Голова сахара. Сербская классическая сатира и юмор

Д а в и д. Я все верно говорю! И не думай, что не так!

С у д ь я (ходит по канцелярии, потирая руки и посмеиваясь). Ну, а на базаре-то, Давид, ты что слышал? Каких прав требуют торгаши?

Д а в и д. Вы знаете это лучше меня! Видать, посмеяться надо мной надумали…

С у д ь я. Не знаем, Давид, честное слово, не знаем!

Д а в и д. Так уж и не знаете? Не может быть, чтоб не знали…

С у д ь я. Не знаем, в самом деле не знаем!

Д а в и д. Как это вы не знаете? Ну тогда вот что: осудите этого ворюгу, и я вам расскажу… Нет, не так! Расскажу или не расскажу, вы все равно по закону обязаны его осудить!

С у д ь я. Согласны, согласны, ты только расскажи нам обо всем, что на базаре слышал!

Д а в и д. Дозволь, господин, я сяду? Уж больно уморился. Дозволяешь, господин?

С у д ь я. Позволяю, Давид, позволяю. Садись и рассказывай, каких прав требуют торгаши?

Д а в и д (садится на стул). Чудные права требуют торгаши, почтенный господин… Каша какая-то, не разбери поймешь! Требуют они, видишь ли, чтоб дозволено было нам называться не просто сербами, как от Косова повелось, а сербами достославными, чтоб дали нам «церковную», «школьную» атоно… автоно… Последнее слово не могу выговорить, хоть убей! Вот так нас, сербов, теперь надо называть, и слышал я на базаре-то, будто требуют они этого уже лет шесть и все никак не вытребуют.

П и с а р ь. Темнота, Давид, темнота! Ничего они дальше своего носа не видят.

Д а в и д. Может, оно и так… Недавно, кажись, в прошлый базар, спрашивает меня газда Стево: «Признаешь, Давид, что ты серб достославный, школьный, церковный и атономов… тоном… — До чего же слово заковыристое, ей-богу! Скорей язык сломаешь, чем выговоришь! — Такой ли ты, спрашивает, серб, Давид?» — «Это про что ты толкуешь, газда? Вера, что ли, какая новая объявилась? Или, может, вы, торговцы, хотите нас в римскую веру обратить? Верить-то ведь вам, газдам, никак нельзя… Я — серб, просто серб!» А он обозлился, да как заорет: «Мы от правительства наши права требуем! А кто не такой серб, тот вообще не серб, а шваб, католик, шпион, предатель!» А я ему на это и говорю: «Я-то думал, ей-богу, что вы требуете отменить злосчастную третину и десятину, а вы, видать, глупостями занимаетесь…»

С у д ь я. Так ты, Давид, говоришь, что вы, мужики, довольны?

Д а в и д. Э, мы-то довольны! Нас ведь так прижали благодеяниями и милостями, что едва дышим… Только вот обидно, что торгаши говорят, будто я не серб. Это я-то не серб?! (Вскакивает со стула и, сверкнув глазами, обращается к судье.) Погляди на меня, сударь, погляди хорошенько! На двух весах я взвешивался: и на турецких, и на ваших императорских, и на обоих — двадцать пять окк — ни на драхму больше, ни на драхму меньше! Н о н е т т а к и х в е с о в н а с в е т е, ч т о б в з в е с и т ь, к а к о й я с е р б!

С у д ь я (про себя). Странный тип!

Д а в и д. Серб во мне перетянет любую гирю… Я еще вот что слыхал. Газда Стево давеча назвал меня предателем, ну, а раз я предатель, я и предам!

С у д ь я. Ты это о чем, Давид? Ну-ка, расскажи!

Д а в и д (мнется). Не смею, сударь, ей-богу, не смею, убьют меня торгаши!

С у д ь я (нетерпеливо ходит вокруг него). Ну-ну, расскажи, не бойся!

