Европейская поэзия XIX века

МОЕЙ ПЕСНЕ Перевод А. Сиротинина

Иди, о песня, по родному краю. Где гибнут, ободряй, где спят, буди, И пусть тебя какие и не знаю Там беды ждут, ты все иди, иди! Живой росой на сербов ты пролейся, В них крепость мышц и твердость духа влей, Могучим пламенем в груди развейся, Сердца любовью жаркою согрей! Молю, колена пред тобой склоняя: Иди, нам зорю лучших дней вещая, Иди, как слово правды, торжествуя, И чудо сотвори: влей в мертвых силы И, камень отваливши с их могилы, Воскликни: «Край проснулся! Аллилуйя!»

ГРЕЦИЯ

АНДРЕАС КАЛЬВОС Перевод С. Ильинской

Андреас Кальвос (1792–1869). — Родился на острове Закинфе, долго жил в Италии, умер в Англии. Два сборника его од, «Лира» (1824) и «Лирика» (1826), посвящены событиям греческой национально-освободительной революции 1821–1829 годов. Муза Кальвоса сурова. Она взывает к гражданской добродетели, к беззаветному выполнению патриотического долга. «Богоравный и пылкий душою, как Пиндар», — писал о Кальвосе выдающийся греческий поэт XX века Ангелос Сикельянос.

На русский язык оды Кальвоса переводятся впервые.

ОДА СВЯТОМУ ПОЛКУ [111]

Пусть не прольется грозою туча, и ветер жестокий пусть никогда не развеет землю святую, что вас покрывает. Пусть ее окропляет серебряными слезами розоперстая дева, и вечно пусть расцветают цветы. Славные дети Эллады, доблестно павшие в битве, орден великих героев, новая слава отчизны. Лавры победы судьба у вас отняла и взамен из мирта и кипариса сплела вам венок иной. Но если герой погибает за родину, то бесценной наградой становится мирт и доброю — ветвь кипариса. С той поры, как природа, мудро творя человека, страх пролила в его очи, и золотые надежды, и день,— сразу же лик земли, обширной и плодоносной, взору его открыл бесконечность курганов могильных. Мраком они покрыты; лишь немногим курганам, избранным волей небес, звезды бессмертия светят. Греки, вы были достойны древней отчизны и предков. Вас обошла, миновала горькая участь безвестья. Старец завистливый, злой, подвигов недруг и памяти ненавистник, море и сушу обходит свирепым дозором. Льет из кувшина старик обильные воды забвенья. Где ни пройдет — исчезают города, королевства, народы. Стоит, однако, ему приблизиться к вашей могиле, Время меняет свой путь, память о вас почитая. Час не замедлит, вернутся к Элладе порфира и скипетр; матери будут сюда юных сынов приводить. Будут в слезах целовать священную землю кургана. «Станьте такими же, — скажут,— как славные эти герои».

111

Ода Святому полку. — Ода посвящена павшим героям войска Александра Ипсиланти, выступление которого положило начало греческой революции.

ПОЖЕЛАНИЯ [112]

