Европейская поэзия XIX века

ПЕРВОЕ АПРЕЛЯ

— День веселых надувательств, он для нас как именины; мы на головы разиням опрокинули корзины всяких слов и обещаний, короба понасулили барышей и повышений — а они и рты раскрыли. Нас министрами-лжецами называют? Что ж, зовите! Нынче первое апреля, господа, — уж не взыщите. — Греки, ваши кровь и жертвы, беды ваши и утраты — дороги для нас и святы. Мы не плуты, обещаем — а честной народ рассудит: будет — только что купаться каждый в золоте не будет! Хохочите как хотите и пройдохами зовите: нынче первое апреля, господа, — уж не взыщите. — Сколько лет уже, поверьте, мы других забот не знали, чтобы только вы в заботе и нужде не бедовали. Ради вас мы кости гложем и мотаемся по свету, лишний раз едва ли спросим то, на что ответят: «Нету». Хохочите как хотите и пройдохами зовите: нынче первое апреля, господа, — уж не взыщите. — Погодите, вот промчатся два-три года бегом скорым и вы будете гордиться дальновидным нашим вздором, и когда мы в наступленье перейдем из обороны, то рекою разольются просвещенье и законы. Хохочите как хотите и пройдохами зовите: нынче первое апреля, господа, — уж не взыщите. Это первого апреля из министров двое-трое так чесали языки. — Господа, — и я сказал им, — все вы звания героя заслужили, и отчизна бережет для вас венки. Что же, смейтесь как хотите и обманщиком зовите: нынче первое апреля, господа, — уж не взыщите. Ах, министришки, пилаты, вы словам моим не рады,— и ни слова от досады. Что же, судьям передайте наглеца и шарлатана. — Господа, — скажу я судьям, — вы забыли: день обмана. Я воспел министров наших, и воспел их в лучшем виде: впрочем, первое апреля, господа, — уж не взыщите.

К СВОБОДЕ

Нет, ты не та уже теперь, кого я видел столь прекрасной, с хламидой легкой на плечах, с мечом в руке, по-царски властной. Орел на быстрых крыльях нес твои знамена, и вослед за колесницею твоей летели клятва и привет: — Твой храм священный защитить спешим мы — или пасть у входа, о наша Госпожа Свобода! Мы следовали за тобой, от голода и жажды маясь, и мученический венец мы принимали, улыбаясь; и девы Эврота в полях, где и трава была в крови, пэаны воинам плели и песни девичьи свои, и отзывались камни плит героям нового похода: о наша Госпожа Свобода! Ты помнишь ли о временах триумфов и кипящей лавы, когда любой — и стар и млад — все были воинами славы, и, пленных, за кормой своей Мьяулис [118] в гавань флаги вел шестидесяти кораблей, и море улыбалось им, и толпы яркие народа: о наша Госпожа Свобода! Мы жили, прав не уступая, и не точила злоба нас, ни зависть, ни вражда тупая; о, возврати, Богиня, нам хотя бы несколько минут от той блистательной поры, которую столетья чтут! Как добродетель во плоти сойди, святая, с небосвода, о наша Госпожа Свобода! И вот — час Керкирца [119] настал, и Кратера погасло пламя, молчал подавленный народ три года — и поникло знамя. Три года рабства и стыда, гнев очистительный храня, подспудно приближали час — час извержения огня, и Тирания пала ниц, и в миг один смело три года, о наша Госпожа Свобода! Пылает ли в твоих глазах огонь живой и благородный или ярчайшая звезда горит лишь в памяти народной? Я вижу только, как поблек, увял твой розовый венок, устали ноги, и туман твой взор потухший заволок, и ты теперь уж не расцвет, не мужество, а боль ухода, о наша Госпожа Свобода!

118

Мьяулис — один из военачальников греческой революции 1821 г.

119

Керкирец — уроженец острова Керкиры. Имеется в виду И. Каподистрия, избранный в 1827 г. президентом Греции. Суцос упрекает Каподистрию в отступлении от демократических принципов греческой революции, закрепленных конституцией Национального собрания Греции (1822).

АЛЕКСАНДРОС РАНГАВИС

Александрос Рангавис (1809–1892). — Родился в Константинополе, учился в Германии, был крупным государственным деятелем — министром иностранных дел, послом.

