Европейская поэзия XIX века

НА СТАРИННОЙ КАРТИНЕ Перевод С. Ошерова

Взгляни, как весел летний луг, Как густ камыш речных излук, Как безмятежно — погляди! — Дитя у Девы на груди, А в дальней роще так густа Листва грядущего креста.

МАШЕНЬКА Перевод С. Ошерова

Эти уста, сохранив обаянье отчизны, забыли Звук языка, что лепил пухлость прелестную губ. В руки учебник берет ленивица, хмурясь в досаде, Русские фразы твердит, — всё, как велит ей отец. Губы строптивые! Вы лепечете сладко — но краше Стали с тех пор, как тайком делом другим занялись!

ЛАМПА Перевод С. Ошерова

По-прежнему, о лампа, красота твоя Живит собою зал полузаброшенный, Где ты на легких столько лет висишь цепях. Венком по краю чаши беломраморной Из бронзы вьется плющ зеленый с золотом, И хоровод детей на чаше вырезан. Как все чарует! Подлинным искусством здесь Слит дух веселья с истовой серьезностью. И пусть тебя не видят — но прекрасному Довольно для блаженства красоты его.

В ПУТИ Перевод С. Ошерова

«Тяжелый крест ношу я, Об этом и пишу я, — А кто не ведает забот, Пускай мои стихи сотрет!» Кто на скамье в глуши печальной этот стих Нетвердой выводил рукою, — нет, не в шутку,— Скиталец иль пастух, присевший на минутку? Веселья не видать в словах его простых! Не нынче, не вчера написаны они, Здесь многие пройти успели в эти дни, И, строчки по складам прочтя, любой глядел На жизнь свою, постичь стараясь свой удел, Стоял в задумчивости миг — и шел потом С привычной ношею забот своим путем, Оставив строки тем, кто будет здесь бродить И думы горестные в сердце бередить.

ЭРИННА — К САПФО Перевод С. Ошерова

«Много тропок ведет в Аид, — поется В старой песне, — одной из них пойдешь ты,— Знай и помни». — Кто, Сапфо, о том не знает, О чем нам каждый скажет день? Но живым такое слово неглубоко Входит в сердце: рыбак, взраставший у моря с детства, Шороха воли притупившимся ухом не слышит. Только сегодня — послушай! — так странно встревожилось сердце! Солнечный блеск нынче утром, Озарявший вершины деревьев, Рано сонливицу (так ты недавно бранила Эринну) С душного ложа в сад поманил… На душе у меня было тихо, по в жилах Билась неровно кровь, от бледных щек отливая. А когда перед зеркалом я закрыла лицо волосами И потом завесу душистым раздвинула гребнем, Странный я встретила взглядом в зеркале взгляд. «О глаза, — я сказала, — чего вы хотите? Ты, мой дух, до сих пор бестревожно обитавший В этом сердце и с чувствами живыми обрученный, С какой пугающей полуулыбкой, строгий демон, Ты мне киваешь, смерть предвещая!» И что-то вдруг пронзило меня, Словно блеск зарницы, словно свист черноперой стрелы, Проносящей смерть у виска. И, к лицу ладони прижав, еще долго со страхом Я глядела во тьму кружащей голову бездны. Но о собственной участи смертной Я без слез помышляла, И лишь вспомнив, что смертна и ты, И все подруги, И милое искусство Муз, Залилась я слезами. В этот миг головная сетка, твой дивный подарок,— Височные нити и на них золотые пчелы,— Со стола мне сверкнула. Когда праздник, обильный цветами, мы будем Справлять в честь супруги Плутона, Я хочу посвятить могучей богине сетку, Чтоб она благосклонной и кроткой была и к тебе и ко мне И каштановой пряди с любимой твоей головы Для Эринны тебе не пришлось бы срезать слишком скоро.

