Европейская поэзия XIX века

ЖОАН ДЕ ДЕУС

Жоан де Деус (1830–1896). — Талантливый лирик, чьи стихи отличаются ритмической выразительностью, простотой и отточенностью формы. Еще во время учения в Коимбре (1849–1859 гг.) Деус выделялся разносторонней одаренностью: он рисовал, импровизировал стихи, сопровождал своп импровизации игрой на гитаре. После окончания юридического факультета работал адвокатом и журналистом. В 1869 году вышел в свет его первый сборник стихов — «Полевые цветы». Тогда же Деус начал составлять свой знаменитый «Материнский букварь», опубликованный в 1876 году. В 1893 году он издал новую книгу стихов — «Цветущее поле», разошедшуюся так быстро, что тут же было выпущено второе издание. Лирика Деуса лишена всякого налета искусственности, поэт очень любил, в частности, сонетную форму, в которой, по единодушному признанию критики, он достиг совершенства. Интересны также и сатирические стихи Деуса.

На русский язык стихи Деуса переводятся впервые.

ЖИЗНЬ

Казалось мне, что уж устал светиться Огонь, с которым шел по жизни я, И, взгляда от него не отводя, Я шествую по ступеням гробницы. Затмился этот свет — и всё затмиться, Казалось, уж готово предо мной; Но чуть блеснет его привет живой — В душе моей свет новый загорится. Душа сродни моей, невинна и беспечна, Как ангел неба (иль ты сном была?..), Хотела мне внушить, что счастье быстротечно. Не знаю, улетела иль ушла; Я не умел открыть своей печали вечной Тем, кто еще не ведал в жизни зла…

СЧАСТЬЕ

Светило ходом шествует лучистым, На землю пламенный бросая взгляд; Небесные певцы парят в просторе чистом; И волны ласку берегу дарят. По чащам ветер носится душистым, Повсюду гимны радости звучат; Один лишь я бреду путем тернистым, Среди печалей, что меня томят. Тоскую по тебе… что далеко отныне, Что выпустил из рук, что потерял из глаз В бесплодной этой, сумрачной пустыне! Тебя я, счастье, видел только раз… И гнал так много раз в моей кручине, И… без тебя кручинюсь в этот час!

АНТЕРО ДЕ КЕНТАЛ

Антеро де Кентал (1842–1891). — Идейный вождь так называемого поколения 70-х годов, поэт, публицист. Учился на юридическом факультете Коимбрского университета. Два года провел в Париже, где лично познакомился с Прудоном и Мишле; посетил также США; возвратившись в Лиссабон, создал кружок единомышленников. Поэт принимал активное участие в общественной жизни; он сотрудничал в республиканской синдикалистской печати, публиковал пропагандистские брошюры для рабочих организаций; в 1872 году он создал португальскую секцию Интернационала, дважды избирался в парламент от социалистической партии. С середины 70-х годов Кентал ом овладевают пессимистические настроения, в чем не последнюю роль сыграло торжество реакции в Испании и во Франции, преследования сторонников Интернационала. Он увлекается буддизмом, философией Шопенгауэра, Фихте. Покончил жизнь самоубийством.

Юношеская лирика Кентала посвящена главным образом философским размышлениям. Сборник «Современные оды» (1865) носит открыто революционный характер. Христианской религии Кентал противопоставляет пантеизм. История человечества предстает у поэта как сменяющие друг друга грандиозные катастрофы цивилизации, последовательное свержение «тронов, религий, империй, обычаев». Излюбленной поэтической формой зрелой поэзии Кентала стали сонеты. В них отразились основные этапы его духовной эволюции — драматический разрыв с наивной детской верой в бога, любовные переживания, неудовлетворенность повседневной жизнью.

На русский язык стихи Кентала переводятся впервые.