Пусть уж лучше морские разъяренные волны затопят мою отчизну, как несчастную одинокую лодку, пусть уж лучше мне доведется на островах и материке увидеть буйное пламя, пожирающее леса, города, народы, надежды, пусть уж лучше стократ рассеянные по миру побредут в нищете с протянутою рукой хлеба просящие греки, чем будут у нас покровители. Не слепили меня никогда богатства и титулы, не слепило меня никогда сияние скипетров. Если бы каждый раз с кончиной злого монарха в небе гасла звезда, то мало у нас осталось бы небесных светил. Та же рука, простертая государству чужому в знак покровительства, свой же народ душила и душит — прежде и ныне. Сколько отцов вместо хлеба могут лишь поцелуи дать голодающим детям, у ваших же уст сверкают кубки златые. Когда под сияющий скипетр зовете вы новые страны, потоками новыми пота хотите вы снова отмерить щедрую мзду штыкам, что стоят на страже дрожащих ваших монархий, штыкам, что всегда угрожают добродетели и поражают тех, кто ей верен. Сокровищ вы жаждете новых, несметных, спешите купить хвалу и рукоплескания, обманчивый фимиам корыстного лицемерия. За истину и за веру, за крест не жалеем мы жизни, вы же тайком помогаете тем, кто истину топчет, надругается над крестом. Чтоб укрепить тиранию, в своих городах вы чтите крест, ну а в Греции вы же против него откровенно встали войной. Теперь вы опять — покровители, руку нам предлагаете, прочь ваши руки — господь молнией гнева сразит подлое вероломство. Когда молодое деревце буйные ветры гнули, тогда нужна была помощь, теперь же оно окрепло, сил накопило. Меч свой сожмите, греки, взоры ввысь поднимите, смотрите: там, в небесах, ваш покровитель бог, он лишь один. Если же помощи божьей, мечей и ружей не хватит, лучше уж в стойле у турок снова вы будете ржать — дикие кони, нежели… Чем откровенней, ожесточенней, слепее будет ярмо тирании, тем скорее найдутся способы избавленья. Не ослеплен я страстью, с лирой моей в руках я песню эту слагаю у самого края могильной зияющей пасти.

112

Пожелания. — Негодование поэта вызвано враждебной позицией западных держав по отношению к греческой революции.

ДИОНИСИОС СОЛОМОС

Дионисиос Соломос (1798–1857). — Родился на острове Закинфе, получил образование в Италии и начал писать стихи на итальянском языке, однако по возвращении на родину обратился к народному греческому языку, отказавшись от архаичного языка, который господствовал в то время в греческой литературе.

Под впечатлением победного шествия греческой революции Соломос создает в 1823 году «Гимн Свободе», ставший позднее национальным гимном Греции. Национально-освободительной борьбе греческого народа посвящены также незавершенные поэмы Соломоса «Ламброс» (1823–1833), «Критянин» (1833–1834), «Свободные осажденные». Последняя поэма, над которой Соломос работал около двадцати лет (в 20–30-е годы), считается вершиной его творчества. «Маленький мир осажденного города… сделай символом всей Греции, всего человечества… Вспомни эсхиловского Прометея…» — писал Соломос в своих рабочих заметках к этой поэме.

Первый поэт греческой революции, Дионисиос Соломос явился основоположником греческой литературы нового времени.

КСАНТУЛА [113] Перевод Е. Смагиной

Увидел я Ксантулу вечернею порой, она садилась в лодку, чтоб ехать в край чужой. Я видел: ветер мчится, вздувает паруса, как будто голубь-птица взлетает в небеса. Увидел я: в молчанье друзья стоят кругом, она же на прощанье махала им платком. Белел, как парус дальний, платок в ее руке, пока и он, прощальный, не скрылся вдалеке. И вскоре, помню, вскоре я различить не мог, что вижу — пену моря иль парус и платок. И у пустого моря осталися друзья, заплакали от горя, и плакал с ними я. Я плачу не о лодке, мне паруса не жаль, а жаль мне, что Ксантула плывет в чужую даль. Я плачу не о лодке, чей парус над водой,— я плачу о Ксантуле с косою золотой.

113

Ксантула. — Одно из ранних стихотворений Соломоса. Положенное на музыку, оно стало народной песней. Имя «Ксантула» значит «белокурая».

ДЕВУШКЕ, ВОСПИТЫВАЮЩЕЙСЯ В МОНАСТЫРЕ Перевод Е. Смагиной

Краса моя, затворница, приди хоть на мгновенье, явись в решетчатом окне, мое послушай пенье. К тебе летит сладчайший стих, твердыни стен минует, стена пропустит голос мой, стена не приревнует. Дай мне поцеловать тебя — мне пламя сердце сушит, лишь поцелуй меня спасет и мой огонь потушит. Краса моя, затворница, приди, побудем вместе, не украду, невинная, твоей девичьей чести.

