фома, наконец, подходит к столу и переворачивает рукопись, которая лежит возле машинки. На титульной странице мы видим:
Я. ГАДЁНЫШ
ВРАЧ-НАРКОЛОГ И ЕГО ВЕЩЬ-МЕШОК
XIX
Что-то у Тягина с Майей сразу пошло не так. Ближе всего у цели он оказался в тот день, когда привел с базара пьяного лектора, и они с ней вышли пройтись. На скамейке в Александровском парке ему в её взгляде что-то почудилось. Он подался к ней, она смущенно опустила голову, и его губы прижались к её пахучему виску, а ладонь, скользнув под юбку, надолго замерла меж горячих, плотно сдвинутых лядвий. Он встал, подал ей руку, и они пошли из парка. Когда поравнялись с воротами во двор, он предложил зайти к нему.
– А то продам квартиру, так и не увидишь. Расскажу тебе об её интересных особенностях.
– Каких?
– Ну, таких. Интересных. Сам недавно узнал. Уже думаю, не поторопился ли с продажей. Пошли.
Но только они двинулись во двор, как Тягина окликнули. Неловко улыбаясь, к нему подошел бомжеватого вида человек в широком плаще.
– Миша, не помнишь меня? Клименко. Я тоже тебя еле узнал. А ты здесь живешь, да?..
Это был старый-старый знакомый, когда-то один из лучших журналистов города. Тягин считал его умершим.
– Извини, я, кажется не вовремя, – спохватился Клименко. – Я просто тоже здесь рядом живу, проходил, думаю: ты не ты? Рад, что ты жив-здоров…
Он взмахнул ладонями и, попятившись, пошел прочь. Глядя на покорную спину в плаще, Тягин не выдержал и в несколько быстрых шагов его нагнал.
– Ты сказал, где-то рядом? Я зайду, скажи адрес.
– Да! – радостно ответил Клименко. – Прямо вот здесь, в Канаве. Сейчас…
Тягин помахал рукой Майе, а Клименко, торопливо доставая бумагу и ручку, продолжал приговаривать:
– В двух шагах, только спуститься. А ты помнишь, у меня псевдоним был Арнольд Канавин?
Не помнишь? Да, был такой. Вот, сбылось. Вечером я всегда дома. И это, Миша… извини… пару копеек, если можно…– Да, конечно.
Когда он вернулся к Майе, всё уже было потеряно: она вдруг заспешила домой. Он не стал настаивать и только показал ей окна своей квартиры в тайной надежде, что она сама, не сегодня-завтра, явится к нему. Не явилась. Она вообще оказалась большой домоседкой. А дома постоянно присутствовал лектор. И пришлось Тягину отказываться от той прямолинейности в амурных делах, к которой он привык, и осваиваться в непривычной для него роли ухажера и одновременно друга семьи. Как если бы лектор был отцом или еще кем-то из родственников Майи. Впрочем, смена амплуа Тягина огорчала недолго. Очень скоро он сообразил, что лектор здесь не помеха, скорее наоборот. Чем бы всё это оказалось без него? Банальным отпускным романом, из которого потом попробуй еще выпутайся? Нет, лектор был здесь совсем не лишним. В иные лирические минуты, глядя на него, Тягин щекотал себе нервы: а что если бы и ему… нет, ну под кровать, конечно, слишком… но вот тоже так – с головой, без оглядок, до самозабвения? И у него даже начинало беспокойней биться сердце, как будто он в этих раздумьях мог нечаянно заступить за какую-то грань и не вернуться.
С безумным лектором, как ни странно, Тягину всё было понятней, чем с нормальной Майей. Она, как он успел заметить, была барышней простоватой, ленивой, без особых фантазий. Любила пиво, глянцевые журналы и итальянский футбол; с умилением смотрела отвратительные конкурсы, где поющие дети изображали взрослых… И тут – лектор. Что за странная прихоть? Зачем он ей был нужен, этот лектор? Конечно, союз красавицы и безумца не нуждался ни в каком дополнительном содержании и уже сам по себе был сюжетом, парящим над унылой рутиной, однако вряд ли Майя рассуждала таким же образом. Разве что безотчетно чувствовала.
В один из дней Майя с работы долго не шла, и кто-то позвал ее с улицы. Лектор, сидевший за столом с тетрадями и книгами, бросился было с испуганным шипением к Тягину, но тот уже подошел к окну. Внизу стояла какая-то женщина. Увидев Тягина, она взмахнула ладонью.
– Ну зачем вы подошли, кто вас просил?! – воскликнул лектор, быстро собирая со стола. – Вот сами и разбирайтесь! Меня здесь нет!
Он исчез под кроватью, а растерянный Тягин, когда в дверь громко постучали, пошел открывать.
– Вы кто? – спросила гостья. Лет ей было за сорок. Красивая, яркая, крепко выпившая, с букетом белых и красных гвоздик.
– Михаил. Знакомый Майи. А вы?
– Я её сестра. Младшая. Просто сегодня не выспалась. – Она хмельным взглядом окинула Тягина, прошла в комнату, положила цветы на стол, взяла с подоконника пепельницу, выдвинула из-за стола стул и села. – Ну и кто теперь здесь главнее?
– Вы конечно.
Пристально глядя на Тягина, она закурила и кивнула:
– Присаживайтесь.
– Спасибо.
– Курите.
– Я не курю.
– Как зовут, еще раз?
– Михаил.
– А по отчеству?
– Алексеевич. Но можно без отчества. А вас?
– Зинаида, – она переложила сигарету в другую руку и с игривой, плавающей усмешкой во взгляде протянула через стол ладонь; рукопожатие у нее было крепким. – Отчество узнаете у Майи. Но можно и не узнавать.
Тут его теория о том, что не надо никогда встречаться с родственниками с той стороны, несколько пошатнулась. Чем-то она ему сразу понравилась. «Волнующая прелесть увядания», – подумал он.