ПЛЕННИКИ

Прижимаясь к решеткам темницы, В небо грустными смотрят очами. Уплывая косыми лучами, Свет последний на нем золотится. Меж теней, за туманною далью, Голоса замирают тоскливо, С вышины тяжело, молчаливо Ночь сошла со вселенской печалью. Смотрят пленники вдаль. Птичья стая Мчится в воздухе, мчится тревожно, Словно дума ее неотложна, Словно важное дело решая. Молвят пленники: «Не помрачится Негасимая даль небосвода… Есть у птиц и полет и свобода… У людей — только стены темницы! О, куда вы? Где дом ваш и местность? Свет? Пространство? Заря? Непонятно…» Птичий хор отвечает чуть внятно: «В ночь, в ничто, в темноту, в неизвестность!» Смотрят пленники вдаль. Веет ветер, Воет ветер протяжно, уныло, Словно горе его истомило, Словно сам он за тайну в ответе… Молвят пленники: «Что за стенанья, Что за древние боли-кручины Ты несешь чрез поля и долины По бескрайным дорогам скнтанья. Что ты ищешь? Твоя бестелесность Что в пространстве таит необъятном?» Дикий ветер роняет чуть внятно: «Ночь, ничто, темноту, неизвестность!» Смотрят пленники в небо, вздыхая… Словно призраки древних страданий, Словно светочи смутных желаний, Загораются звезды, мерцая. И сияют в пустыне безбрежной, И украдкой следят друг за другом, Словно мучимы тайным недугом, Словно страстью больны безнадежной… Молвят пленники: «Что за виденья Вас влекут, изначальны, извечны? Что за струи с небес, быстротечны, Вам святые несут откровенья. Что вас ждет? Голубая окрестность Что дарит вам в тиши благодатной?» Звезды грустные шепчут чуть внятно: «Ночь, ничто, темноту, неизвестность!» Ночь проходит. В рассветном покое Бор проснулся с мечтательным шумом. И одни, в каземате угрюмом, Смотрят пленники в небо глухое!

ПОБЕЖДЕННЫЕ

Три всадника взбираются устало Пустынною тропою каменистой. Рыдает ветер в роще густолистой, Седая тьма уже с небес упала. Разбита их броня, одежды рваны, Их иноходцы загнаны и пыльны, Оружье руки удержать бессильны, И кровь струей течет из каждой раны. Клонит главу их, гордую когда-то, Измены весть и пораженья горе… На темном и неведомом просторе Горит пятно кровавое заката. И первый из троих, воздевши руки, Рыдает: «Я любил и был любимым! И за виденьем шел неотвратимым Во власти света, радости и муки! Я устремлялся к вышнему покою, Где обитают души всех влюбленных, Свободен, счастлив, среди звезд бессонных Я наслаждался вечною весною. Зачем до чистой тверди обожанья Тлетворной страсти долетает ветер? О, горе тем, кто лишь однажды встретил Его глухое, жгучее дыханье! Согрет рассвета чистым дуновеньем Цветок душистый первой страсти нашей, Но глубоко в его пурпурной чаше Таится яд — усталость и забвенье. О братья, я любил душой смятенной… За то скитаюсь, потеряв любовь… И медленно моя сочится кровь По каплям из груди моей пронзенной». Второй тут всадник, выказав участье, Сказал с улыбкой горькой и надменной: «Любил людей я и для всей вселенной Мечтал о справедливости и счастье. За правый суд я поднял голос страстный В сражении кровавом и жестоком; Как рог призывный на пути далеком, Я подымал отверженные расы. Когда настанет день идей могучих? Когда настанет время избавленья? Но меч мой дрогнул посреди сраженья, Не зреет колос на песках зыбучих! И, книгу не прочтя грядущих дней, Листают нации ее с улыбкой жалкой, И мирно спит народ на грязной свалке, Как на пурпурном ложе королей. О братья, я любил людей, за правый Я суд сражался, был мой дух высок… За то я умираю, и песок Пьет кровь мою с поверженною славой». Здесь третий всадник поспешил с ответом: «Любил я Бога сердцем и умом, И божье имя сделал я щитом В сраженьи с суетным и лживым светом. Его я призывал в часы докуки, Терзаемый греховным искушеньем. Искал его с тревогою и рвеньем, В сомнительные углубясь науки. Какой же ветер сокрушает стены Святого храма веяньем могилы? И звезды гаснущие падают, остылы, Промчавшись с грохотом по небесам вселенной! Вот солнце дрогнуло, в толпе святых — смятенье… И дня пустого свет лишь скуку источает… О, горе том, кто руки простирает, Чтоб небу вознести напрасное моленье! О братья, Бога я любил глубоко… За то скитаюсь без пути отныне, И, обескровленный, влачу по сей пустыне Я душу мертвую средь пыльных листьев дрока». Все трое, съединясь в одном стенанье И руки опустив свои недужно К оружью, что разбито и ненужно, Не в силах побороть свое страданье, Растаяли в неверной мгле густой Горы, вдали таинственно молчащей. Растаяли в непроходимой чаще И в бледноте ночи немой.

