Европейская поэзия XIX века

МОРОЗ

Мороз, хотя седобород, Кровь с молоком старик. Со вкусом ест, в охотку пьет, Спешить он не привык. Над каждым саженцем в саду Кряхтит, весь день отдав труду. Коль все цветы защищены, Сорвет он поцелуй весны. Когда скует озера лед, Дорожкой станет беговой,— Он на коньках добыть почет Спешит, как будто молодой. На санках с девушкой скользит И, как повеса, егозит. Бежит с обветренным лицом За иноходцем с бубенцом. Снежинки, как пчелиный рой, К нему летят со всех сторон. С печалью свыкнувшись, порой Без устали хохочет он. Водить он любит хоровод Иль долгой ночью напролет Играть в головоломки слов, Не замечая бой часов. Вот ветер западный возник — И сразу оттепель и грязь. Тогда в поэзии старик С погодою находит связь. Боль в наслажденье перейдет — Восточный ветер верх берет. Дорогу снова лед мостит, Как мост, друзей соединит. От злоязычных прочь речей! Жизнь у Мороза нелегка. Короче сон его ночей, Все тает скарб у старика. Мы поднесем ему в свой срок Из веток пальмовых венок. Хотим, чтоб голос струн вознес Наш клич: «Да здравствует Мороз!»

ПАРОВЫЕ МАШИНЫ

Столетиями мчал нас по дорогам конь; Но разум тайна странная томила. И слабым смертным дал обузданный огонь Все силы покоряющую силу. Не зная устали, стихии укротив, Несет сокровища из глубины бездонной. Повозки без коней, просторы проглотив, Бегут по колее бессонной. Бьют лопасти колес и движут корабли, Освобожденные от парусов и весел, И поршни, как сердца, одушевить смогли Тупую тяжесть всех ремесел. О Нидерланды! Вы — распахнуты морям, От ила и песка освобождайте воды, Пусть золото зерна моря приносят к вам, Понявшим таинство природы. Невежества покой всегда ведет в тупик, А разума заря — светла и неизбежна, Пусть век чудес пока к литаврам не привык, Его венчают лавры нежно. Веди, стремление! Все ближе высота, Где слово вещее слышнее в скромном храме. Пока еще мой прах не давит немота, Я славлю знание, как знамя! И будущего мглу пронзает зоркий взор. Каким величием его чревато лоно! Лишь предрассветный сумрак до сих пор Я чтил коленопреклоненно.

ЗАЛОЖЕНИЕ ОСНОВ МОРСКОГО МОГУЩЕСТВА РОССИИ, ТОРЖЕСТВЕННО ОТПРАЗДНОВАННОЕ ПЕТРОМ ВЕЛИКИМ 23 АВГУСТА 1723 ГОДА

Смотрите, гордые князья, Отбросив скипетр и державу, На победителя по праву — Не вам венок сплетаю я. Тому, кто невский склеп болот Разрушил жизнью многотонной, Тому, кто в варварстве рожденный Был призван просвещать народ; Учитель, плотник, воин, жрец! Его приветствую! И славу Пою его крутому нраву, И вторит мне оркестр сердец. Вот ботик, что познал почет, Когда был юн его создатель, На праздник, словно зачинатель, По волнам трепетным плывет. Он — прародитель тех судов, Чьи кили глубину пронзили, Что вслед за ботиком проплыли, Расправив крылья парусов. Мир чествует, как господина, Того, кто замер у руля, От скал, где Новая Земля, До плещущихся волн Эвксина. На вас, на ваше торжество, На воинство свое морское Он смотрит с гордостью мирскою,— И видит весь народ его. Подходит ботик! Все суда Честь отдают ему с почтеньем, Морская гладь полна волненьем, Своею ношею горда. «Да здравствует!» — звучит вокруг, Кроншлот грохочет над гранитом, И медь сияет под зенитом, И барабанный бой упруг. Гром пушек с самого утра, И дым, как флаг, окутал клотик: Приветствуют петровский ботик, Любимый первенец Петра. Но Петр за маленьким рулем Застыл, грядущее провидя… Любя, воюя, ненавидя, Там шел народ своим путем. По мановению судьбы Мгновенно обострилось зренье, И он увидел восхожденье К вершинам славы и борьбы. Фундамент прочен, ведь не зря Его своим скрепил он потом, Свой город каменным оплотом Народу русскому даря. Не дрогнул русский великан Под западным суровым шквалом, Над белым снегом следом алым Чужой рассеялся туман. И снова праздновал народ Петровскую годину чести, И с победителями вместе Тогда, казалось, Петр идет. Когда взмахнул мечом тиран Над синим Средиземным морем — Его отвага стала горем,— Не врачевали лавры ран. И в Дон и в Неман кровь текла Грабителей, в бою сраженных, В московском полыме сожженных, Не стало крыльев у Орла. Но вновь клинки обнажены — Теперь султан считает раны, А благодарные Балканы Россией освобождены. Вот что увидел взгляд Петра — Строителя и полководца… Вокруг звучит иль в сердце бьется Несокрушимое — ура! И вот он руку подает — Искатель и знаток талантов — Помощнику из Нидерландов! С ним Кройс. Моя душа поет!