Поэзия Рангависа проникнута романтикой освободительной борьбы и на ранней стадии близка к фольклорной традиции. Стихотворение «Клефт» (клефты — греческие партизаны времен борьбы против турецкого ига) стало популярной народной песней. Литературное наследие Рангависа огромно, — кроме стихотворений и поэм, он писал драмы, рассказы, романы.

На русский язык переводится впервые.

КЛЕФТ Перевод Р. Дубровкина

В горах ночь зимняя черна. Снег падает на склоны. Где тропок узких крутизна, Где скал отвесная стена, Встал клефт непокоренный. Он держит молнию и гром В карающей деснице. Стал горный кряж ему дворцом, Бездонный небосвод — шатром, Надеждой — пули-птицы. Его клинка услышав звон, Бежит тиран кровавый. Хлеб горца потом орошен, Достойно жить умеет он И умереть со славой. Повсюду в мире правит гнет, Жестокость и коварство. Богатый честь не бережет, А здесь, в горах, — добра оплот И благородства царство. Продать народы, как стада, Готовы толстосумы. Смешна им родины беда, А здесь, где горная гряда, Лишь ружей треск угрюмый. Лобзать следы господских ног И стать рабом навеки? Нет, здесь, где темный бор высок, Лишь крест целуют и клинок Бестрепетные греки. Родная, плачь, труба в поход Зовет неумолимо. Нас вечная разлука ждет, Но видеть в рабстве свой народ, Поверь, невыносимо. Не хмурь, невеста, милый взор В страданье безысходном. Пойми, остаться мне — позор. Свободным я живу средь гор И встречу смерть свободным. Родной земли ужасен стон. Ружье упало глухо. Повсюду кровь, булата звон, Пожарища со всех сторон. Рыдает мать-старуха. Друзей поникших череда Несет героя тело. Их песня горькая горда: Свободным клефт живет всегда И умирает смело.

АНДРЕАС ЛАСКАРАТОС Перевод Юнны Мориц

Андреас Ласкаратос (1811–1901). — Родился на острове Кефалонии, получил юридическое образование во Франции и Италии. В 1830 году выпустил в свет свой первый поэтический сборник — «Ликсури в 1836 году», а в 1872 году собрал все свои стихотворения в том «Разные стихи». Острая социальная сатира Ласкаратоса навлекла на него гнев духовенства; он был отлучен от церкви.

Сонеты Ласкаратоса переводятся на русский язык впервые.

К ЭРОТУ

Эрот, не шляйся зря, не лезь в мой дом, Чтоб не испортить наши отношенья. И более того — приняв решенье Со мной порвать, ты будешь молодцом. Я сыт по горло первым сватовством. Катись к чертям, быстрей, без копошенья, Не то мои кулачные внушенья Покончат вмиг с проклятым шутовством! Не доводи до этого, мой милый, Ведь я способен крылья выдрать силой — И завопишь индюшкой тупорылой, И все увидят бег твой хромокрылый. И эти стрелы, весь пучок, как вилку в тесто, Тебе засуну — знаешь сам, в какое место!

ЧУЖДЫЙ СВОЕЙ ЭПОХЕ

Воистину несчастен — кто на свет родится и по духу превзойдет свою эпоху: обрушится волна общественных традиций, под тяжестью которых будет плохо. А если он, бедняга, в надеждах утвердится и потянет за собой свою эпоху, тогда сплотится тьма общественных амбиций и храбреца раздавит, словно кроху. Его отвергнет с треском и заклеймит позором неблагодарный сброд и родина-невежда. И жертве, брошенной на растерзанье сворам, блеснет одна печальная надежда — что, может быть, потомков здравый разум воздаст ему за все страданья разом.

МОЕМУ ПОРТРЕТУ

Вот и меня наконец-то нарисовали,— как видно, после кончины, гроба и тленья мне непременно придется висеть в зале. Ох, интересно, какое же впечатленье я оставлю у тех, кто с опаской вначале рассматривать станет портрет в отдаленье. Этот промолвит: «У! Из дьявольской швали! Он теперь верховодит в аду, где скопленье таких же чертей!» Но другой возразит: «Едва ли… Просто этот несчастный тащил в исступленье крест, который иные не поднимали, и горькая правда — все его преступленье!» А мне самому (и вам желаю того же!) сужденья мои о себе — и важней и дороже.

