Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Людмила слушала молча. Ей не хотелось выходить из неги чувственной любви, но слова Григория разбудили разум и мыслительный 319процесс пошёл, а мысль и чувства - антиподы: если работает мысль, чувства уходят в какую-то тень. Поняв, что очередной сеанс любви закончен, Людмила встала с постели, накинула на плечи пеньюар и, подойдя к столу, залпом выпила бокал уже потеплевшего шампанского. Эффект от выпитого проявился мгновенно: приятное тепло разлилось по внутренностям тела, голова закружилась. Женщина покачнулась и чтобы не упасть оперлась обеими руками о стол. Затем, взяла в рот виноградную ягодинку, раскусила её, резко подняла руки вверх, как будто в молитве к Всевышнему, пеньюар упал к ногам и она также резко повернулась к любовнику, продолжающему лежать

в постели. Не опуская рук, она, подняв к потолку глаза, томно покачиваясь, пошла на зрителя, поочерёдно выставляя профиль то правой, то левой ягодицы. Затем женщина в танце повернулась спиной к зрителю и завибрировала половинками своего шикарного зада и вдруг резко развернулась на 180 градусов и упала на кровать рядом с мужчиной, залившись при этом по детски радостным смехом.

"А-а, - вскричал восхищённый Чарнота, - так это ты тогда в Мулен Руш танец живота танцевала!" -

"А ты только сейчас это понял?
– удивилась танцовщица.

"Ты - Люська, искусительница. Танцующая грация - Талия ты моя, или Аглая. Ты как стакан горячего грога в зимнюю ночь", - заговорил Чарнота тихим шепотом. Людмила опустила руки, улыбнулась и, оставаясь в постели, стала хихикать и резвиться, как ребёнок: она щекотала любовника, дергала его за полувозбуждённый пенис и смеялась, смеялась, смеялась.

Прекрасен вид счастливой женщины. Она становится ребёнком шаловливым, капризным, ласковым и глупым.

Чарнота обнял любимую и не отпускал её до тех пор, пока та серьёзно ни попросила:

"Хватит, Гриша, отпусти".

320 Они полежали, помолчали; потом Людмила спросила:

"Ты бы рассказал мне: чего интересного вычитал у Толстого".

"Тебе это действительно нужно сейчас, немедленно?" - удивился Григорий Лукьянович такой неожиданной смене интересов у своей возлюбленной.

"Да, расскажи".

Чарнота задумался.

"Ты знаешь, - выдержав паузу, заговорил он, - Лев Николаевич два раза родился на этот свет: первый раз в 1828 году, а второй раз - через 50 лет".

"Это как это?" - удивилась Людмила.

"Да так! Когда у человека формируется в его голове нечто такое, что даёт смысл жизни - человек рождается заново. Я это и на себе испытал. Родился, учился, воевал, пил, гулял, а задумался только тогда, когда меня и ещё многих таких как я, вышибли в эмиграцию. Вот там было время подумать; особенно в Париже. И вот тогда я додумался до того, что понял: Россия - родина моя по вине таких как я - оболтусов, а также по вине жуликов разных мастей, хулиганов, чванливых аристократов и дураков-фанатиков; родина моя погибает. И что кто, как ни я, должен помочь ей - вот тогда я воспрял духом - родился второй раз. Получилось это немного раньше, чем у Толстого; у меня - в сорок лет. Обрести свой смысл жизни есть для человека великое благо. А он, то есть смысл жизни, состоит в том, чтобы улучшать жизнь своего окружения и чем 321больше людей от твоей деятельности ощущает улучшение собственной жизни - тем величественнее смысл жизни и тем крепче он держит тебя в этой реальности. Некоторых страшит неизбежная смерть. А меня она не страшит потому, что мне стыдно погибнуть от страха смерти. Самая глупая смерть - это смерть от страха смерти.

Вот я и додумался до того, что смысл жизни всякого человека в сохранении других жизней. И я понял, что всякий человек, дойдя до состояния понимания, что через его деятельность сохраняется (продляется) жизнь всего рода человеческого - вот тогда вершина будет достигнута этим человеком, тогда он становится единым со всем человечеством. Я же, пока, только ищу ответа на вопрос: как сохранить и улучшить жизнь только моих соотечественников. Но и этого сознания мне хватает, чтобы продолжать жить, как хватает любой нормальной женщине сознания того, что она живёт для своих детей.