ЭВЕРХАРД ЙОХАННЕС ПОТГИТЕР Перевод Е. Витковского

Эверхард Йоханнес Потгитер (1808–1875). — Поэт, прозаик, критик. С 1837 года — один из основателей и редакторов литературно-критического журнала «Вожатый», с 1843 по 1865 год — его руководитель. Поклонник и пропагандист поэзии ушедшего «золотого века», Потгитер вошел в историю нидерландской литературы как страстный борец против мещанской косности и самоуспокоенности; под различными псевдонимами Потгитер выступал на страницах своего журнала, отдавая весь свой дар делу пропаганды национальной литературы. Целый отдел журнала был посвящен молодым писателям и поэтам, доселе неизвестным или малоизвестным.

Стиль Потгитера отличается изощренностью формы и нарочитой архаичностью языка. Первый его стихотворный сборник — «Север в набросках и картинах» — вышел в 1836 году. Известность принес поэту сборник «Песенки Бонтеку» (1840), подчеркнуто стилизованный под поэзию «золотого века». Из других книг Потгитера интересны «Государственный музей в Амстердаме» (1844), «Флоренция» (1865), «Поэзия» (1868).

МАТИЛЬДА

Голос лютни тихострунной Прозвучал Матильде юной Сквозь вечернее окно: Не закрыты были ставни, Схлынул вал жары недавней, Так прохладно, так темно! Ветерок скользил над нею, Гладил волосы и шею, Гладил плечи, осмелев, И струились из прохлады Сладкозвучные рулады И пленительный напев. Под окно из лунной пущи Вышел юноша поющий, Посреди ночных теней Дерзостно представши взору,— В дом, за шелковую штору, Пожелал проникнуть к ней. Все же деве было ясно, Что впускать небезопасно По ночам певцов к себе. Сердце тает, словно свечка: Береги свое сердечко, Не ответствуй их мольбе! Но стоял певец влюбленный На лужайке на зеленой, С лютней звонкой на весу,— Он не пел: «Склонись поближе!» Не шептал: «Впусти, впусти же!» Нет, он пел ее красу. Пел певец: «Какие брови! Как сдержу волненье крови, Если на уста взгляну? Каждый взгляд ее недаром Полон сладостным нектаром!» Как не подбежать к окну? Пусть доказало бесспорно, Что весьма любовь злотворна, Преисполнена тщеты — Но как сладостно, как славно Слышать, что на свете равной Не найдется красоты! И в окно она взглянула, И мигнула, и кивнула, И, смущения полна, Опуская взоры долу, Напевая баркаролу, Закружилась у окна. Но певец, упрям и зорок, Видел: меж оконных створок Показалась щель как раз… Хрустнул куст, расцветший пышно… Кто в окно скользнул неслышно — Неизвестно. Свет погас.