НЕЗНАКОМАЯ Перевод Е. Смагиной

Кто в платье белом сходит в долину дорогой длинной с горы крутой? Как только эта дева является, цвет распускается в траве густой. Цветы и травы блестят красою и головою кивают ей, просят, влюбленные, чтоб не забыла, чтобы ступила по ним скорей. Алы уста ее, словно раскрытый, росой омытый граната цвет перед зарею, когда светлеет и наземь сеет росу рассвет. Волна волос ее струит, густая, на грудь спадая, свет золотой. Смеясь, глаза ее светят прекрасной, как небо, ясной голубизной. Кто в платье белом сходит в долину дорогой длинной с горы крутой?

CARMEN SAECULARE [114] Перевод А. Эфрон

1

Вздымалась грудь, в которой цвел мир непорочных лилий… Над первозданного землей вставала первозданно Ребенком заспанным заря и розовые ноги В прохладу блещущей росы несмело погружала.

2

В траве все пестрые цветы зажгла она, как свечи, И небеса с землей слились в ее разверстом взоре.

3

Над маленьким мирком кустов, былинок и травинок, Как струи водомета, дуб свои раскинул ветви… Ни щебетам здесь места нет, ни нежным воркованьям, Устами каждого листа глаголет дух мятежный. Высокий дуб, высокий дух, свои слагает гимны Из песнопений всех искусств, из всех небесных зарев. И ты, смятенный океан, ты, мать-земля благая, Ты, твердь — в соборе бытия чудовищный светильник, Бесчисленностью голосов слились в единой песне, Неисчислимостью светил — в сиянии едином. Пастушка в тишине творит смиренные молитвы, И звезды впитывают их — так впитывает влагу Любым ростком своим земля; так серафимы рая Небесной учатся любви, внимая тем молитвам… Кто знал, что розу породить способен камень мертвый? ……………………………………. Но где ж вы, нежные стопы, омытые росою, Где грудь, в которой расцветал мир лилий непорочных? Играет девушка в траве с ягненком белоснежным.

114

Carmen saеcularе. — В переводе с латинского — «Гимн века». Так называется торжественный гимн римского поэта Горация (65–8 гг. до н. э.) по случаю игр в честь подземных богов; эти игры проводились примерно раз в сто лет. Мотив прославления животворных сил природы сближает стихотворение Соломоса с гимном Горация.

ИОНИЙЦАМ (Эпиграмма) Перевод А. Эфрон

Всегда, несчастный мой народ, прекрасный, несравненный, За всю доверчивость твою ты награжден изменой…

СВОБОДНЫЕ ОСАЖДЕННЫЕ [115] (Фрагменты) Перевод А. Эфрон

* * *

В долине — гробовая тишь, ни шороха, ни звука… На птиц, что зернышки клюют, мать смотрит с горькой мукой. Туманит голод очи ей, из сердца рвутся стоны, И с нею плачет сулиот [116] , в невзгодах закаленный. — Не мужество мое, но мощь, но сила иссякает… Не удержать в руках ружье, и турок это знает.

* * *

Апрель и Эрос все луга усеяли цветами, Но ружей больше, чем цветов, пред скорбными очами. Как движущийся белый холм, плывет овечье стадо, Прохладным облаком земным оно ласкает взгляды, Чтоб раствориться, как туман, за синим окоемом. Цветком, проснувшимся в цветке, над озером знакомым Порхает синий мотылек, как дуновенье, нежный, И с отражением своим играет, безмятежный. Что мотылек! И для червя пришла пора благая… Природа, прелестью своей всех равно одаряя, И в сухость выжженной травы, и в камень жизнь вдохнула — Весь воздух напоен ее журчаньем, пеньем, гулом. Тысячекратна смерть для тех, кто гибнет в день весенний, Когда все празднует окрест природы воскресенье!

