Европейская поэзия XIX века

ТЕОФИЛЬ ЛЕНАРТОВИЧ Перевод А. Ревича

Теофиль Ленартович (1822–1893). — Поэт, представлявший поздний этап польского романтизма и то течение, которое в художественных поисках ориентировалось прежде всего на фольклор. Родился и начал печататься в Варшаве, участвовал в деятельности патриотических организаций, в 1851 году навсегда покинул родину. За границей продолжал литературную работу (сборники «Лира», 1855; «Новая лира», 1859; поэмы исторического и патриотического содержания и т. д.), большую часть жизни провел в Италии, умер во Флоренции.

КАК У НАС В МАЗОВИИ

Меж полей широких — воды Вислы синей, Сгорбленные избы тихо спят в низине, Ветви старца-дуба над водой нависли, Сельские молодки белят холст на Висле. Аисты шагают поймою зеленой, На поле кузнечик верещит бессонный, Воздух на опушке весь пропах сосною, Запахом смолистым, свежестью лесною, А под ярким солнцем в голубом раздолье Облака пасутся, как барашки в поле. В утреннем затишье вдоль по Висле синей Проплывает лодка серою гусыней, А за нею барки с клажею тяжелой, Слышны всплески весел, речь и смех веселый. Девица с лукошком бродит по полянам, Напевает песню о своем желанном, С каждым новым звуком песня все печальней, И струится в долах этот голос дальний, Грусть бредет за стадом, тащится за плугом, Слышится над Вислой, слышится над Бугом, Над кудрявым гаем, над речной долиной, Словно край просторный стал душой единой. Край наш Мазовецкий! Нет земли милее! Там прозрачней воздух, родники светлее, Наши сосны выше, наши девки краше, Люди здоровее, чище небо наше. Где еще услышу музыку чудесней, Этот смех девичий и такие песни? Где я встречу нашу ветхую избушку, Тихую лужайку, шумную опушку, Этот птичий щебет, звонкий, безмятежный, Голубую Вислу и песок прибрежный? Ой, как рвется сердце в нашу глушь лесную! Висла моя, Висла, — как по ней тоскую! Хорошо вам, крачки, хорошо вам, чайки: Над водой вислянской вьются ваши стайки. Ой, как мне, мазуру, без отчизны худо! Молодость увянет средь чужого люда. За порог я вышел в дождик, в непогоду, На меня взглянуло солнце лишь к заходу, Красно, словно очи матушки родимой, Провожавшей сына в мир необозримый. В поле выли ветры, и хлеба в печали Капли на тропинку светлые роняли. Шел я темным бором, бушевали кроны, На высоких сучьях каркали вороны, Все в бору стонало, и душе скорбящей Мнилось: кто-то плачет за густою чащей. Поглядел я в сумрак — пусто, никого нет, Лишь десяток сосен долу ветви клонит, Мигом оглянулся — ни души за мною, Лишь мигнули дали звездочкой ночною, Да и ту затмила черная завеса, И побрел я дальше через гущу леса, Уходил все дальше в этот мир без краю. Пажити родные, счастья вам желаю! Люди наши, люди, спите среди нивы. Что же вы, мазуры, стали так ленивы? Встаньте, распрямитесь! Зря зову — не встать им, Скошенным колосьям, нашим павшим братья. Сколько полегло их на полях кровавых, Сломанные косы поржавели в травах. На отчизну глядя, исхожу я плачем, Песенки играю скрипачом бродячим. Пущи наши, пущи, лес наш мазовецкий, Отшумел неужто век наш молодецкий? Где же наша слава? Пронеслась — и нету, Словно снег, растаяв, растеклась по свету. Велика отчизна — господи, мой боже! Отчего ж неволю терпит? Отчего же? Для кого цветами так оделись дали? Чтобы их сегодня недруги топтали? Для чего так Висла блещет в древнем лоне? Чтобы в ней купались вражеские кони? И зачем пригожих девок мы растили? Чтобы их детишки наш язык забыли? Край наш Мазовецкий, ты покрыт позором, Отчий дом разграблен, все досталось ворам. Сколько звезд на небе и песка над Вислой! Сколько душ погибло — столько звезд повисло. Слезы все в песчинки время превратило. Как сочтешь песчинки? Как сочтешь светила? Скрипка моя, скрипка, спой родному краю! Слушайте, мазуры, что я вам сыграю! Взял я только песни в этот путь далекий, Чтоб у вас пылали и бледнели щеки, С песнею печальной по земле скитаюсь, Горечь слез глотаю, вздохами питаюсь. Так зима проходит, за зимою лето — Я ж благословляю бога и за это! Заиграй же, скрипка! Ветер, вей, прохладный, Уноси напев мой к сердцу ненаглядной. Для души и песни дорогая плата — Грусть в глазах любимой или слезы брата. Отзовись, отчизна, ты всегда желанна В горести, в печали! — ой, дана! ой, дана!