ПОЭТУ

Surge et ambula! [267]

Ты, чья душа спокойно задремала Под древней тенью кедровых ветвей, Как спят жрецы под сенью алтарей Вдали от битв и от земного шквала, Проснись! Пора! Высоко солнце встало, Рассеялся могильный рой теней… Чтоб новый мир восстал из сих морей, Лишь только знака недостало… Послушай! Это голос толп людских! Твои то братья, их ты слышишь пенье?.. Но в нем война… и голос тот — набат! Так из лучей заветных грез твоих, Мечтатель, сделай меч сраженья, Восстань, Грядущего солдат!

267

Вставай и шествуй! (лат.)

ГИМН РАЗУМУ

О Разум, брат Любви и Правосудья, Услышь мою мольбу в который раз. То сердца, полного тобою, глас, Души свободной — твоего орудья. Из-за тебя всегда открыта будет Туманность звезд, светил, миров для нас; Из-за тебя свет правды не угас, И героизма злак растят на ниве люди. Из-за тебя, перстом судьбы ведомы, Свободу ищут нации сквозь громы; И кто зовет грядущее в мечтах, Из-за тебя готов снести мученье… И все твои сыны, вступив в сраженье, Твое начертят имя на щитах!

ГЕРРА ЖУНКЕЙРО

Герра Жункейро (1850–1923). — Революционный поэт, политический деятель, дипломат. В 1873 году окончил юридический факультет Лиссабонского университета. В 1874 году Жункейро опубликовал поэму «Смерть дона Жуана», где в сатирическом виде представил донжуанство и его последствия для общественной жизни. В 1879 году появляется сборник лирики Жункейро «Муза на отдыхе», созданный под влиянием поэзии В. Гюго.

В 1885 году Жункейро издает антиклерикальную сатиру в стихах «Старость Бессмертного отца», в ней ощущается воздействие философских воззрений Прудона и Мишле. Эпическая поэма об Освобожденном Прометее, которой он намеревался дополнить свою книгу, так и осталась незаконченной. Патриотическая поэма «Родина» (1896) проникнута элегическими настроениями. С годами творчество Герры Жункейро наполняется демократическим содержанием. Основные герои его сборника «Простые люди» (1892) — рабочие, землепашцы, бездомные дети; они вызывают у поэта искреннее сострадание. В «Молитве о Хлебе» (1903) и в «Молитве о Свете» (1904) преобладает пантеистический мистицизм, библейские мотивы сочетаются с упоминаниями о новейших достижениях тогдашней пауки. После установления Первой республики (1910–1926) Жункейро в качестве дипломата представлял новый режим в Берне (Швейцария).

На русский язык переводится впервые.

