Гарики на все времена (Том 1)

483

Впечатывая в жизнь свои следы, не жалуйся, что слишком это сложно; не будь сопротивления среды — движенье б оказалось невозможно.

484

За веком век уходит в никуда, а глупости и бреду нет конца; боюсь, что наша главная беда — иллюзия разумности Творца.

485

Вчера я жизнь свою перебирал, стихов лаская ветхие листки, зола и стружки — мой материал, а петь мечтал — росу и лепестки.

486

К приятелю, как ангел-утешитель, иду залить огонь его тоски, а в сумке у меня — огнетушитель и курицы вчерашние куски.

487

Бездарный в акте обладания так мучим жаждой наслаждений, что утолят его страдания лишь факты новых овладений.

488

Огонь печи, покой и тишина. Грядущее и зыбко, и тревожно. А жизнь, хотя надежд и лишена, однако же совсем не безнадежна.

489

Я часто вижу жизнь как сцену, где в одиночку и гуртом всю жизнь мы складываем стену, к которой ставят нас потом.

490

Блаженны, кто жизнь принимает всерьез, надеются, верят, стремятся, куда-то спешат и в жару, и в мороз, и сны им свирепые снятся.

491

С возрастом отчетливы и странны мысли о сложившейся судьбе: все ловушки, ямы и канканы — только сам устраивал себе.

492

Зря ты, Циля, нос повесила: если в Хайфу нет такси, нам опять живется весело и вольготно на Руси.

493

Когда я оглохну, когда слепота запрет меня в комнатный ящик, на ощупь тогда бытия лепота мне явится в пальцах дрожащих.

494

Ты со стихов иметь барыш, душа корыстная, хотела? И он явился: ты паришь, а снег в Сибири топчет тело.

495

Я тогу — на комбинезон сменил, как некогда Овидий (он также Публий и Назон), что сослан был и жил в обиде, весь день плюя за горизонт, и умер, съев несвежих мидий.

496

Слаб и грешен, я такой, утешаюсь каламбуром, нету мысли под рукой — не гнушаюсь калом бурым.

497

То ли такова их душ игра, то ли в этом видя к цели средство, очень любят пыток мастера с жертвой похотливое кокетство.

498

Приятно думать мне в Сибири, что жребий мой совсем не нов, что я на вечном русском пире меж лучших — съеденных — сынов.

499

Мне, судя по всему, иным не стать, меня тюрьма ничуть не изменила, люблю свою судьбу пощекотать, и, кажется, ей тоже это мило.

500

Боюсь, что жар и горечь судеб наших покажется грядущим поколеньям разнежившейся рыхлой простоквашей политой переслащенным вареньем.

501

И мысли, и дыхание, и тело, и дух, в котором живости не стало, — настолько все во мне отяжелело, что только не хватает пьедестала.

502

Меня растащат на цитаты без никакой малейшей ссылки, поскольку автор, жид пархатый, давно забыт в сибирской ссылке.

503

В любви к России — стержень и основа души, сносящей боль и унижение; помимо притяжения земного, тюремное бывает притяжение.

504

За года, что ничуть я не числю утратой, за кромешного рабства глухие года столько русской земли накопал я лопатой, что частицу души в ней зарыл навсегда.

505

Есть жуткий сон: чудовище безлико, но всюду шарят щупальца его, а ты не слышишь собственного крика, и близкие не видят ничего.

506

Сибирь. Ночная сигарета. О стекла снег шуршит сухой, и нет стыда, и нет секрета в тоске невольничьей глухой.

507

Я пил нектар со всех растений, что на пути своем встречал; гербарий их засохших теней теперь листаю по ночам.

508

Как дорожная мысль о ночлеге, как виденье пустыни — вода, нас тревожит мечта о побеге и тоска от незнанья — куда.

509

Был ребенок — пеленки мочил я, как мог; повзрослев, подмочил репутацию; а года протекли, и мой порох намок — плачу, глядя на юную грацию.

510

Как ты поешь! Как ты колышешь стан! Как облик мне твой нравится фартовый! И держишь микрофон ты, как банан, уже к употреблению готовый.

511

Словить иностранца мечтает невеста, надеясь побыть в заграничном кино посредством заветного тайного места, которое будет в Европу окно.

512

Мы всю жизнь в борьбе и укоризне мечемся, ища благую весть; хоть и мало надо нам от жизни, но всегда чуть более, чем есть.

513

Где ты ныЯче? Жива? Умерла? Ты была весела и добра. И ничуть не ленилась для ближнего из бельишка выпархивать нижнего.

514

В той мутной мерзости падения, что я недавно испытал, был острый привкус наслаждения, как будто падая — взлетал.

515

Конечно, есть тоска собачья в угрюмой тине наших дней, но если б жизнь текла иначе, своя тоска была бы в ней.