* * *

Развей природы колдовство, горн, сделай эту милость, Чтоб жены, дети, старики душой не размягчились! Раздался слабый звук трубы и замер бездыханно. Как только смог он долететь до вражеского стана? Но долетел и вызвал в нем раскаты злого смеха, И голос вражеской трубы ответил грозным эхом. Насыщенная жизнью грудь арабского горниста Веселый рокот разнесла под небосклоном чистым, Вокруг — и вдаль, и вширь, и вглубь, — и, наконец, из горна Пронзительный и страшный звук отчетливый исторгла. Повиснув в ясной тишине, как крик высот бездонных, Он медленной звездою пал на стан непокоренных.

* * *

Деянья, мысли и слова… Сейчас я вижу только Вот эти россыпи цветов — их белизна, их пурпур, Их синева позлащены мерцаньем крыл пчелиных… Там жизнь, тут смерть. И на заре, и в светозарный полдень, И в час туманящихся вод, и в час прозрений звездных Гудит и корчится земля и глухо стонут скалы. «Араба конь, Француза ум, ты, злая пуля Турка [117] , Ядро Британца — грозный вал над хижиной убогой… Ее защитникам, увы, не долго защищаться! Хоть бы умолк проклятый гром — нет на него напасти!» Так говорил чужой моряк на судне иноземном… Испуганные острова творят молитву, плача, Их жалобы и гордый храм, и бедная часовня Смиряют трепетом огней и ладанным туманом… Но зло грозит из-за угла растерянной рыбачке, И гонит с берега ее, и путает ей снасти. В торжественный рассветный час и в полдень лучезарный, В час умножающихся звезд и вод, покрытых дымкой, Вдруг сотрясается земля и, дыбясь, ропщет море… Старик, что вверил свою жизнь рыбацкой скромной снасти, Отбросив удочку, застыл, предавшись черным думам: «Араба конь, Француза ум и ты, ядро Британца, Ты, пуля Турка, — хищный вал над бедною лачугой… Защитникам ее, увы, искать защиты негде! Все не смолкает этот гром — он, видно, нескончаем… Плачь, сердце бедное мое, скорби со мною вместе!»

* * *

Я вижу доблестных детей и жен непокоренных, Столпившихся без слез, без слов, в немом оцепененье Вокруг печального костра, чей пламень поглощает Остатки утвари былой, домашний скарб бездомных, И освещает бледность лиц и жалкие лохмотья… О пламя, в пепел превратись, чтоб им главу посыпать! Сквозь непоколебимый строй оружия чужого Готовы продолжать они последний путь к свободе — Быть с братьями своими там иль здесь принять кончину. Посторонись же ты, ружье, и ты, клинок турецкий! Зажав тростинку в кулаке, проходит безоружный.

115

Свободные осажденные. — Поэма посвящена героической обороне города Месолонги, который дважды подвергся турецкой осаде. Вторая осада началась в апреле 1825 г. и закончилась через год, когда истощенные голодом защитники города решились пойти на прорыв. В живых остались немногие. Месолонги был сожжен дотла.

116

Сулиот — житель горного местечка Сули в Эпире. Маленькое племя сулиотов прославилось своей героической борьбой против турецких завоевателей.

117

Араба конь, Француза ум, пуля Турка… — Эта фраза символизирует мощь вражеских сил, ополчившихся против маленького Месолонги.

АЛЕКСАНДРОС СУЦОС Перевод О. Чухонцева

Александрос Суцос (1803–1863). — Родился в Константинополе, учился в Париже, откуда в 1825 году приехал в Грецию, чтобы принять участие в освободительной борьбе своего народа. Здесь он опубликовал свои «Первые сатиры» (1827). В 1827 году Суцос издавал журнал «Сатирический бич», изобличавший баварское засилье в молодом греческом государстве. Неоднократно подвергался преследованиям, умер в изгнании.

Среди произведений Суцоса — сборники стихов «Панорама Греции» (1831) и «Поэтический портфель» (1845), поэма «Скиталец» (1839), комедии «Премьер-министр» (1843), «Непокорный поэт» (1843).

На русский язык стихи А. Суцоса переводятся впервые.