Галя, в деревню!

— А она? — продолжала расспрашивать я.

— А она, как услышала, что я не женат, в меня, словно клещ, вцепилась. Судьба, говорит, нас с тобой снова свела, а от судьбы не уйдешь.

— А у нет не было никого, что ли?

— А сама как думаешь? В разводе она дважды, дочери выросли, живут отдельно. Сбежали от нее в Москву учиться сразу, как школу закончили. Понимаешь, ей свою энергию девать некуда. Она привыкла все и всех контролировать и вздохнуть не давать. Мы когда классом в школе в поход ездили, она репертуар песен под гитару расписывала еще за неделю. Потом ее просто брать перестали. Сейчас в конторе какой-то работает главным бухгалтером, там у нее все по струнке ходят.

— А как же ты разрешил к тебе переехать-то?

— А меня никто и не спрашивал! — хмыкнул связанный по рукам и ногам приятель. — Я в кабаке отыграл, деньги получил, пришел домой, а она тут в халате ходит. В дверь позвонила, а Маргарита Петровна ей открыла. Говорит, в трешке своей ремонт сделает, и мы после свадьбы туда переедем. А пока тут поживем. Уже решила, что свадьба будет в столовой на предприятии, где она работает, список приглашенных составила и меню придумала. Курить мне запрещает, кофе на ночь пить — тоже. «Вписки» тоже запретила. Маргариту Петровну вздумала учить, как плинтуса протирать. Та с ней ругалась поначалу, а потом плюнула и на дачу свинтила к себе. Так теперь там и живет, недели три уже.

Я вздохнула. Мне все стало понятно. Эта незнакомая мне Олечка, кажется, из тех, кто не способен жить, не отравляя жизнь другим. Такие люди способны жить только в одиночестве. Жить рядом с ними нельзя. Рядом с такими, как Олечка, можно просто тихо дохнуть, попутно зарабатывая невроз и уничтожая собственную самооценку.

Нет, в самом стремлении к здоровому образу жизни ничего плохого нет. Многие жены следят за здоровьем своих мужей. Но в случае с Олечкой это стремление, кажется, имело очень нездоровый характер. Ну какой смысл «бить по рукам» взрослого курящего мужика? Историю про каплю никотина и лошадь он и так знает, равно как и то, во что со временем превратятся его легкие… Захочет — бросит сам.

В квартире, где жил Макс с соседями, и впрямь стало неимоверно чисто. Только вот, войдя в нее, любой человек теперь с порога понимал, что дышать тут никому не дают.

— Дашка! — взмолился Макс. — Выручай! Я уж и не знаю, что с ней делать. Болтика-то твоего я быстро выпроводил, а тут и не знаю, что делать… Женщина все-таки. Ну не понимает она по-хорошему, а драться я с ней не могу.

— Гвоздика, — поправила я. Да уж, не повезло моему «бывшему» с фамилией. Всяк норовит то Шильдиком, то Болтиком, то Краником назвать… А впрочем, и мне повезло не больше. Это теперь я величаюсь Галиной Заболотной. А до того, как выйти замуж за Гошу, я вообще была Пряником. А пока училась в школе, и вовсе примерила на себя все хлебобулочные изделия. Как меня только ни величали: и Бубликом, и Рогаликом, и Батоном, и Ватрушкой…

— Ну Гвоздика, хрен редьки не слаще. Я к тому, что с мужиком-то я быстро могу разобраться. А тут женщина. Ну право слово, не могу же я ее с лестницы спустить. И нахамить не могу. Язык не повернется.

Я с плохо скрываемой жалостью посмотрела на приятеля. Да уж, излишняя мягкотелость никогда не приводит к добру. Мне и самой потребовалось почти пятьдесят лет, чтобы понять, что нет совершенно никакой необходимости пытаться нравиться всем и вся…

— А и не надо хамить. Просто скажи, что вам не по пути, в чем дело? — пожала я плечами. — Делов-то! Несовместимость характеров, разные люди…

— Ты думаешь, я не говорил? — расстроенно промямлил Макс. — Да я раз сто, если не больше, ей намекал.

— Так надо не намекать, а прямо говорить, если она намеков не понимает!

