Гарики на все времена (Том 1)

811

Дух осени зловещий насквозь меня пронял, и я бросаю женщин, которых не ронял.

812

Россия красит свой фасад, чтоб за фронтоном и порталом неуправляемый распад сменился плановым развалом.

813

Россия нас ядом и зверем травила, чтоб стали ученые, но все мы опять в нее верим, особенно — обреченные.

814

То ли с выпивкой перебрал, то ли время тому виной, только чувство, что проиграл, неразрывно теперь со мной.

815

Запой увял. Трезвеют лица. Но в жажде славы и добра сейчас мы можем похмелиться сильней, чем выпили вчера.

816

Очень грустные мысли стали виться в воздухе облаками: все, что сделал с Россией Сталин, совершил он ее руками. И Россия от сна восстала, но опять с ней стряслась беда: миф про Когана-комиссара исцелил ее от стыда.

817

Россияне живут и ждут, уловляя малейший знак, понимая, что наебут, но не зная, когда и как.

818

В душе осталась кучка пепла, и плоть изношена дотла, но обстоят великолепно мои плачевные дела.

819

Земная не постыла мне морока, не хочется пока ни в ад, ни в рай; я, Господи, не выполнил урока, и Ты меня зазря не призывай.

820

Ни успехов, ни шумных похвал, ни покоя, ни крупной казны — я не знал, ибо все отдавал за щемящий озноб новизны.

821

Я ловлю минуту светлую, я живу, как жили встарь, я на жребий свой не сетую — в банке шпрот живой пескарь.

822

Жаль тех, кто не дожил до этих дней, кто сгинул никуда и навсегда, но, может быть, оттуда им видней кошмарные грядущие года.

823

К добру или к худу, но все забывают шумливые стайки юнцов, и дети убитых легко выпивают с детьми палачей их отцов.

824

А мы, кто боится дороги другой, скользим по накатанным рельсам, легко наступая привычной ногой на горло собственным пейсам.

825

Свобода с творчеством — повенчаны тому есть многие приметы, но прихотливо переменчивы их тайной связи пируэты.

826

За чувство теплого комфорта, слегка подпорченного страхом, я здесь жилец второго сорта, опасность чувствующий пахом.

827

У нищей жизни — преимущество есть в наших сумерках стальных: за неимением имущества я чуть вольнее остальных.

828

Устав от свар совместной жизни, взаимной страсти не гарант, я импотент любви к отчизне, потенциальный эмигрант.

829

Дым Отечества голову кружит, затвори мне окно поплотней: шум истории льется снаружи и мешает мне думать о ней.

830

В уцелевших усадьбах лишь малость, бывшей жизни былой уголок — потолочная роспись осталась, ибо трудно забрать потолок.

831

Верна себе, как королева, моя держава: едва-едва качнувшись влево, стремится вправо.

832

Несясь гуртом, толпой и скопом и возбуждаясь беспредельно, полезно помнить, что по жопам нас бьют впоследствии раздельно.

833

Возросши в рабстве, я свободен душой постичь его края; в неволе сгнивши, я не годен к иной свободе, чем моя.

834

Но если слова, словно числа, расчислишь с усердьем слепым, то сок внесловесного смысла струится по строчкам скупым.

835

Я легкомысленный еврей и рад, что рос чертополохом, а кто серьезней и мудрей — покрылись плесенью и мохом.

836

Порой мы даже не хотим, но увлекаемся натурой, вступая в творческий интим с отнюдь не творческой фигурой.

837

Пока душа не вынеслась в астрал, сидел я и в цепях, и на ковре, а выиграл я или проиграл — неважно, ибо цель в самой игре.

838

Странно я жил на свете, путь мой был дик и смутен, мне даже встречный ветер часто бывал попутен.

839

Из России съезжать не с руки для живущего духом еврея, ибо здесь мы живем вопреки, а от этого чувства острее.

840

В час, когда, безденежье кляня, влекся я душой к делам нечистым, кто-то щелкал по носу меня; как же я могу быть атеистом?

841

Все минуло — штормы и штили, теперь мы судачим часами, во что они нас превратили и что мы наделали сами.

842

Есть люди, которым Господь не простил недолгой потери лица: такой лишь однажды в штаны напустил, а пахнет уже до конца.

843

Пробужденья гражданского долга кто в России с горячностью жаждал — охлаждался впоследствии долго, дожидаясь отставших сограждан.