КАЛИНА

Росла калина с широкой кроной, Клонясь к потоку листвой зеленой, Пила дождинки, росу вбирала, В лучах весенних листву купала. Калине в кудри вплетало лето Яркие бусы алого цвета. Она невестой стояла, глядя В зерцало чистой текучей глади. Рассветный ветер чесал ей косы, И омывали калину росы. Над этой синью лесной купели На зорьке Ясик сверлил свирели, И там, где к струям склонялось древо, Текли печально лады напева, И над росистой лесной поляной Струилась песня: ой, дана, дана! В наряд зеленый окутав плечи, Ждала калина желанной встречи. Настала осень: под крутосклоном Зарыли Яся в гробу зеленом. Калина долго ждала в печали, От горя листья ее опали. Роняет бусы в ручей калина, Краса увяла, и — все едино.

ВЛАДИСЛАВ СЫРОКОМЛЯ

Владислав Сырокомля (псевдоним; настоящее имя — Людвик Кондратович, 1823–1862). — Был связан в своем творчестве с Белоруссией и Литвой, где провел всю жизнь и чью историю и народный быт неизменно изображал. Его стихи и поэмы обращены к демократическому читателю, просты и доступны по форме. В конце 50-х — начале 60-х годов участвовал в дебатах об уничтожении крепостного права, выступая за наделение крестьян землей, и в патриотических манифестациях. Переводил Рылеева, Лермонтова, Некрасова. Еще в прошлом веке стал известен нашему читателю широко (его популяризовал у нас Л. Н. Трефолев.).

ЯМЩИК Перевод Л. Трефолева

— Мы пьем, веселимся, а ты, нелюдим, Сидишь, как невольник, в затворе. И чаркой и трубкой тебя наградим, Когда нам поведаешь горе. Не тешит тебя колокольчик подчас, И девки не тешат. В печали Два года живешь ты, приятель, у нас,— Веселым тебя не встречали. — Мне горько и так, и без чарки вина, Не мило на свете, не мило! Подайте мне чарку: поможет она Сказать, что меня истомило. Когда я на почте служил ямщиком, Был молод, водилась силенка. И был я с трудом подневольным знаком, Замучила страшная гонка. Скакал я и ночью, скакал я и днем; На водку давали мне баре, Рублевик получим, и лихо кутнем, И мчимся, по всем приударя. Друзей было много. Смотритель не злой; Мы с ним побраталися даже. А лошади! Свистну — помчатся стрелой… Держися, седок, в экипаже! Эх, славно я ездил! Случалось грехом, Лошадок порядком измучишь; Зато, как невесту везешь с женихом, Червонец наверно получишь. В соседнем селе полюбил я одну Девицу. Любил не на шутку; Куда ни поеду, а к ней заверну, Чтоб вместе пробыть хоть минутку. Раз ночью смотритель дает мне приказ: «Живей отвези эстафету!» Тогда непогода стояла у нас, На небе ни звездочки нету. Смотрителя тихо, сквозь зубы, браня И злую ямщицкую долю, Схватил я пакет и, вскочив на коня, Помчался по снежному полю. Я еду, а ветер свистит в темноте, Мороз подирает по коже. Две вёрсты мелькнули, на третьей версте… На третьей… О, господи боже! Средь посвистов бури услышал я стон, И кто-то о помощи просит, И снежными хлопьями с разных сторон Кого-то в сугробах заносит. Коня понукаю, чтобы ехать спасти; Но, вспомнив смотрителя, трушу, Мне кто-то шепнул: на обратном пути Спасешь христианскую душу. Мне сделалось страшно. Едва я дышал, Дрожали от ужаса руки. И в рог затрубил, чтобы он заглушал Предсмертные слабые звуки. И вот на рассвете я еду назад. По-прежнему страшно мне стало, И, как колокольчик разбитый, не в лад В груди сердце робко стучало. Мой конь испугался пред третьей верстой И гриву вскосматил сердито: Там тело лежало, холстиной простой Да снежным покровом покрыто. Я снег отряхнул — и невесты моей Увидел потухшие очи… Давайте вина мне, давайте скорой, Рассказывать дальше — нет мочи!

