Европейская поэзия XIX века

ПИРШЕСТВО ЖИЗНИ

О жизни гость, не медли ни мгновенья! Покуда льется в чаши рдяный ток,— насытив голод, но без пресыщенья покинь пиров чертог. Пусть розы и гиметского тимьяна еще струится сладкий аромат и все друзья ликуют неустанно в сиянии лампад,— Ступай! Печально за столом постылым смотреть, как меркнут яркие огни, печально одному путем унылым брести в ночной тени.

ЛАСТОЧКИ С итальянского

I

На холмике стоял среди полей, на дудочке играя, Доре. Слива цвела; был цвет ее еще белей среди хлебов зеленого разлива. И персик цвел, весь — как один цветок, а там — другой, нарядный и счастливый, и был деревьев розовый рядок, как облака на утреннем просторе, когда гряду их озарит восток и с Альп они впервые видят море. Жужжали пчелы. Голоса ветвей слились, казалось, в низком гулком хоре приветствуя приход весенних дней. Еще не зацветали только лозы — и плакали об участи своей. В себе вмещали солнце эти слезы.

II

Под сливою цветущей у сарая поутру Доре ласточек скликал, на дудочке каштановой играя. Из ветки сочной мальчик извлекал звук, будто долетавший издалёка — Вдруг первый вестник в небе замелькал и вслед — другой. За желоб водостока две ласточки спустились — и опять исчезли прочь. И во мгновенье ока слетелись птицы — три, четыре, пять, все — парами. (Ведь ласточки когда-то распятого пытались утешать, и с этих пор для нас их стаи святы.) Они вели о гнездах разговор, легко кружась над кровлею покатой. Тут Роза вышла из дому во двор.

III

Касатки здесь! И в марте, что в июне,— каштан в соку. А слива — вся бела! Услышав говор юрких щебетуний, шагнув, застыла Роза, как была — с корзиною на локте. Полон воздух мельканьем птичьих пар. Весна пришла цветут деревья, и касатки в гнездах!

НОЧНОЙ ЖАСМИН С итальянского

Раскрываются к ночи цветы жасмина. Я грущу, о близких моих вспоминая. Из аллеи, оттуда, где калина, прилетает бабочка ночная. Затихают крики, недвижен воздух, только дом никак не угомонится. Опускаются на птенцов в гнездах крылья, как на глаза — ресницы. Все сильней от цветущей заросли жасминной пахнет спелой клубникой полевою. Загорается свет в гостиной. Зарастают могилы травою. Жужжит пчела, возвратившись поздно,— свободной ячейки найти не может. В синеве, недавно беззвездной, вечер светила множит. Всю ночь разлетается с ветром аромат по саду густому. На второй этаж поднялись со светом… Погасили огни по всему дому… Светает. Цветы закрываются, подбирая чуть вянущие лепестки, — но не время опасть им. Таинственная чаша до края наполняется новым счастьем.

СОЛОН [222] С итальянского

Без песни пир уныл, как храм без блеска златых даров — обетных приношений, затем что сладостно внимать рапсоду, в чьем голосе — Неведомого отзвук. Нет, говорю вам, ничего отрадней, чем слушать пение, бок о бок сидя в спокойствии за пирными столами, где белокурый хлеб и дым от мяса, покуда отрок черпнет из кратера вино, чтобы разлить его по чашам, и повторять слова священных гимнов под рокот струн кифарных, благостно звучащих, иль наслаждаться жалобною флейтой, чье горе претворяется тотчас же в блаженство у тебя в душе. «Солон, сказал ты: счастлив тот, кто любит, тот, у кого есть конь твердокопытный, борзые псы и друг в краях заморских. Теперь ты старец, и тебе, о мудрый, заморские друзья, и псы, и кони с копытом крепким, и любовь не в радость. Теперь отраду ты обрел другую: вино — чем старше, песню — чем новее. Две новых — с первым после бурь затишьем и с первой стаей птиц — заморских песни в Пирей завезены женой эресской [223] , и здесь она». — «О Фок [224] , открой же двери и ласточку впусти!» — Солон ответил. Был праздник Антестерий [225] . Открывают в тот день кувшин и пробуют вино. В чертог вошла — с весенним ярким светом, с дыханием соленым волн Эгейских — певица, знавшая две новых песни: одну — о смерти, о любви — другую. Вошла задумчиво. Ей Фок скамейку с узором золотых гвоздей поставил и чашу протянул. Она уселась, держа в руках певучую пектиду [226] , потом безмолвно трепетных коснулась перстами струн — и песню начала: «Яблоневый сад [227] под луной блистает, чуть дрожат цветы в серебристом свете, в синих, словно туча, горах летает яростный ветер. С громким воем ветер в ущельях реет, крепкие дубы под обрывы рушит. Ветерок любви, лишь чуть-чуть повеет, силы иссушит. Пусть вдали, как солнце, я вижу злато милых мне кудрей, — но лучей касанья жгут… Краса их — солнце, но в час заката, в миг угасанья. Расточиться! Стать огневого диска отблеском я жажду, сияньем алым, в пору, когда солнце склонится низко к волнам и скалам. Манит низойти сумрак благодатный, солнце в глуби водной находит отдых. Неразлучный с ним, гаснет и закатный отблеск на водах». Воскликнул старец: «Это смерть!» — но гостья ответила: «Нет, о любви я пела»,— коснулась струн и песню начала: «Плакать здесь грешно: ты в дому поэта! Кто сказал, что он на костре сгорает? Над атлетом плачь: красота атлета с ним умирает. Тленна доблесть тех, кто под клич военный врубится во вражеский строй глубоко, тленна грудь — о да! — Родопиды [228] , тленно кормчего око. Но нетленна песнь, что к лазурной тверди на крылах взмывает, презревши Лету. А доколе песня бессмертна, смерти нет и поэту. Пеплос твой не рви: не для нас могила. Что здесь вопля скорбного неуместней? Наша жизнь, душа, красота и сила — все станет песней. Пусть, кто хочет свидеться вновь со мною, песнь мою споет и струны коснется,— и опять, блестя красотой земною, Сафо проснется». Услышав песнь о смерти, молвил старец: «Дай заучить ее — и умереть!»

