Гарики на все времена (Том 1)

778

Забавно, что так озабочена эпоха печатных клише наличием личного почерка в моей рукописной душе.

779

И я бы, мельтеша и суетясь, грел руки у бенгальского огня, но я живу на век облокотясь, а век облокотился на меня.

780

Всегда в нестройном русском хоре бывал различен личный нрав, и кто упрямо пел в миноре, всегда оказывался прав.

781

Нет, не грущу, что я изгой и не в ладу с казенным нравом, зато я левою ногой легко чешу за ухом правым.

782

Забыли все в моей отчизне, что это грех — путем Господним идти, взыскуя чистой жизни, в белье нестираном исподнем.

783

Становится вдруг зябко и паскудно, и чувство это некуда мне деть; стоять за убеждения нетрудно, значительно трудней за них сидеть.

784

Бог очень любит вдруг напомнить, что всякий дар — лишь поручение, которое чтобы исполнить, нельзя не плыть против течения.

785

Выбрал странную дорогу я на склоне дней, ибо сам с собой не в ногу я иду по ней.

786

Стыжусь примет и суеверий, но верю в то, что знаю точно: когда стучатся ночью в двери, то это обыск, а не почта.

787

Покуда жив и духом светел — не жди, не верь и не жалей; в России текст авторитетен посмертной свежестью своей.

788

Весьма уже скучал я в этом мире, когда — благодарение Отчизне! — она меня проветрила в Сибири и сразу освежила жажду жизни.

789

И женщины нас не бросили, и пить не устали мы, и пусть весна нашей осени тянется до зимы.

790

Мы еще живем и тратим сочно силы, не исчерпанные дочиста, но уже наслаиваем прочно годовые кольца одиночества.

791

Не нам и никому не воплотить усладу и утеху упоения, когда вдруг удается ощутить материю мелькнувшего мгновения.

792

В кишении, борьбе, переполохе — нелепы, кто пером бумагу пашет, но чахнут величавые эпохи, а слово отпевает их и пляшет.

793

Когда с утра смотреть противно, как морда в зеркале брюзглива, я не люблю себя. Взаимно и обоюдосправедливо.

794

Он мало спал, не пил вино и вкалывал, кряхтя. Он овладел наукой, но не сделал ей дитя.

795

Который год в крови и прахе делами, чувством и пером себе мы сами строим плахи и сами машем топором.

796

Сталин умер, не гася свою трубку, и, живя в ее повсюдном дыму, продолжаем мы вертеть мясорубку, из которой не уйти никому.

797

Столько пламени здесь погасили, столько ярких задули огней, что тоскливая серость в России тусклой мглой распласталась над ней.

798

Благодарю тебя, отечество, за изживаемые начисто остатки веры в человечество, души тоскливое чудачество.

799

Во тьме и свечка без усилий подобна пламенной звезде; гнилушки светятся в России гораздо ярче, чем везде.

800

Эпическая гложет нас печаль за черные минувшие года; не прошлое, а будущее жаль, поскольку мы насрали и туда.

801

Люблю слова за лаконичность: луч лаконической строки вдруг так высвечивает личность, что видно духа позвонки.

802

Крича про срам и катастрофу, порочат власть и стар, и млад, и все толпятся на Голгофу, а чтоб распяли — нужен блат.

803

Ко мне вот-вот придет признание, меня поместят в списке длинном, дадут медаль, портфель и звание и плешь посыпят нафталином.

804

Зря моя улыбка беспечальная бесит собутыльников моих: очень много масок у отчаянья, смех — отнюдь не худшая из них.

805

Двух миров посреди мой дворец из досок, двух миров я изгой и приблуда; между злом и добром есть пространства кусок и моя контрабанда — оттуда.

806

Любовь с эмиграцией — странно похожи: как будто в объятья средь ночи кидается в бегство кто хочет и может, а кто-то не может, а хочет.

807

Самим себе почти враги, себя напрасно мы тревожим — с чужой начинкой пироги, мы стать мацой уже не можем.

808

Я счастлив одним в этом веке гнилом, где Бог нам поставил стаканы: что пью свою рюмку за тем же столом, где кубками пьют великаны.

809

В каждый миг любой эпохи всех изученных веков дамы прыгали, как блохи, на прохожих мужиков.

810

Учился, путешествовал, писал, бывал и рыбаком, и карасем; теперь я дилетант-универсал и знаю ничего, но обо всем.