АРИСТОТЕЛИС ВАЛАОРИТИС Перевод А. Наль

Аристотелис Валаоритис (1824–1879). — Родился на острове Лесбос, получил юридическое образование в Италии, принимал активное участие в борьбе за присоединение Ионических островов к Греции и после присоединения был избран депутатом греческого парламента.

Поэзия Валаоритиса — эпос освободительного движения Греции. Его составляют и стихотворения в духе народных песен, и крупные поэтические композиции «Кума Фросини» (1859), «Афанасиос Диакос» (1868), «Фотинос»; работу над последней поэмой оборвала смерть поэта.

На русский язык переводится впервые.

ДИМОС И ЕГО РУЖЬЕ

«Уже я стар, сыны мои. Шестой десяток в клефтах. Полвека досыта не спал — и вот теперь, усталый, ко сну хочу я отойти. Иссякло мое сердце. Рекою пролитая кровь вся вытекла до капли. Хочу ко сну я отойти. Кустарник нарубите. Пусть будет свеж он и в цвету и пусть хранит прохладу. Постель стелите — и меня на ветви положите. Как знать, чья крона осенит со временем могилу! Когда здесь вырастет платан, под сень его густую сойдутся новые сыны оружие повесить. Петь будут молодость мою и прежнюю отвагу. А возмужает кипарис, наденет траур черный — и старцы к дереву придут за спелыми плодами. И станут раны омывать, и Димоса припомнят. Огнем похищен мой булат, а мощь моя — летами. Мой пробил час. Не надо слез. Сыны, приободритесь. Смерть закаленного в боях жизнь юным завещает. Приблизьтесь. Станьте вкруг меня. Нагнитесь к изголовью закрыть глаза мне и принять мое благословенье. Пусть самый младший среди вас взойдет сейчас на гребень. Пусть он возьмет мое ружье, возьмет мушкет мой добрый. Пусть трижды выстрелит он вверх и трижды прокричит он: „Покинул старый Димос нас, скончался старый Димос!“ Вздохнет ущелье тяжело, скала запричитает, вознегодуют духи гор, и родники смутятся, и на вершине ветерок, несущий в дол прохладу, вдруг задохнется, изойдет, опустит тихо крылья, чтоб этот гул не подхватить, случайно не развеять,— не то узнает древний Пинд и сам Олимп услышит, растают вечные снега и высохнет кустарник. Беги же, сын мой, торопись. Взойди на самый гребень. Пусть трижды выстрелит ружье. Хочу я, засыпая, еще услышать этот гром, в последний раз, в последний». И юный клефт бежит, как лань. Взбегает на вершину. На гребень гор взбегает он и трижды восклицает: «Покинул старый Димос нас, скончался старый Димос!» Утесы дрогнули в ответ, и бездны застонали. Тут клефт стреляет в первый раз. И во второй стреляет. И вот последний, третий раз. Мушкет, достойный славы, ревет, рычит, как дикий зверь, и пасть разверз, и рвется, и вырывается из рук, и падает — сраженный, в стремнину падает со скал, — и нет его, и нету… Услышал Димос этот гул, в глубоком сне услышал. И улыбнулся, и потом — навек скрестил он руки… Покинул старый Димос нас, скончался старый Димос! И клефта грозного душа, достойнейшего клефта, встречает в высях гул ружья, и, братски обнимаясь, она летит за облака — и гаснут, нет их, нету…

РОЗА И РОСА

Сказала нежная роса Под вечер розе алой, Той, что при ранних звездах ждет, Как опаленный жаждой рот Миг поцелуя, — ждет и ждет, Чтобы роса упала. Сказала нежная роса: «Цветок неутоленный, Как ты узнал, что я приду И тихо на сердце паду? Открыл ли то тебе ручей Иль соловей влюбленный?» «То был не голос соловья И не ручей певучий. Пылал огонь в моей крови. Приди и сердце оживи. К утру увянут лепестки — „Пух юности летучий“». Луна, как свадебный венец, Над ними — золотая… Одну лишь ночь они живут. Одну лишь ночь — и с ней умрут. О, бедные… Кому еще Дана судьба такая!