Египетское метро
Шрифт:
Тягин дал отбой. И всё-таки после этого позвонил Мальте. И опять, как и в селе, не мог до нее дозвониться.
И только главный виновник всего этого, Тверязов, продолжал, кажется, оставаться в счастливом неведении. Как-то вечером он перепугал Тягина своим пьяным звонком. Из трубки доносился уличный шум: голоса прохожих и верещанье автомобильной сигнализации.
– Выпить хочешь?
– Нет. Не сейчас.
– Чего не заходишь?
– Зайду как-нибудь.
– Роман читаешь?
– Конечно.
– Что-то не верится. И далеко уже?
– Что?
– Где ты сейчас?
– Дома.
– Я о романе.
– А! Постой, дай вспомнить…
– Понятно.
– Метро?!..
– Метро-метро. Во второй части.
– А! да, да, уже потеряли, всё! – совершенно не понимая, о чём идет речь, успокоил Тягин.
В трубке послышался еще чей-то голос.
– Подожди, я перезвоню – сказал Тверязов.
Услышав отбой, Тягин сдуру сорвался искать, а потом принялся листать туда-сюда рукопись, прислушиваясь к звукам на лестнице. Да где же это, где? С ума сойти – оказывается тут ещё и вторая часть есть! А! вот.
«Я потерял рукопись Сыча. Потерял. Её нет».
Тягин вернулся к началу главы. Тверязов так и не пришёл. И не перезвонил.
XVIII
Боже, как же меня трясло, пока я ждал его прихода! В 13.37 раздался звонок в дверь. Я пошел открывать. Как назло, в тот день у него было прекрасное настроение (Вера накануне не звонила), и вот мне предстояло его испортить. Да еще как!..
Он вошел с большим бумажным пакетом, весело поздоровался с пробегавшей по коридору Машей (было воскресенье). У меня в комнате он выложил на стол пучки кинзы, базилика, кресс-салата, две бутылки «Саперави», бутылку водки, два лаваша, кружок овечьей брынзы, помидоры, перцы и бутылочку ткемали.
«Сейчас придет Марина и приготовит нам баранину с овощами, – сообщил он, – знаешь, что это такое?»
«Нет».
«Дно казана... У тебя есть казан?»
«Найдем».
«Отлично. Дно казана выкладывается жирными бараньими ребрышками, потом идет слой лука, на него кладут слой нарезанных баклажанов, потом слой болгарского перца, потом слой помидоров, а потом все сначала: баранина, лук, баклажаны, перцы, помидоры... и все это ставится на маленький огонь. На два с половиной часа. Баранина пропитывается ароматом овощей, овощи вкусом баранины, и при этом – никакого масла, никакой воды, все как есть... Просто фантастика! Я сначала думал употребить это с вином, но потом решил, что все-таки лучше с водочкой. А вином с брынзой мы закусим, пока будем ждать. Все это дело мы запьем зеленым чаем».
Я слушал его и думал: признаться мне сейчас или же позже, когда выпьем. И решил, что лучше позже. Пришла Марина, и мы с ней отправились на кухню. Казан пришлось попросить у Маши. Маша смерила Марину взглядом и дала. Я вернулся к Фоме. Фома продолжал оставаться в самом благодушном настроении. Был весел и разговорчив. А я все время дрожал и уже сам не понимал, боюсь ли я, или же наоборот жду, когда он произнесет: «А дай-ка мне полистать...» Сначала мы с Фомой вспомнили нашу работу на радио, потом он стал рассказывать о своей работе в лицее, о нравах и повадках тамошних преподавателей, после этого кратко пересказал последний роман Я. Гадёныша, а затем как-то, без видимой связи, перескочил на своего чудаковатого дядюшку, коллекционера старинной кухонной утвари.