УЗНАЙ ЖЕ, СЕРДЦЕ! Перевод Г. Ратгауза

Где затаилась ель в лесу далеком? Где роза та цветет, под чьим окошком? Судьба сулила им,— узнай же, сердце! — так нежно зеленеть в твоем надгробье. Два вороных конька в траве пасутся, потом спешат домой, вприпрыжку, резво. Они твой гроб свезут неспешным шагом, быть может, раньше, чем с копыт их звонких подкова упадет, что мне блеснула!

КРАСАВИЦА РОТРАУТ Перевод Г. Ратгауза

Как дочь короля Каэтана зовут? — Ротраут, красавица Ротраут. Негоже ей прясть и мести со двора. Что делает юная Ротраут с утра? — Охотится, удит. О, если б служил я в охоте у ней, Охотился с нею и бил лебедей! — Молчи, мое сердце! Вот месяц прошел, О, Ротраут, красавица наша, Ротраут! — И юноша служит тебе, Каэтан, Надел он охотничий темный кафтан И в чащу умчался. О, если бы я королевичем был! Всем сердцем я Ротраут-красу полюбил. — Молчи, мое сердце! Под дубом они прилегли отдохнуть, А Ротраут смеется: «Зачем на меня ты, любуясь, глядел? Дружок, поцелуй меня, если ты смел!» Как боязно стало! Но думает: «Этим не шутят спроста!» И Ротраут-красу он целует в уста. — Молчи, мое сердце! И молча они поскакали домой. Ротраут, красавица Ротраут! А сердце ликует, как юный птенец: «Надень хоть сегодня свой царский венец, Но я не в обиде! Узнайте, все листья в могучем лесу, Что я целовал нашу Ротраут-красу!» — Молчи, мое сердце!

ВЕНЧАНИЕ НА ЦАРСТВО Перевод А. Голембы

Граф Милезинт коварен был: Он меч свой непреклонный Занес, племянника убил И завладел короной! В просторном тронном зале Злодея увенчали. Ужели он ирландцев ослепил? Король грустит в полночный час, Иль пьян он после пира? Безумец не смыкает глаз, Нова его порфира. Он сыну молвит слово: «Венец подай мне снова И разузнай, кто хочет видеть нас!» Вступает черная беда В угрюмые хоромы: Теней зловещих череда, Зловещий блеск короны. Скользят безмолвно тени, А Милезинт в смятенье,— Ему от них не скрыться никуда! Выходит из толпы немой Дитя с кровавой раной, Тоска и скорбь судьбы самой В его улыбке странной. Дитя подходит к трону И молвит, сняв корону: «Убийца, вот тебе подарок мой!» Виденье скрылось наконец, Вновь призраки далече,— Бледнеет ночь, блестит венец, И догорают свечи. Сын Милезинта снова Взглянул в лицо отцово,— Пред ним на троне восседал мертвец.

ЭТО ТЫ! Перевод А. Голембы

Синей шалью с вышины Веет, веет ветер вешний, Все нежней в округе здешней Дух пришествия весны. Одолела сон Зимняя природа. — Слышу, слышу арфы тихий звон! Это ты, Весна! Жду твоего прихода!

СЛИШКОМ! Перевод 3. Морозкиной

Сияет день весенним озареньем. Навстречу небу страстно холм стремится. Готов любовной негою излиться Застылый мир и стать стихотвореньем. У реющей сосны перед селеньем Моей любимой милый дом таится. О сердце! Перестань так сильно биться И слей блаженство с умиротвореньем. Любовь! Рассей скорее наважденье, Которым полнит душу мне природа, А ты, весна, умерь любви желанья. Угасни, день! Ночь, дай мне исцеленье! Пока прохладны звезды небосвода, Хочу подняться к бездне созерцанья.

У ЛЕСА Перевод 3. Морозкиной

Люблю в тени опушки в день погожий Лежать, кукушки возгласам внимая. Они, долину мерно усыпляя, На песню колыбельную похожи. Лишь здесь есть то, что мне всего дороже: Привычкам общества не потакая, Могу самим собою быть, пока я Покоюсь на моем зеленом ложе. Когда бы люди светские дознались, Как могут время расточать поэты, То мне они завидовать бы стали: Затем, что под рукой моей сплетались Тугим венком прекрасные сонеты, Пока мой взгляд притягивали дали.

