Гарики на все времена (Том 1)

66

И мерзко, и гнусно, и подло, и страх, что заразишься свинством, а быдло сбивается в кодло и счастливо скотским единством.

67

Никто из самых близких по неволе в мои переживания не вхож, храню свои душевные мозоли от любящих участливых галош.

68

Разлуки свистят у дверей, сижу за столом сиротливо, ребята шампанских кровей становятся бочками пива.

69

Возделывая духа огород, кряхтит гуманитарная элита, издерганная болью за народ и сменами мигрени и колита.

70

С успехами наук несообразно, а ноет — и попробуй заглуши — моя неоперабельная язва на дне несуществующей души.

71

Эта мысль — украденный цветок, просто рифма ей не повредит: человек совсем не одинок! Кто-нибудь всегда за ним следит.

72

С душою, раздвоенной, как копыто, обеим чужероден я отчизнам — еврей, где гоношат антисемиты, и русский, где грешат сионанизмом.

73

Теснее круг. Все реже встречи. Летят утраты и разлуки; иных уж нет, а те далече, а кто ослаб, выходит в суки.

74

Бог техники — иной,чем бог науки; искусства бог — иной, чем бог войны; и Бог любви слабеющие руки над ними простирает с вышины.

75

За столькое приходится платить, покуда протекает бытие, что следует судьбу благодарить за случаи, где платишь за свое.

76

В наших джунглях, свирепых и каменных, не боюсь я злодеев старинных, а боюсь я невинных и праведных, бескорыстных, святых и невинных.

77

Уходят сыновья, задрав хвосты, и дочери томятся, дома сидя; мы садим семена, растим цветы, а после только ягодицы видим.

78

Когда кругом кишит бездарность, кладя на жизнь свое клише, в изгойстве скрыта элитарность, весьма полезная душе.

79

Мне жаль небосвод этот синий, жаль землю и жизни осколки; мне страшно, что сытые свиньи страшней, чем голодные волки.

80

Друзья всегда чуть привередливы. И осмеять имеют склонность. Друзья всегда чуть надоедливы. Как верность и определенность.

81

Господь посеял нас, как огород, но в зарослях растений, Им растимых, мы делимся на множество пород, частично вообще несовместимых.

82

Живу я одиноко и сутуло, друзья поумирали или служат, а там, где мне гармония блеснула, другие просто жопу обнаружат.

83

С моим отъездом шов протянется, кромсая прямо по стране страну, которая останется, и ту, которая во мне.

84

Звоните поздней ночью мне, друзья, не бойтесь помешать и разбудить; кошмарно близок час, когда нельзя и некуда нам будет позвонить.

85

Я вдруг утратил чувство локтя с толпой кишащего народа, и худо мне, как ложке дегтя должно быть худо в бочке меда.

86

На дружеской негромкой сидя тризне, я думал, пепел стряхивая в блюдце, как часто неудачники по жизни в столетиях по смерти остаются.

87

Где страсти, где ярость и ужасы, где рать ополчилась на рать, блажен, в ком достаточно мужества на дудочке тихо играть.

88

Смешно, как люто гонит нас в толкучку гомона и пира боязнь остаться лишний раз в пустыне собственного мира.

89

Разлад отцов с детьми — залог тех постоянных изменений, в которых что-то ищет Бог, играя сменой поколений.

90

Свои черты, штрихи и блики в душе у каждого и всякого, но непостижно разнолики, мы одиноки одинаково.

91

Меняя цели и названия, меняя формы, стили, виды, — покуда теплится сознание, рабы возводят пирамиды.

92

Смешно, когда мужик, цветущий густо, с родной державой соли съевший пуд, внезапно обнаруживает грустно, что, кажется, его давно ебут.

93

Блажен, кто в заботе о теле всю жизнь положил ради хлеба, но небо светлее над теми, кто изредка смотрит на небо.

94

Свечение души разнообразно, незримо, ощутимо и пронзительно; душевная отравленность — заразна, душевное здоровье — заразительно.

95

Уехать. И жить в безопасном тепле. И помнить. И мучиться ночью. Примерзла душа к этой стылой земле, вросла в эту гиблую почву.

96

Во всем, что видит или слышит, предлог для грусти находя, зануда — нечто вроде крыши, текущей даже без дождя.

97

Друзья мои! Навек вам нежно предан, я щедростью душевной вашей взыскан; надеюсь, я не буду вами предан, и этот долг не будет вами взыскан.

98

На нас нисходит с высоты от вида птичьего полета то счастье сбывшейся мечты, то капля жидкого помета.