«Однажды он меня пригласил на свой день рождения, что, впрочем, делал каждый год. За столом, когда я пришел, сидело человек десять-двенадцать, все сплошь мужчины. Но никогда прежде и никогда после я не видел более пестрой компании. Было такое впечатление, будто дядя вышел на улицу и пригласил к себе первую попавшуюся ему на глаза
дюжину прохожих, среди которых оказалась и пара человек явно с уголовным прошлым, а также настоящим и будущим. В общем, что касается общения, за столом царил полный хаос, а к концу вечера, когда все уже были в крепком подпитии, дело чуть не закончилось дракой. Я, конечно, знал, что у дяди масса знакомых в самых разных кругах, но все-таки это никак не объясняло их присутствия на его дне рождения, который он всегда любил и отмечал в кругу своих близких. И только когда они разошлись, дядя, развалившись в кресле и закурив сигару, мне все объяснил. Впрочем, ничего объяснять он не стал, а просто зачитал фамилии удалившихся гостей, а они были такие: Неизвестный, Беспрозванный, Непомнящий, Бесфамильный, Безымянный, ну, и дальше все в таком роде, один был просто: Сирота. Кстати, фамилия моего дяди – Забытый».Баранина, которую приготовила нам Марина, оказалась и в самом деле восхитительной, и с ледяной «Столичной» пошла как нельзя лучше. И вот, когда Фома насытился и потянулся за сигаретой, я решился.
«Фома, помнишь, неделю назад мы выпивали с тобой в Н-ском переулке? – начал я, чувствуя, как моё бедное сердце колотится где-то под горлом.
«Смутно».
«Мы там ещё задремали немного. А до этого ты мне рассказывал про устную “Анну Каренину”, помнишь?
«Нет. Устная “Анна Каренина”?»
«Да».
«Это что ещё за зверь такой?»
«В общем, Фома, – я глубоко вдохнул и резко выдохнул, – исчезла рукопись Сыча. “Египетское метро”».
Фома уставился на меня.
«Что ты сказал? Повтори, пожалуйста».
«Я потерял рукопись Сыча. Потерял. Её нет».
О, эти паузы!
«Ты что, хочешь, чтобы меня сейчас от ужаса вывернуло наизнанку?»
«Прости, Фома, прости, если можешь...»
Фома закрыл ладонями лицо и откинулся на спинку стула; между пальцами торчала незажженная сигарета.
«Как? Когда?» – глухо произнес он сквозь ладони.
«Полной уверенности нет, но скорее всего тогда, неделю назад. В тот день...»
«Нет, это невозможно, это катастрофа, это всё…»
«...я прихватил рукопись с собой...»
«…лучше в петлю…»
«...и там, в подвале, выложил её на стол, чтобы почитать, а потом мы с тобой, оба, немного прикорнули, и вот после этого я её больше не видел, вспомнил о ней только на следующее утро…»
«…Вера же на мне живого места не оставит...»
«…сразу побежал в подвал, порасспросил продавщиц, уборщиц, всех, кто там сидел, – никто ничего не видел...»
«И ты неделю молчал?! Целую неделю молчал?!»
«Я надеялся, что она найдётся, не хотел беспокоить тебя…»
Фома налил себе водки, выпил. Потом тяжело поднялся, прошел к кровати и лег на нее.
«Ничего страшнее со мной произойти не могло, – проговорил он с закрытыми глазами. – Оставьте, пожалуйста, меня одного».
Мы с Мариной пошли курить на кухню.
«Надо дать объявления в газеты и на телевидение. Пообещать хорошее вознаграждение», – сказала Марина, ковыряясь ногтем мизинца в зубах.
«Да, наверное...» – вяло согласился я.
Так мы и сделали. На следующий день объявление появилось на телевидении, еще через день в газетах. В объявлении мы только указали предполагаемое место пропажи и скупые приметы: серая папка с машинописными листами внутри; название пропажи опустили, так как боялись, что объявление может увидеть Вера.
***
На пятый день после публикации объявления в газетах ко мне утром пришел Фома. Выглядел он неважно. Я боялся встретиться с ним взглядом.