ГЕРМАН ФЕРДИНАНД ФРЕЙЛИГРАТ

Герман Фердинанд Фрейлиграт (1810–1876). — Один из крупнейших революционно-демократических поэтов Германии. В 1848–1849 годах вместе с Г. Веертом вел литературный отдел «Новой Рейнской газеты», издаваемой Марксом и Энгельсом.

Жизненный и творческий путь Фрейлиграта сложен. В первом поэтическом сборнике — «Стихотворения» (1839) — очень сильна романтическая традиция, чувствуется влияние «Восточных мотивов» В. Гюго. В идейной борьбе 1840-х годов в Германии Фрейлиграт вначале пытался занять надклассовые, абстрактно-демократические позиции (стихотворение «Из Испании», 1841), но уже сборники «Символ веры» (1844) и «Caira» (1846) знаменуют собой переход поэта в ряды революционной демократии. Идейно-художественной вершиной творчества Фрейлиграта стали две книги «Новейших политических и социальных стихотворений» (1848; 1851). Но, вынужденный после поражения революции 1848–1849 годов к длительной эмиграции, Фрейлиграт не удерживается на достигнутых идейно-художественных позициях, постепенно отходит от Маркса и Энгельса; он возвращается в Германию в 1868 году вполне примиренный с политической реакцией и снова апеллирует к «надклассовым» внепартийным позициям.

ОКОННЫЙ ПЕРЕПЛЕТ [99] Перевод В. Шора

Был в замке пышный пир: курфюрст [100] на праздник рыцарей созвал, И звуки скрипок, труб и флейт заполнили старинный зал. Уставлен яствами был стол, и в кубках искрилось вино. Стоял июльский жаркий день. Курфюрст велел раскрыть окно. А из окна был виден лес, где от жары спасала тень, Тот лес, где так любил курфюрст блуждать, охотясь, целый день И слушать ржанье лошадей, и ловчих крик, и лай собак, Забыв строптивый Кенигсберг и непочтительный ландтаг. О, дерзкий город Кенигсберг! О, непокорная страна! Меж вами и курфюрстом шла непримиримая война. То был не рыцарский мятеж! О нет, восстали города,— Чтобы крестьянами владеть не смели больше господа! Да, беспокойный этот край — не Бранденбургская земля! Здесь дух борьбы, гражданский дух, кипящей лавою бурля, Подчас и в наши дни грозит короны обратить во прах; И с давних пор князья таят в груди и ненависть и страх! Был в замке пышный пир. Курфюрст не пожалел гостям вина… «Что до сословий мне! В лесу убил я нынче кабана!» Шумели гости… Вдруг вошел и всех в молчание поверг Гонец, которого прислал вольнолюбивый Кенигсберг. Вручил письмо. «Наверно, вновь ландтаг ослушаться посмел»,— Сказал курфюрст, сломал печать, прочел и страшно побледнел. Какая наглость! Обуздать хотят монарший произвол! «Самонадеянный народ! Ты далеко игру завел! — Курфюрст разгневанный вскричал. — Ты мне дерзишь в последний раз! Что помешать бы мне могло вот это яблоко сейчас В окно швырнуть? И так же мне ничто не в силах помешать Стать на янтарном берегу ногою твердою опять! Ничто!» И, руку протянув, из вазы яблоко он взял. «Ничто!» — он снова произнес, и замер в ожиданье зал. «Я усмирю бунтовщиков! Им никогда не встать с колен! Моим ты будешь, прусский край! Моим — мятежный польский лен!» Швырнул. И, описав дугу, упало яблоко… куда ж? В соседний лес? О нет, отнюдь: оно ударилось в витраж! Отбросил яблоко назад свинцовый переплет окна. Я вижу в том счастливый знак твоей судьбы, моя страна!

99

Оконный переплет. — Написано в 1844 г.

100

Курфюрст — Георг-Вильгельм Бранденбургский (умер в 1640 г.), получивший от польского короля право взимать дань с Пруссии, которая являлась в то время данницей Польши.