СЛЕЗА

Рассвет июньский, жаркий. Склон пологий, Сухой и голый, на краю дороги. Суровая земля, где только вереск вялый Пьет солнце, ест песок и гложет скалы. На сморщенном листе смоковницы, чьей пищей Одни лишь камни служат, жалкой, нищей, Заря оставила, явив печаль святую, Небесную слезу, прозрачную, большую. Такую чистую, что кажется порою Вблизи — алмазом, издали — звездою. Король проехал: тридцать копий свиты, Забрала, шлемы, стяги в воздух взвиты. «В моем венце, — сказал король надменный,— Сапфиры есть, брильянты есть бесценны, Восточные рубины — кровь и злато, Как знак страстей, испытанных когда-то. Есть жемчуга, как будто капли горя, Что скорбно льет луна и тайно студит море. Но я готов отдать все чудеса Востока Чтоб ты, слеза, что так блестишь высоко, В божественной моей короне засверкала И мир у ног моих оттуда созерцала». Но чистая слеза, полна тепла и света, Дрожит, блестит, горит — и не дает ответа. В броне железной, что в веках искрится, Верхом проехал странствующий рыцарь. И он сказал слезе, исполнившись отваги: «Сойди сиять на крест моей бесстрашной шпаги! Я понесу тебя в победах величавых В Святую Землю, в блеске бранной Славы! Вернемся — и моя невеста пусть тобою Грудь белую украсит, как звездою. И будешь ты служить своим огнем прекрасным И ратным подвигам, и грезам сладострастным». Но чистая слеза, полна тепла и света, Дрожит, блестит, горит — и не дает ответа. На буром ослике рысцою неизменной Проехал ростовщик, старик-еврей презренный. На мулах вслед влеклось немалое именье: В кедровых сундуках все злато да каменье. А старичок — в лохмотьях жалких, худ как щепка, Лыс череп, нос крючком, а глазки смотрят цепко — Звезду увидев, молвит: «Боже, что за диво! Мерцает, рдеет как, и светится красиво! На золото мое купить могу я вскоре Сокровища царей и корабли на море. Но за такой брильянт отдам я без возврата Всей скупостью моей накопленное злато». Но чистая слеза, полна тепла и света, Дрожит, блестит, горит — и не дает ответа. Тут из-под дерева чертополох безвестный, Уже иссохший весь, сказал слезе небесной: «Земля, что розами покрыта и сиренью, Не холила меня и не дарила тенью. Коль руки к небу я воздену ненароком, Оно меня за то в огне сожжет жестоком. На мой колючий лист ни разу не присели Пернатые певцы, чтоб их я слушал трели. Ни разу не пришли беседовать со мною Влюбленные в ночи, озарены луною… Взмывает птица ввысь, любовь проходит мимо, Я никогда не цвел, и тень моя незрима!.. Слеза богов, светило, капелька воды, Сойди ко мне, избавь от роковой беды!» И чистая слеза, полна тепла и света, Дрожит, дрожит, дрожит… упала без ответа. И вскоре жалкий куст живым налился соком, И заалел цветок в его венце высоком Семьею бледных лепестков красно-лиловых, Как кровь, что некогда текла из ран Христовых… И в чашу бедную с жужжанием веселым Слетались мед искать запасливые пчелы!..

РОПЩУТ РЫБАЧЬИ ЛАЧУГИ…

Море туманное, море бездонное, Жестокий шквал! Бури могучие, бури великие… Воют зеленые чудища дикие В черных пещерах, где пенится вал. Море призывное, море зыбучее, Полнощный шквал! Холод неистовый, ветер бродячий… Мечется, прядает парус рыбачий, Песню уносит бушующий вал. Море ярится, море клокочет… Бурливый вал! Ночь непроглядная, ночь грозовая, Жены и матери, руки ломая, Ходят молиться на скользкий причал. Море гремящее, море унывное, Угрюмый вал! Слезы и стоны, слезы и стоны… Кружит волна моряков обреченных, Тех, кто в кипящую бездну упал. Море бескрайное, море бескрайное, Проклятый вал! Ночь и ненастье, ночь и ненастье… Парус как саван, мачта — на части, Плачут сироты меж диких скал!