И ещё я понял, что Лев Николаевич Толстой призывал исполнять смысл жизни самый великий - служить всему человечеству тем, что призывал не отвечать на зло злом, не сопротивляться злу и этим и служить людям: как каждому, так и всем. Но

тут что-то не то. Я ещё не понял что, но что-то не сходится. Как же не отвечать злом на зло, если кто-то хочет тебя убить. Я на него не нападал, а он всё равно: пытается прикончить меня. И если я не буду сопротивляться, то у него его попытка увенчается успехом быстро. Приняв толстовство, то есть "непротивление" в чистом виде, человек полностью разоружает себя и этим облегчает задачу злым силам. 322Вот коммунары приняли толстовство, а их возьмут да и перебьют новые власти прямо всех - выведут и к стенке поставят. Я видел, как это делают воюющие стороны - и красные, и белые. В этой стране открыто неподчиняющихся властям сразу убивают. Носителей идеи Толстого всех перебьют, а кто тогда сообщит о них потомкам? Вот на эти вопросы я и буду искать ответы, а теоретически я идеи Льва Николаевича принимаю полностью. Жить среди таких людей, как толстовцы, - одно удовольствие, на себе испытал.

И ещё есть важнейший момент в толстовстве - каждый человек должен быть созидателем. Без этого человеку смысл жизни не обрести. Только созидатель становится делателем этой самой жизни. Делай жизнь, служи человечеству и некогда будет рефлексировать по поводу непонимания смысла жизни. Так все трудовые люди и жили, и живут. Вот если эти трудовые люди ещё научатся понимать - почему они так живут, вот тогда они окажутся в состоянии передавать свою науку жизни потомкам. Вот тогда и гадить друг другу будут сначала меньше и меньше, а придёт время и вовсе перестанут. Но только через одно "непротивление" к такому не прийти", - Чарнота умолк. В комнате воцарилась тишина и только настенные часы нарушали её своими монотонными неумолимыми постукиваниями.

– ---------------------------

Вернувшись от Людмилы в коммуну, Чарнота включился в работу и как-то, после очередного трудового дня, написал письмо Петру.

323 "Дорогой Пётр,

насущные дела в коммуне "Жизнь и Труд", где я в настоящее время тружусь, не позволяют мне покидать её надолго (больше, чем на сутки), а потому и приехать к тебе пока я никак не могу. Хочу пригласить тебя к нам - три дня ты можешь у нас прожить, как любой человек, желающий ознакомиться с нашими порядками - кров и пища гарантируются. Приезжай, вот уж тогда и поговорим".

Написав письмо, Чарнота подумал и подписался: "Твой генерал".

Но Пётр приехать не смог, о чём и сообщил в письме, которое Григорий Лукьянович получил через месяц.

Встретились они в Ленинграде через год, куда приехал сам Чарнота к тому времени закончивший свою трудовую деятельность совместно с толстовцами.

В 1928 году давление местной администрации на толстовцев усилилось так, что коммунары решили переселиться вглубь России - за Урал, в Сибирь. К тому времени Чарнота успел прочесть все, оказавшиеся доступными ему, материалы, как самого Льва Николаевича - автора, так и о нём.

Григорий Лукьянович собирался выступить со своими выводами и соображениями сразу перед всеми коммунарами - на общем собрании, но Агафонов его отговорил:

"Евстратий Никифорович, интеллектуальный уровень основной массы наших товарищей очень низок. Они прекрасные люди, отличные работники, 324но к восприятию сложных логических выводов не готовы. Вы сначала мне прочтите свой доклад, а уж затем и решим вместе: стоит вам выступать перед всеми или нет", - убеждал Агафонов Чарноту и убедил - тот согласился.

Зима 1927-28 годов наступила как-то неожиданно рано. Уже в середине октября выпал снег и так до конца марта и не сошёл. Объём работ снизился: птичник, скотник, строительство, ремонт инвентаря, ремёсла. Был среди коммунаров замечательный умелец плести корзины, короба, лукошки.

По вечерам коммунары собирались в своём общем доме; пели песни, вели беседы.

Маурин как-то подошёл к Агафонову и поинтересовался - почему это тот со своим соседом по дому - Тёмкиным так редко присоединяются к общей компании, а очень часто уединяются у себя. Агафонов, ничего не скрывая, рассказал, что слушает Тёмкина, его трактовку толстовства.

Поделиться с друзьями: