Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор
Шрифт:
— Все-таки не было необходимости так заострять вопрос, — доказывает один.
— Как не было необходимости? Все правильно. А ты что думаешь? С такими скотами и надо обходиться круто и резко, — сердится другой.
— Да знаю я, оставь, пожалуйста, но так нельзя, нетактично! — возражает первый.
— Какой еще такт? Уж и упрекнуть нельзя таких хороших людей, что ли? Так им и надо, пусть содрогаются, читая, — настаивает второй дрожащим от гнева голосом.
— Как цивилизованные люди, мы должны быть выше их; а кроме того, надо сохранять осторожность, чтобы не задеть соседнюю державу, — объясняет миролюбивый и тактичный.
Под вечер в газетах появились многочисленные резолюции, принятые в тот день на патриотических собраниях. Не было ни одного
Вечером город опять предавался веселью, затем миролюбивые и мужественные сыны счастливой Страдии погрузились в тихий, безмятежный и спокойный сон.
На следующий день начали поступать вести из остальных округов Страдии. Не было такого уголка, где бы не была принята резкая резолюция по поводу «последних трагических событий».
Само собой разумеется, на всех граждан, на кого больше, на кого меньше, посыпались награды за помощь родине, за гражданскую доблесть и добродетели.
Меня так воодушевил этот энергичный народ, полный высокого гражданского сознания и самопожертвования, что из груди моей вырвался возглас:
— Страдия, ты никогда не погибнешь, даже если погибнут все остальные народы!
«Ха-ха-ха!» — в то же мгновение зазвенел у меня в ушах сатанинский, издевательский смех злого духа этой счастливой и благословенной страны.
Я невольно вздохнул.
Сначала я предполагал пойти к министру просвещения, но в связи с «последними трагическими событиями» мне захотелось услышать, что по этому поводу думает военный министр, и в тот же день я направился к нему.
Перед самым моим приходом военный министр, маленький, худощавый человечек с впалой грудью и тонкими ручками, закончил молитву.
В его кабинете, словно в храме, пахло ладаном и разными курениями, на столе лежали старые, пожелтелые божественные книги.
В первую минуту я подумал, что ошибся и попал к кому-то другому, но мундир высшего офицера, в который был облачен господин министр, убедил меня в противном.
— Простите, сударь, — любезно сказал он нежным, тонким голосом, — я только что кончил свою обычную молитву, которую читаю всегда перед тем, как сесть за работу. Теперь, в связи с трагическими событиями на юге нашей любимой родины, молитва имеет особенно большой смысл.
— Если набеги продолжатся, это может привести к войне? — спросил я.
— О нет, такой опасности нет.
— Мне кажется, господин министр, уже то опасно, что ежедневно разоряют целую область вашей страны и убивают людей?
— Да, убивают, но мы ведь не можем быть такими же некультурными и дикими, как… Холодно, сквозит откуда-то. Сколько раз я говорил этим несчастным служителям, чтобы в моей комнате температура всегда была шестнадцать с половиной градусов, но все без толку… — прервал господин министр начатый разговор и позвонил в колокольчик.
Служитель вошел, поклонился, при этом ордена зазвенели у него на груди.
— Скажите, ради бога, разве я не говорил, чтобы в моем кабинете всегда была температура шестнадцать с половиной градусов? Опять холодно; да еще сквозняк, просто хоть замерзай!
— Но, господин министр, термометр показывает семнадцать градусов! — вежливо ответил служитель и поклонился.
— Тогда хорошо, — довольный ответом, произнес министр. — Можете идти.
Служитель вновь низко поклонился и вышел.