222

Солон. — Солон (640 — ок. 560 гг. до н. э.) — афинский государственный деятель и поэт. В основе поэмы лежит легенда, переданная в «Пестрых рассказах» Элиана (вторая половина II в.). Солон услыхал, будучи глубоким стариком, на пиру песню Сафо. Он горячо просил научить его этой песне. Когда же Солона спросили, почему в нем вспыхнуло столь страстное желание, он ответил, что хочет выучить песню и умереть. Сохранились пояснения Пасколи к замыслу этой поэмы, из которых следует, что помимо общеочевидных тем в ней поэт развивает и свое мифологическое истолкование образа Сафо (в действительности, говорит он, такой женщины, возможно, не существовало; ее образ — символ слияния с бесконечным; гибельный прыжок Сафо, о котором говорит предание, со скалы в море и означает прорыв в светозарную бесконечность).

223

…в Пирей завезены женой аресской… — Пирей — афинская гавань; Эресс — по одной из версий, родной город Сафо.

224

Фок. — Солон слышит песню Сафо в Афинах, на пиру у Фока, которому была посвящена отрывочно сохранившаяся элегия Солона.

225

Был праздник Антестерий. — Трехдневный праздник в честь Диониса, приходившийся на февраль — март.

226

Пектида — двадцатиструнная арфа, по преданию, изобретенная Сафо.

227

Яблоневый сад… и т. д. — Далее Пасколи употребляет рифмованную сапфическую строфу.

228

Родопида — возлюбленная одного из братьев Сафо.

ОБВЕТШАЛЫЙ ХРАМ С латинского

Какой бессмертный или бессмертная тобой владели, храм обвалившийся, когда в тени обширной рощи высился ты средоточьем таинств? Кто чтил тебя? Каков этот был народ одеждой, речью, верой и нравами? Привержен праву иль оружью и на любое готов нечестье? Одним ответы скрыты молчанием. Народ и бог погублены временем. Упал камнями храм, и скоро самые камни земля засыплет. Здесь часто буду думать о бренности всего земного, буду беседовать с лишенным племени и храма богом-скитальцем, для нас безвестным.

ИЗ «МАЛЫХ СИЛЬВ [229] » ЯНУСА НЕМОРИНА [230] С латинского

Знаю: в землю когда лягу под тяжкий гнет, свет дневной позабыв и позабыв себя, лед ли ранит чело, мыслей лишенное, из груди ли моей солнце взрастит цветы,— будут взором искать преданным юноши в молчаливых снегах легкую тень мою, будут девы глядеть вечером в светлый час, не пройду ли я вдоль луга шафранного. Кто бы ни был тогда — отрок ли блещущий или дева, красой ярко цветущая,— знаю, будут ловить оба сквозь мглу слова, что сложил под напев тонкой цевницы я. Нет, не весь я умру, если есть новые ароматы, и лес песней неслыханной вновь звучит, и над ним нас не забывшее небо полнится вновь щебетом ласточек.

229

Сильвы. — Так по примеру Стация (ок. 45–96 гг.) многие латинские поэты называли собрания своих стихотворений «на случай».

230

Из «Малых сильв» Януса Неморина. — Пасколи подписывал свои латинские стихотворения именем «Янус Неморин» (Лесной Янус).