МЕЛОДИИ ИЗ СУМАСШЕДШЕГО ДОМА (Фрагмент) Перевод А. Ревича

Взгляни-ка, пан доктор! Тебе, грамотею, И камни — не диво! Какие мне бусы надели на шею! Ведь правда — красиво? Совсем как алмазы! Как солнце! И чище Воды родниковой. В них тыщи оттенков и отблесков тыщи, Мгновенье — и новый! Кровавая капелька в бусинке малой Лучится, мигая, Меняет цвета: то багровый, то алый,— Все время другая. Чудесные бусы! А запах… ну, право, Из райского сада! Но в рот не бери, в них таится отрава! Не пробуй, не надо! Какой это камень? Ты знаешь? А ну-ка!.. Не думая… разом! Что? Трудно? Такого не знает наука, Не ведает разум. Итак, ты ответить не в силах? Ну что же, Не каждый — оракул. Так знай: это слезы! Их раб чернокожий Под плетью наплакал.

АДАМ АСНЫК

Адам Аснык (1838–1897). — Еще студентом принимал активное участие в подпольной патриотической работе, в 1863 году был одним из самых радикальных деятелей восстания (одно время входил в состав национального правительства). После поражения восстания эмигрировал, в Германии завершил образование, а затем поселился в Галиции, где занимался журналистикой (либерально-демократическая газета «Нова реформа»), литературным трудом (издал несколько томиков «Поэзии», писал также комедии, драмы, новеллы), общественной деятельностью. В лирике стремился соединить верность традициям борьбы за национальную независимость и использование художественных средств, разработанных романтиками, с постановкой новых общественных проблем и анализом социальных противоречий.

«Что, скажи, меж нами было?..» Перевод А. Ревича

Что, скажи, меж нами было? Ведь ни клятв, ни объяснений. Нас ничто не единило, Кроме грез поры весенней. Кроме запахов и блесков, Мигом тающих в просторе, Кроме шума перелесков И полян в цветном уборе, Кроме тех ручьев певучих, Чьи в оврагах плещут воды, Кроме радуг в легких тучах, Кроме сладких чар природы, Кроме влаги родниковой, Чья прохлада нас поила, Кроме примулы лиловой, Что, скажи, меж нами было?

* * *

«Что причитать!..» Перевод А. Ревича

Что причитать! — напрасный труд, Здесь не поможет слово! Любые чары не вернут, Не воскресят былого. Мир не отдаст, как ни перечь, Того, что прежде было. Над мыслями не властен меч, Огня безвольна сила. С живыми надобно идти Навстречу новой дали, А лавры ваши расплести — Они давно увяли. Не удержать вам дней поток! Все жалобы убоги, Бессилен гнев, и плач — не впрок! Мир не свернет с дороги.

ЛИЛИИ Перевод И. Бунина

Золотые кудри в косы Панночка плетет; Заплетаючи, в раздумье Песенку поет: Темной ночью белых лилий Сон неясный тих. Ветерок ночной прохладой Обвевает их. Ночь их чашечки закрыла, Ночь хранит цветы В одеянии невинной: Чистой красоты, И сказала: спите, спите В этот тихий час! День настанет — солнца пламень Сгубит, сгубит вас! Дня не ждите, — бесконечен Знойный день, а сон, Счастья сон недолговечен, И умчится он. Но, таинственно впивая Холодок ночной, К солнцу тянутся, к востоку Лилии с тоской. Ждут, чтоб солнце блеском алым И теплом своим Нежно белые бокалы Растворило им. И напрасно ночь лелеет Каждый лепесток — Грезит девушка о милом, Солнца ждет цветок!

* * *

«Наш мир, пожаром объятый…» Перевод Арк. Штейнберга

Наш мир, пожаром объятый, Трещит до самой основы, Вздымается вал девятый, Его захлестнуть готовый. За силой сила слепая Бушуют, в битву вступая. Из бездны, сквозь дымное пламя, Выходят жуткие тени. Они гремят кандалами И жаждут новых сражений. Свирепым детищам ада В бою снисхожденья не надо. Под хриплые вопли и стоны Трубят архангелы зорю. Поток людей ослепленный Подобен бурному морю; И голод и злоба влекут их Вперед, кровожадных и лютых. Куют оружие ныне Народы, тревожась недаром, Что лживые рухнут твердыни, Сожженные грозным пожаром, И старый порядок неправый Потонет в пучине кровавой. Им ясно, что тайная сила, Скопившись во мраке заране, Под корень ложь подкосила, Подняв знамена восстаний, Чтоб след неволи проклятой Сровнять железной лопатой. И ясно, что надо им вместе Всеобщий клад безымянный Спасти от бессмысленной мести, От собственной ярости пьяной, Спасти для грядущих столетий Духовные ценности эти.