П и с а р ь. Рассказывай, Давид, рассказывай. Нечего тебе бояться, если сам господин судья…

Д а в и д. Ей-богу, не смею! Не могу, люди добрые! Вы не знаете, на что способны наши газды! Хоть вы и умные, и ученые, но лучше вам этого не знать…

С у д ь я (еще более нетерпеливо). Ну рассказывай же, не бойся!

Д а в и д. Ну, так и быть, расскажу… Эх, снимут мне за это голову, ей-богу! Есть у вас школа такая, что зовется «терезиянской»?{75}

Судья говорит о чем-то с писарем по-немецки.

(Вскакивает со стула, подбегает к ним и грозит судье пальцем.) Никс, никс!^[26] Так дело не пойдет! Я головой рискую! Никс!

С у д ь я (успокаивая его). Да ты не бойся, Давид! Забыл я кое-что, вот и спрашиваю у господина. А школа такая у нас есть, Давид, есть.

Д а в и д. Значит, есть такая школа, что терезиянской зовется?

С у д ь я. Есть, есть.

Д а в и д. И в той вашей школе, что терезиянской зовется, сынки баронов и графьев обучаются, а один газда мне сказал, будто даже и царские сынки там?..

С у д ь я (про себя). Куда он клонит? (Вслух.) Все это так, Давид, ну и что?

Д а в и д. А знаете, чьи еще сынки обучаются в той вашей школе, что терезиянской зовется?

С у д ь я. Нет.

Д а в и д. Не может быть, чтоб не знали! Вам ли не знать? Я вот на базаре слыхал, что в той вашей школе обучаются дети самых верных слуг вашего императора, чтоб, когда вырастут, могли они управлять и распоряжаться всей вашей империей, а еще учатся там, правда, может, под чужими именами, сыновья самого богатого во всей Боснии торгаша…

С у д ь я. Что ж, Давид, это только на пользу нашей империи…

Д а в и д. Э-эх, господин хороший! А я-то думал, ты умнее и лучше служишь своему императору. Разве тебе неизвестно, почтенный, что их отец бунт поднимал против вашего царства, да только смекалки у него не хватило… Он, правда, знает, как из пол-аршина намерить аршин, только ведь этого мало! «Маловато», — говорят наши газды. Оттого он и послал своих сыновей в ту вашу терезиянскую школу, хоть у нас и свои школы есть. А когда его детки, почтенный господин, переймут вашу науку, поднаберут у вас планов, списков и протоколов да возвернутся домой, туго вам придется! Уйдет от вас Босния, уйдет, будто никогда вы ею и не владели! Точно говорю, ей-богу, и слезы мои вам не помогут! Я ведь, милый ты мой, крови своей не пожалел бы для славного суда и всемилостивейшего правительства нашего, оттого вам про это и рассказываю. А вы нынче же пошлите депешу, чтоб деток этих отчислили из той вашей школы, что терезиянской зовется.

С у д ь я. Не понимаю я этого человека!

П и с а р ь. А по-моему, господин судья, он не в своем уме.

Д а в и д (с презрением посмотрев на писаря). А ты как будто в своем уме! Как же это ты можешь, милок, утверждать, будто я не в своем уме! Я вот о тебе никогда не слыхал, да и видеть тебя раньше не доводилось, а могу сказать, как тебя зовут. Давай об заклад биться! Пусть мне голову снесут, если не угадаю!

С у д ь я (обращаясь к писарю). Вы, сударь, вчера прибыли?

П и с а р ь. Да, вчера.

С у д ь я. И никогда раньше с этим человеком не встречались?

П и с а р ь. Никогда! Ни я его, ни он меня никогда раньше не мог видеть.

С у д ь я. Ну, Давид, скажи, как зовут этого господина? Угадаешь, мы твоего барсука сразу осудим, не угадаешь — убирайся вон!

Д а в и д. Угадаю или не угадаю, все равно вы должны этого злодея и вора осудить по закону! Я хочу только, чтоб малый понял, что я в своем уме.

С у д ь я. Хорошо, хорошо, Давид, я согласен! Если угадаешь, то я строже осужу твоего злодея. Ну так как зовут господина?