НИДЕРЛАНДЫ

ВИЛЛЕМ БИЛДЕРДЕЙК Перевод Е. Витковского

Виллем Билдердейк (1756–1831). — Поэт и ученый. Юные годы Билдердейка были целиком посвящены изучению древних и современных языков, математики, астрономии, геологии, военного дела. Окончив Лейденский университет, он в 1782 году становится адвокатом в Гааге. В 1795 году из-за отказа принести клятву верности новым властям поэт вынужден был покинуть Нидерланды, жил в Гамбурге, затем — в Лондоне, зарабатывая на жизнь частными уроками. В 1806 году Билдердейк вернулся на родину и получил должность придворного учителя нидерландского языка короля Людовика Бонапарта; он занимал также кафедру в королевском институте. После окончательного поражения Наполеона поэту было отказано в кафедре.

Поэтическое наследие Билдердейка огромно, он выступал во многих литературных жанрах, снискав себе славу как один из лучших нидерландских переводчиков, филологов и пропагандистов национальной литературы; при его непосредственном участии увидели свет собрания сочинений Марланта, Хейгеиса и многих других писателей прошлого. Билдердейк выступал против классицистических канонов поэзии XVII века и считал, что в поэзии «должно расцветать чувство».

Из стихотворных сборников Билдердейка можно назвать «Молитву» (1796), «Недуг ученых» (1807), «Поэтическое искусство» (1809), «Прощание» (1810), «Покаяния грешников» (1826).

РОЗЫ

Весной, на рассвете, Я видел в расцвете Те розы, что ныне поникли в пыли: Познавшие горе В забвенье, в позоре — Былые владычицы щедрой земли. Сияли бутоны, Как перлы короны, Как россыпь алмазов весенних дождей,— Но свянули, сгнили Цветы, что пьянили Своим ароматом просторы полей. Взираю в печали На все, что вначале Меня покоряло своей красотой,— Она ненадежна, Пред горем — ничтожна, Вдвойне — на закате дороги земной. И пляски и пенье Уносит мгновенье, Рыданий и скорби приходят часы. День краток, он прожит — Цветы уничтожит, Как легкие капли рассветной росы. И сердце грубеет, И разум слабеет, Печаль, словно зимний туман, глубока. Смежаются очи В предчувствии ночи — И жизнь отлетает, как запах цветка. 1812

СОВЕСТЬ

Что ты еси? Творца премудрая забава? Непостижимости незыблемая суть? Тебя приносит ночь, — ты рвешься к нам прильнуть И нам продиктовать — что право, что неправо. Ты, эфемерная над бездной переправа, Что ты еси, вещай! В тупик ведущий путь? Вращенье шестерен, что не дает уснуть? Томлений и надежд всечасная облава? Где пребываешь ты? Внутри или вовне? Царишь ли наяву? Мерещишься ли мне? Иль отраженье ты чужих страстей, не боле? И до ответа мне Всевышний снизошел: «Я есмь все то, что есть, и совесть — мой глагол, И он гласит тебе: страшись Господней воли».

СВЕРЧОК

Чудесно бытие Твое: Порою сенокосной Ты, славный полевой сверчок, С травинки нежной на сучок Спешишь за каплей росной. Пшеничное зерно Давно В амбары лечь готово; Ты слышишь — в поле серп звенит, Ты малой долей будешь сыт Обилия земного. На жатве, в молотьбе Тебе Крестьяне услужают: И твой веселый разговор, И звонкий лягушачий хор Их уши ублажают. Ты не взыскуешь бед,— О нет! — Как злобные невежды,— Спешишь высоко ты вознесть О лете радостную весть, Селянам дать надежды. Заслушались, любя, Тебя Бессмертные богини, Венерой ты благословен, Напевом чистым слух камен Ты услаждаешь ныне. Не прерывай игру! В миру Удела нет чудесней: Ты, малая земная тварь, Взнесен над смертными, как царь, И продолжаешь песни.

АНТОНИ КРИСТИАН ВИНАНД СТАРИНГ Перевод И. Озеровой

Антони Кристиан Винанд Старинг (1767–1840). — В студенческие годы находился под влиянием немецких сентименталистов, а также Я. Фейта, нидерландского поэта того же направления; позднее от подобной поэтики отошел. В позднем творчестве Старинга интересны прежде всего сюжетные стихи; поэт нередко обращается к образам народной сказки, в его стихах появляются карлики, ведьмы, домовые. Симптоматичней, однако, что наряду с этим он писал стихи о паровых машинах, воплощавших для него высшее достижение цивилизации. На поэзию Старинга оказали решающее воздействие поэты XVII века — «золотого века» нидерландской поэзии — Р. Фиссер, К. Хепгенс, Я. Катс. Его стихи на исторические темы (в частности, публикуемая в настоящем томе ода на русскую тему) основаны на хорошо изученном материале. Поэтический дар Старинга был высоко оценен Э.-И. Потгитером (см. ниже). Однако современникам стиль его казался вычурным, и широкой популярностью поэт не пользовался. Наиболее значительное поэтическое произведение Старинга — цикл «Яромир» (1820).