СОЛДАТ ЕГЕРСКОГО ПОЛКА

Эх, егерек, бедняга, Седеющий солдат, Слуга того же флага, Что сорок лет назад! Ты хворями тревожим, Но койка в доме божьем Не для твоих седин,— Твой жребий безотраден, Казенный кошт не даден, Ты брошен, ты один. Пускай трешкот разгромлен, Влекомый бечевой,— Неужто так же сломлен И дух высокий твой? Питомцы неудачи, Вы вдоль дорог, как клячи, Влачитесь, егерьки, Шагаете без счета — Помог бы вам хоть кто-то, Да, видно, не с руки. Упрямый, седоглавый, Плетешься тяжело; Со дней военной славы Две сотни лет прошло: Голландия, свободной Воспряв из пены водной, Поднять могла в гербе Ветрило с бечевою,— Отмстившая с лихвою, Благодаря тебе! Страна копила силу Врагам наперекор, Канату и ветрилу Покорствовал простор, Был величав и четок Приказ луженых глоток, И барки строем шли Вдоль берегов прекрасных Земель новоподвластных И вдоль родной земли! Но неудачный жребий Нам выпал в те года,— Зашла, как видно, в небе Счастливая звезда. Упрямо шли к победе Чванливые соседи — Поди, останови! Хвала тебе, бедняге! Лишь ты огонь отваги Сумел сберечь в крови. Эх, егерек, не ты ли Отчизне был слугой? Ты дряхнешь, ты в могиле Стоишь одной ногой. Но есть иное благо, Есть честь и гордость флага, И вновь грядет рассвет: Над крепостною башней Не свял еще вчерашний Венец твоих побед! Еще настанет битва, Ты первым будешь в ней,— Да сбудется молитва Твоих тяжелых дней! Былые помни войны, Храни огонь, достойный Наследья твоего,— И в старости превратной Блюди свой опыт ратный, Живое мастерство! Эх, егерек убогий, Эх, егерек седой! Озарены дороги Счастливою звездой! И вдаль с тобою мчится К рассвету колесница, Ты, гордый и прямой, Стоишь в мундире новом, Стоишь в венке лавровом — Прими же грошик мой!

ТАК И ЭТАК

О, радость юного огня, Когда, усилий не ценя, Я в горы шел, — когда меня Манили кручи,— Чтоб там, в тени густой сосны, Познать величье вышины, Где с осени и до весны Гнездятся тучи. Воистину бывал я рад, Когда летел на землю град, Небес багряный маскарад Мне был по нраву,— Но гром стихал, редела мгла, Заря благую весть несла: Ушла зима, весна сошла На мир по праву! Почтеннейшие! Навсегда Умчались юности года,— Как их воспомню без стыда И сожалений? В конюшне стоя без седла, Была лошадка весела, Она не грызла удила В горячей пене. Сияли зеленью леса, Сверкала на траве роса, Мне улыбались небеса В начале мая, Так звонко пели соловьи, Но мне хотелось в забытьи Оплакать горести свои, Весне внимая. О, встреча с морем и волной, Когда палит июльский зной И жаждет лист во тьме ночной Почуять влагу, Но вал морской к прибрежью льнет, Прибой под скалами ревет,— Веди ладью в водоворот, Яви отвагу! Как юный бог, спеша вдохнуть Грозу в подставленную грудь, Плывешь, победоносный путь Во тьму нацеля, Чтоб без руля и без ветрил Скользить, покуда хватит сил, Лететь, покуда не испил Весь кубок хмеля! О, роскошь — в поле иль в лесу С ружьем тяжелым на весу Умело выследить лису — Хвала добыче! А если крупно повезет — Под вечер сбить тетерку влет, Кто в восхищенье не придет От доброй дичи? О, роскошь юношеских лет, Когда вела меня чуть свет За раненым самцом вослед Тропа оленья, О, как он взоры мне ласкал, И посреди отвесных скал Величья гибели искал, А не спасенья! Крыла у юности легки: Как сладостно надеть коньки И с ветром наперегонки Лететь свободно, Бежать по брызжущему льду, Забыть печаль на холоду, В философическом бреду Не гнить бесплодно! Быть может, мне претил покой, Я рвался в море сквозь прибой, Меня над бездною морской Валы качали; Вернувшись, я лишался сил, Меня смущал мой юный пыл,— В забавах я не схоронил Свои печали. Звенел смычок в вечерний час, Шли косари в веселый пляс, Неужто счастье каждый раз Лишь в танцах было? Благоухал высокий стог, В нем до зари проспать я мог, А на хрустальный ручеек Луна светила. Порой из ближнего села Навстречу мне девчонка шла, Тропа всегда узка была Среди пшеницы, А нынче — сколько ни шумят Цветы, но их покров не смят, Навек увял роскошный сад Моей денницы. Чуть свет с постели я вставал, Скорей, чем рог к охоте звал, Но нет, я весел не бывал, Охотясь в чаще,— Печально брел по лесу я И слышал только гром ружья, И крики соек у ручья, И стон щемящий. О чем я думал в те года? При свете солнечном всегда Зеркальная равнина льда Всего чудесней,— Звенела песня над катком: «Взгляни кругом, беги бегом»,— Но не томился ль я тайком При звуках песни? О, как сверкает окоем, Когда с подружкою вдвоем То спуск встречая, то подъем, Скользишь с опаской, И на бегу почуешь вдруг Касание горячих рук, И, слыша шуточки вокруг, Зальешься краской. Нет, много лучше было мне С друзьями — иль наедине — Сидеть в домашней тишине И беззаветно Впивать живительный родник В словах проникновенных книг, Последних истин каждый миг Взыскуя тщетно.