— А я и говорил! Извини, говорю, привык жить один. Мы с тобой разные.

— А она что?

— Да ничего. Спросила: «В чем разные? Две руки, две ноги! Притремся!». А потом хмыкнула, пакет с продуктами мне в руки пихнула, сказала: «Иди разбери!» и в комнату ушла. А еще она чистюля патологическая — все моет, драит, полы скоро до перекрытий дотрет. Я теперь даже мыться боюсь — как бы не набрызгать где лишнего. Того и гляди — в дурку скоро заберут.

— Да уж, — помедлив, сказала я. — Правду говорят: «Простота хуже воровства!». Другая женщина на ее месте давно бы поняла, что ей не рады, и свинтила после первого намека. А эту в дверь — а она в окно… Нет, с такой жизни точно не будет. По струнке заставит ходить: утром подъем, вечером построение. За каждую чашку, которая ручкой не в ту сторону повернута, выест тебе мозг чайной ложечкой…

— Вот именно, — мрачно согласился со мной Макс и прямо взмолился: — Дашка, выручай, а?

— Как?

— Помоги ее выпроводить!

— Как? Силком, что ли?

— Да не силком, а смекалкой и хитростью! Помнишь, какой спектакль мы тогда твоему Гвоздику учинили? Вроде как мы с тобой жениться надумали, а Верина Лида — дочка моя от первого брака… Он и свинтил тогда. Даже парней на подмогу звать не пришлось.

— Да вскрылось уже все, — махнула я рукой. — Этот Гвоздик без мыла в… любое отверстие влезет. Он у соседок во дворе вынюхал, что мы его разыграли. Даже в деревню ко мне потом заявился.

— Ух ты! — выпалил Макс. — А я и не знал! А чего не позвонила? Я был приехал и прописал ему леща, давно ж обещал. Ну если он с первого раза-то не понял.

— Да все путем, — отмахнулась я. — Далековато из Ленинграда в Подмосковье ехать. Обошлось без шума и пыли. Пришлось его впечатлить особенностями сельской жизни. Да и не к лицу мне было скандалы прилюдно устраивать.

И я в красках рассказала давнему приятелю о визите бывшего «мужа» ко мне в деревню.

Лед будто растаял. Зажатый, съежившийся и забитый двухметровый парень, боявшийся вздохнуть в не положенном месте, захохотал, расслабился и снова стал беспечным хиппи Максом.

— Слушай! — предложил он мне. — А может, и вправду повторить спектакль? Авось поможет!

Глава 12

Я в задумчивости смотрела на своего приятеля Макса. Этот огромный и очень суровый на вид двухметровый детина в свое время стал мне настоящим другом — понятным, простым и очень надежным. И я просто обязана была теперь отплатить ему добром за добро.

Это Макс приютил меня, когда я впервые приехала в Ленинград. Он же любезно помогал мне в поисках моей пропавшей подруги Лиды. А потом Макс вместе со мной привел к себе домой мою обезумевшую от горя Лиду, которая уже сама на себя была не похожа после долгих скитаний по зимнему городу… Это его стараниями мы когда-то давно закатили в коммунальной квартире на улице Желябова веселую вечеринку в стиле пятидесятых, после которой моя горемычная подружка наконец пришла в себя. Ради того, чтобы помочь мне и моей подруге, Макс, не раздумывая, состриг свои волосы, которые доходили ему почти до пояса, и уложил их в высокий стиляжий кок, сильно сбрызнув жутко вонючим лаком «Прелесть». Хотя, мне кажется, этому советскому чуду гораздо лучше подошло бы слово «Гадость».

Ну что ж, теперь, видимо, пришел черед и мне помочь своему безотказному ленинградскому приятелю. Друзей в беде не бросают.

— Слушай, — медленно сказала я. — Есть у меня тут одна идейка.

— Так-так, — подскочил на месте еще недавно смурной и потухший «Зингер». — Так и знал, что что-нибудь придумаешь! Давай выкладывай, что у тебя на уме! Одна голова хорошо, а две — лучше. Может, и я чем подсоблю, докрутим твою «идейку».

— Говоришь, она детей не очень жалует? — спросила я.