Гарики на все времена (Том 1)

681

Не дослужась до сытой пенсии, я стану пить и внуков нянчить, а также жалобными песнями У Бога милостыню клянчить.

682

Творя научные мистерии, познанье чувствам предпочтя, постигли мы распад материи, распада духа не учтя.

683

Для всех распахнут я до дна, до крайнего огня, но глубже — темная стена внутри вокруг меня.

684

Я уравновесил коромысло с ведрами желания и долга, только очень мало вижу смысла в том, что я несу его так долго.

685

Судьбы своей тасуя ералаш, я вижу из поблескиванья фактов, что чем обыкновенней опыт наш, тем больше в нем с поэзией контактов.

686

Есть в жизни магистральные пути, где сомкнутой толпы пылит пехота, но стоит ненадолго с них сойти, и больше возвращаться неохота.

687

Я не спорю — он духом не нищий. Очень развит, начитан, умен. Но вкушая духовную пищу, омерзительно чавкает он.

688

Муза — полуведьма, полудама. Взбалмошная, вечно молодая. Ветрена, капризна и упряма и уходит, не предупреждая.

689

Жалко, если сбудется мой бред, но уже дымит на мне рубаха; я рисую времени портрет, и оно расплатится с размаха.

690

Вдруг плесень мха со старых стен уколет сердце бурым тлением, и всех логических систем не хватит справиться с волнением.

691

Я машину свою беспощадно гонял, не боясь ни погоды, ни тьмы; видно, ангел-хранитель меня охранял, чтобы целым сберечь для тюрьмы.

692

Когда душа облита ложью и жирным чадом грязных дней, окурок в пепельнице может родить отчаяние в ней.

693

Я был нелепым, был смешным, я просто тек, журча, но море было бы иным без моего ручья.

694

Проходимец и безобразник, верю: будет во вторник-среду и на нашей улице праздник; только дайте сперва я съеду.

695

Вот ведь чудо: чистый атеизм в годы, когда в космос кинут мост, стал почти такой же атавизм, как покров из шерсти или хвост.

696

Живем ожиданием чуда, оно не случиться не может, и мы в него верим, покуда не видим, что век уже прожит.

697

В те дни, когда поступки событийные подростки начинают затевать, родители — фигуры комедийные, что очень им обидно сознавать.

698

Со старым другом спор полночный. Пуста бутыль, и спит округа. И мы опять не помним точно, в чем убедить хотим друг друга.

699

Снова завтра день судьба пошлет, снова что-то вспомню из былого, снова день прольется напролет в ловле ускользающего слова.

700

Склонен до всего коснуться глазом разум неглубокий мой, но дошлый, разве что в политику ни разу я не влазил глубже, чем подошвой.

701

Балагуря, сквернословя и шутя, трогал- столькие капканы я за пасть, что в тюрьму попал естественно, хотя совершенно не туда хотел попасть.

702

Бывает зло — оно стеной стоит недвижной и глухою, но повернись к нему спиной — само становится трухою.

703

Пускай бы, когда свет почти померк, душа, уже рванувшаяся ввысь, из памяти взрывала фейерверк секунд, что в этой жизни удались.

704

Между мелкого, мерзкого, мглистого я живу и судьбу не кляну, а большого кто хочет и чистого, пусть он яйца помоет слону.

705

Мы все — пылинки на планете. Земля — пылинка во Вселенной. Я сплю. Уютны мысли эти моей ленивой плоти тленной.

706

Когда фортуна даст затрещину, не надо нос уныло вешать, не злись на истинную женщину, она вернется, чтоб утешить.

707

Вот и старость. Шаркая подошвами, шагом по возможности нескорым тихо направляемся мы в прошлое, только что смеялись над которым.

708

Такие нас опутывают путы, такая рвать их тяжкая работа, что полностью свободны мы в минуты пока сличает смерть лицо и фото.

709

Когда очередной душевный сумрак сгущается кромешной пеленой, я книгу вспоминаю, где рисунок: отрекшись, Галилей пришел домой.

710

В пылу любви ума затмение овладевает нами всеми — не это ль ясное знамение, что Бог устраивает семьи?

711

Стихи мои в забвении утонут, хоть вовсе их пишу не для того, но если никого они не тронут, то жалко не меня, а никого.

712

Я трубку набиваю табаком. Как тягостны часы в ползущем дне! Никак я не почувствую, по ком звонит сегодня колокол во мне.

713

В безумных лет летящей череде дух тяжко без общенья голодает; поэту надо жить в своей среде: он ей питается, она его съедает.