Эта тьма и есть свет

У Сьюзи, говорит господин Марк, осталось совсем мало времени, так что мне нужно поспешить. Я отправляюсь в Башню Туурэ, а зеленоглазая Шайни пойдет со мной вместе. Она заступит в Башню и примет управление на себя — так она говорит. У нее эльфийская кровь, так что Башня примет ее, а господину Марку будет легче сдерживать вторжение терцианских всадников. Так они говорят на советах, а я слушаю и пытаюсь понять, что к чему. Сьюзи утверждает, что у меня свое, собственное мышление. Если думать, как я, говорит Сьюзи, можно жить очень счастливо. Это очень хорошо — я всегда мечтал жить счастливо. Хотел вместе со славной Анной попасть в Терцию, и хоть теперь поведу туда зеленоглазую Шайни — пускай. Господин Марк нуждается в нашей помощи, и, как он говорит, не всегда найдешь нужного эльфа в нужный момент.

— Мы выходим через час, — говорю Шайни, а та кивает. Вроде как, она на все согласна. Лицо у нее решительное — как у Сьюзи. Сосредоточена — так говорят. Мне нужно провести Шайни через посты терцианцев, пробраться в порт, а оттуда — сломя голову на побережье Терции. Бежать, бежать, бежать — успеть к Башне прежде, чем сбитые банды господина Марка будут разбиты.

Сьюзи говорит, она сможет сдерживать осаду много дней. У них в головах план, которого я не понимаю. Однажды они усадили меня на стул перед Сьюзи. Шайни сказала, это Сьюзи ее попросила.

— Ты хочешь узнать правду? — спросила Шайни, сложив руки на коленях. Она всегда делала так, если собиралась долго говорить.

— Нет, — я помотал головой.

За спиной у меня стоял господин Марк. Он рассмеялся — он оказался очень веселым человеком, совсем не таким угрюмым, каким показался мне, когда убивал славную Анну.

— Разве тебе не интересно? — удивилась Шайни. Ее зеленые глаза округлились, в ярком свете зала Сьюзи они показались кошачьими.

— Мне нельзя знать правду, — ответил я. Чистая правда! — Вам нужно, чтобы я провел вас к той Башне, в Терции. От этого зависит очень много. Люди погибнут, если я не справлюсь.

— Все верно — разве ты не хочешь узнать, для чего? — Шайни бывала очень умной в вещах, которых я не понимал, но совсем ничего не смыслила там, где я знал лучше.

— Мне нужно вести вас к Башне — вот и все, — ответил я. — Узнаю — зачем, начну думать. Буду брать в голову вещи, которые нельзя брать в голову.

— Что если мы тебя обманываем? — спросила Шайни.

Они вечно обсуждали это — когда кто-то кого-то обманывает. Мне бы лучше знать, что бывает, когда обманывают! Славная Анна столько лет кормила меня пустыми обещаниями, заставляла убивать ради себя, забирала себе мои деньги, унесла жизнь моего отца. Что же теперь, податься в отшельники? Однажды меня предали — так? На мою жизнь перепало в избытке. Теперь по всему выходит, что предавать должны других — не меня. Лучше думать так, чем, как господин Марк, вокруг видеть предательство и обман.

Господин Марк тогда снова рассмеялся за моей спиной. Он никому не верил. Ни мне, ни Сьюзи, ни Шайни — нам всем пришлось ему доказывать, что мы из другого теста. Видно, у них в Терции все иначе.

— Пусть обманываете, в конце я все равно узнаю, — ответил я.

Шайни улыбнулась — по-теплому, как могла бы, наверное, улыбаться Сьюзи, если бы умела.

Наш переход через горы прошел быстрее, чем я рассчитывал. Шайни оказалась хорошим попутчиком. Не болтала лишнего, пила мало, старалась останавливаться только к утру — всю ночь, с самого заката, мы с ней брели вперед. Пришлось снять только один патруль — Шайни проверила карманы убитых и убедилась, что они — разведчики терцианцев.

— Надо бежать быстрее, — голос ее был тревожным.

Мы ускорили шаг. Когда дорога была хорошей — бежали. Усталость снимали сладкие конфеты, которые дала с собой Сьюзи. Целый мешочек, у каждого — свой.

— Больше трех за раз нельзя, — сказала Шайни.

Мне стало интересно, откуда она столько знает, и я спросил ее наутро, когда мы укладывались спать на ветвях дуба.

— Меня научил всему Морохир, — сказала она.

— Морохир? — никогда не слышал этого имени. — Кто-нибудь из ваших старейшин?

Шайни рассмеялась и велела мне спать. На следующий день, когда мы миновали узкую речушку и выменяли у охотников тушку зайца на горсть монет, она села у костра и рассказала свою историю.

Она родилась в гетто Терции, в столице. У нее был клан — так эльфы называют свои семьи. В клане была она, другие младшие дети, были послушники, работники и старейшина. Потом начались беспорядки. Короля убили, его злой наследник штурмовал город. Много эльфов погибло в пожарах, организованных этим злодеем. Лицо у Шайни было бледным, когда она рассказывала про него, губы ее дрожали.

Потом эльфы зажгли гетто. Она сказала, так они замаливали свои грехи перед Башнями. Я спросил ее, разве можно согрешить перед камнем? Она рассмеялась и ответила, что эльфы верят, что Башни — это великие божества, которые повелевают всеми силами на земле. В тот день, она сказала, ее спас один гвардеец — человек. Он был щедрым и добрым и удержал ее, когда она хотела кинуться в горящее гетто. И после они увидели, что новый старейшина ее клана выжил. Их стало трое — так она сказала. Трое, а еще — Морохир.

— Он научил тебя всему? — спросил я.

Она сжала губы, нахмурилась и перестала рассказывать, а зайца мы доели и легли спать.

Если в дороге нам попадалась дичь, я готовил ее на костре и просил Шайни рассказать мне дальше. Сначала она отказывалась, а потом, глядя на меня, пока я свежевал тушки, стала говорить.

Дикая утка рассказала мне, что Морохир повел Шайни, гвардейца и старейшину в Башню Туурэ. Рассказала про исход эльфов, когда последний остроухий покинул стены столицы Терции. Никого не послали за ними — королю было все равно. Его не волновал народ элвен.

— Начался голод, — сказала Шайни.

— В такое время нужно спасать свою семью, — ответил я.

Она опять замолчала.

Куропатка была историей о том, как вчетвером они добрались до Башни и вошли внутрь. Морохир пустил их и рассказал о том, как все устроено. Он рассказал, как сделать, чтобы Башня работала, как устроена связь, как работают стены.

— Разве могут стены работать? — спросил я.

— Если говорить с ними на правильном языке — могут, — ответила Шайни.

Я больше не перебивал ее, и когда куропатка валялась косточками в костре, Шайни продолжала говорить. На лице ее были слезы, но я молчал.

— Он объяснил нам, что нужно делать, показал все и велел мне садиться внутрь. Он сказал, у женщины лучше получится управлять Башней. Сказал, мы с детства приучены к тому, чтобы думать о многих вещах. И я пошла вниз, а Роуни остановил меня. Он схватил меня за руку и закричал мне: «Беги!». Он все кричал и кричал, а к нему потянулись иголки. Они достали его, схватили — подвесили в воздухе. А он все кричал!

Пока догорала куропатка, Шайни плакала, закрыв лицо ладонями, а я молчал.

Следующим днем мы ступили на улицы моего родного города. Нант — торговый город. В каждом порту Союза налажена торговля, но Нант — самый крупный из них, так говорил господин Марк, когда мы бежали отсюда. Впервые за четыре года я на знакомых улицах.