ВИЛЛЕМ КЛОС Перевод Е. Витковского

Виллем Клос (1859–1938). — Изучал классическую филологию в Амстердаме. Один из основателей журнала «Новый вожатый» (1885). Принадлежал к движению «восьмидесятников», чье значение далеко выходило за пределы нидерландской литературы (в частности, целое поколение индонезийских писателей начала XX в. выросло под их влиянием). В конце 80-х годов Клос был признанным главой нидерландской литературы. Клос находился под сильным влиянием поэтики Шелли и Китса; сонеты немецкого поэта Августа Платена и рано умершего нидерландского «восьмидесятника» Жака Перка были для него эталоном поэтической формы. Один из лучших сборников Клоса — его «Книга Младенца и Бога» (1888), состоящая из сонетов. После 1890 года поэт обращается к созерцательным философским стихам. Широкой известностью пользовались три сборника Клоса «Строфы» (1894, 1902 и 1913).

МЕДУЗА

Взирает юноша с мольбою страстной На божество, на лучезарный лик, И тяжких слез течет живой родник, Но изваянье к горю безучастно. Вот обессилел он, и вот — напрасно — Он рвется в смертный бой, но через миг Он побежден, и вот уже поник,— А камень смотрит хладно и ужасно. Медуза, ты, лишенная души, — Верней, душа твоя прониклась ядом В бесслезной, нескончаемой тиши,— Пускай никто со мной не станет рядом, Но я склоню колени — поспеши Проникнуть в душу мне последним взглядом.

ВЕЧЕР

Куртина в ясных сумерках бледна; Цветы еще белей, чем днем, — и вот Прошелестел за створками окна Последней птицы трепетный полет. Окрашен воздух в нежные тона, Жемчужной тенью залит небосвод; На мир легко ложится тишина, Венчая суеты дневной уход. Ни облаков, ни ветра нет давно, Ни дуновенья слух не различит, И все прозрачней мрак ночных теней,— Зачем же сердце так истомлено, Зачем оно слабеет, — по стучит Все громче, все тревожней, все сильней?

* * *

«О море бурное…»

О море бурное, что бьется в страсти дикой, Зерцало, данное изменчивой судьбе, О море, вечное в неверности великой, Даритель красоты, неведомый себе. Одето влажною лазурного туникой, Преображенное в немыслимой волшбе, Оно грядет к брегам толпой тысячеликой, И в ярости ревет, и сетует в мольбе. О, если бы моя душа вострепетала, Как море синее, светла и хороша, Я не томился бы в тщете земной устало,— С презреньем низкие заботы отреша, Благой покой познав, душа бы морем стала — У моря нет границ, — так стань же им, душа!