— Поверьте, проклятая температура доставляет мне массу хлопот, ведь температура для армии — это все. Если не поддерживается нужная температура, армия никуда не годится… Все утро я готовил приказ всем войсковым подразделениям… Вот он, могу вам прочесть:
«В связи с тем, что в последнее время на южные районы нашей
страны участились набеги анутов, приказываю: ежедневно солдаты должны по команде молиться всевышнему о спасении дорогой и милой родины, омытой кровью наших героических предков. Подходящую для такого случая молитву выбирает армейский священник: кончаться же она должна так: «Да ниспошлет милостивый бог добрым, тихим и праведным гражданам, павшим жертвами зверского насилия диких анутов, райское житье! Упокой, господи, их праведные патриотические души! Пусть они мирно покоятся в земле Страдии, которую искренне и горячо любили. Слава им!» Солдаты и офицеры должны произносить молитву хором, набожными, скорбными голосами. Засим, вытянувшись во фронт, гордо и с достоинством, как то приличествует храбрым сыновьям нашей страны, они должны трижды громко возгласить под звуки труб и барабанов: «Да здравствует Страдия, долой анутов!» Все это надлежит проводить, соблюдая порядок и все предосторожности, ибо от этого зависит судьба нашей любимой родины. Благополучно проделав все это, воинские отряды должны под звуки марша победоносно пройти со знаменем по улицам; при этом солдаты должны отбивать шаг так, чтобы мозги переворачивались в голове. Дело это не терпит отлагательства, а посему о выполнении его приказываю немедленно представить подробное донесение. Одновременно строжайше требую обратить особое внимание на температуру в казармах, создав тем самым главное условие укрепления армии».— Если приказ придет вовремя, он, видимо, принесет пользу.
— Я поэтому и торопился, и, слава богу, приказ заблаговременно, за целый час до вашего прихода, полностью передан по телеграфу. Если бы я не сообразил направить его вовремя, могла бы произойти масса неприятностей.
— Вы правы! — чтобы хоть что-то сказать, проронил я, не представляя себе, что, собственно, могло произойти плохого.
— Да, сударь мой, прав. Если бы я, военный министр, не поступил так, то на юге страны кто-нибудь из военачальников мог оказать вооруженную помощь нашим соотечественникам и пролить кровь анутов. Все наши офицеры считают, что так и следовало бы поступить, не желая взглянуть на вещи более широко. Но мы, нынешнее правительство, стремимся проводить миролюбивую, богоугодную внешнюю политику и не хотим по отношению к неприятелю быть дикарями; за зверское поведение бог его накажет вечными муками в адском пламени. Есть и нечто другое, дорогой мой, не менее важное. Наше правительство не имеет в народе поддержки, а потому армия нужна нам главным образом для урегулирования наших внутренних политических дел. Если, например, община в руках оппозиционеров, то вооруженные войска используются для того, чтобы наказать предателей нашей измученной родины и власть передать своему человеку…
Господин министр закашлялся, и я не преминул спросить:
— Все это так, ну, а если вторжение анутских отрядов примет более крупные размеры?
— О, тогда мы предпримем более решительные меры.
— А какие именно, разрешите узнать?
— Мы предприняли бы экстренные меры, но опять-таки тактично, мудро, продуманно. Для начала мы приказали бы по всей стране вновь принять резкие резолюции; ну, а если и это не помогло бы, тогда, бог ты мой, мы вынуждены были бы спешным порядком, не теряя ни минуты, основать газету исключительно патриотического направления и поместить в ней целый ряд острых, даже язвительных статей против анутов… Но не дай бог, чтобы дело дошло до этого! — сокрушенно качая головой, сказал министр и принялся креститься, шепча молитвы своими бледными, сухими губами.
Должен сознаться, что блаженное религиозное чувство отнюдь не коснулось меня, но компании ради и я начал креститься, думая при этом:
«Поразительная страна! Гибнут люди, а военный министр составляет молитвы и мечтает об основании патриотической газеты! Армия у них дисциплинированная и храбрая, что доказано столькими войнами: так почему же не вывести части на границу и не пресечь опасность, которую представляют анутские отряды?»
— Может быть, вас удивляет мой план? — прервал мои мысли министр.