Испытание огнем

Он кивает, глаза блестят, но не от слабости — от чего-то другого.

— Помню, — шепчет он. — Ты меня вытащил, брат. Теперь я твой должник.

Я отмахиваюсь, но он хватает меня за руку, слабо, но цепко.

— Серьёзно, Стас, — говорит он. — Если припрёт, звони по этому номеру. Но только если всё будет по-настоящему хреново. Понял?

— Понял, — бурчу я, записывая его номер на обрывке чека. — Но ты сначала оклемайся, должник.

Когда я скинул груз и отъехал от Новосиба, Лёха уже сидел, пил и ел сам, даже шутил. Раны почти исчезли, шрамы остались, но не выглядели страшными, как в самом начале — были тонкие, как нитки. Я смотрел и думал про себя: «Это не нормально». Но молчал. На обратном пути, в Подмосковье, он попросил остановить. Ночь, фонари горят ровным бледным светом, трава мокрая от росы.

— Дальше доберусь сам, — говорит он и крепко жмёт мне руку. — Спасибо, брат.

— Береги себя, Лёха, — отвечаю я, но в груди тревожно.

Он уходит в куда-то темноту, шаги затихают. Я стою, смотрю вслед и думаю: «Это же Лёха, мой близкий кореш Лёха. Но в тоже время, после этого ранения уже не совсем он».

Моргаю, и воспоминания тают, как дым. Я снова на площадке завода, фары внедорожников режут вечер, высвечивая круг фанатиков из Братства Огня. Их дымчатые лица шевелятся, глаза горят красным, шёпот — «Ша’сар… Азаар» — бьёт по вискам, как молот. Метка на ладони пылает.

Я делаю шаг, встаю рядом с Лёхой, сжимая кулаки. Если драться, то вместе, как всегда. Но он кладёт руку мне на грудь, слегка отталкивает назад — не грубо, но твёрдо.

— Постой здесь, — говорит он своим холодным спокойным тоном.

Я хочу возразить, но его пустые, ничего не выражающие глаза заставляют замолчать. Алексей шагает вперёд, навстречу толпе. Люди в чёрном тянут руки, их пальцы напоминают обугленные кости, риелторы стоят позади, их татуировки шевелятся. Никак рычит всё громче, но не бросается — стоит, ждёт.

И тут Лёха неожиданно начинает движение. Его руки ныряют за спину, под пиджак, и в них появляются два клинка — серповидные, похожие на его значок, с широкими лезвиями. Фалькаты, кажется так это называется . Я видел такие на картинках в интернете, потом в музее Востока, но эти — живые, блестят, как ртуть. Алексей врывается в толпу, и начинается невообразимое.

Это нельзя назвать боем, по сути, это — танец. Танец смерти. Каждый его шаг, каждое движение — выверенный удар, каждый взмах лезвия попадает точно в цель.

Фанатики огня тянут к нему руки, но такое ощущение, что он знает, где они будут ещё до начала их движения. Уклоняется, поворачивается, скользит. Его клинки легко вспарывают мягкую человеческую плоть.

Кровь обильно брызжет на щебень. Какие-то ошмётки разлетаются из этого вихря буквально в разные стороны. Один огнепоклонник выпадает из общей толпы, его дымчатое лицо трескается, рассечённое пополам. Другой хрипит, хватаясь за горло, третий просто оседает с разрубленный шеей.

Я стою, как вкопанный и не могу отвести глаз. Лёха — не человек, он стихия. Его клинки свистят, воздух дрожит, а серп на лацкане блестит, будто раскалённый.

Проходит секунд десять, может, двадцать. Члены «Братства Огня» — грозные тени с горящими глазами — теперь просто куски сырого мяса на пыльном щебне. Кровь десятка изрубленных тел течёт во все стороны ручьями, липнет к моим ботинкам, вонь железа и гари забивает нос. Никак тихо рычит, но не двигается, его глаза внимательно следят за Лёхой.

Риелторы переглядываются, кажется, с удивлением. Первый шепчет что-то злобное, его губы дрожат. Второй, пару минут назад проводивший ритуал, выкрикивает: «Азар!» — и его руки вспыхивают белым огнём, ярким, как сварка. Они оба устремляются к Лёхе. Я хочу крикнуть, предупредить, но он уже сам их видит.

Первый бородач машет рукой — Лёха уходит в сторону, как тень. Фальката, судя по всему, вспарывает его живот. Риелтор падает на колени и зажимает его обеими руками. Второй истошно кричит, огонь на его руках гудит, но и тут Лёха бьёт первым. Его клинок режет человеческую плоть почти так же легко, как ножницы — бумагу. Голова с удивлёнными глазами бородатого катится, останавливаясь у ног бандитов в костюмах, которые жмутся к своим машинам.

Я стою, сердце колотится, метка чешется, а в голове — полная пустота. Братишка Роман где-то сзади, его натужно рвёт, я слышу хрипы и запах свежей блевотины. Уголовники — высокий со шрамом и кряжистый — не двигаются, их лица белые, как мел.

— Алексей Викторович! — заикается высокий, его шрам блестит от пота.

— Мы всё уберём, клянусь! Никаких следов, даже не беспокойтесь!

Крепкий активно кивает.

— Всё чётко будет на! — бормочет он, выхватывая телефон. — Эй, бригада ваша нужна! Зачистку, срочно на! Пакет максимальный, мать вашу на!

Лёха не смотрит на них. Стряхивает кровь с фалькат, лезвия опять блестят, как новые. Вытирает их о пиджак коленопреклоненного бородача и убирает куда-то за спину, будто их и не было. Поворачивается ко мне. Его глаза всё также холодны, но уголок рта дёргается в подобии улыбки, почти как тогда, в казарме.

— Предлагаю поужинать, — говорит он. Его голос — смесь иронии и угрозы. — Кажется, я слегка проголодался. Координаты скину в течение получаса.

Я молча пялюсь на него, голос пропал да и слов почему-то нет. Лёха шагает к своей машине. Водитель молча открывает перед ним заднюю дверь. Алексей садится, дверь за ним закрывается с мягким щелчком, двигатель гудит тихо, но мощно. Машина скользит прочь, фары режут темноту, и она исчезает, как призрак.

Бандиты развивают бурную телефонную деятельность.

— Быстрее, я сказал! — на повышенных выговаривает высокий. — У нас тут реально бойня!

Слышу какой-то хрип сзади. Роман. Бледный, как сама смерть. Ползёт ко мне на четвереньках, глаза — как у побитой собаки.

— Стас, — хнычет он плаксивым голосом, пытаясь ухватить меня за ногу.

— Забери меня, братан! Не бросай! Я не хотел, клянусь! Не думал, что так получится!

Я смотрю на него, а в груди — полнейшая пустота. Этот, так сказать, брат сдал меня, заложил, как ненужную вещь в ломбард.

— Пешком пройдись, — вытягиваю из себя слова, стряхивая его руку. — Тебе полезно. Телефон мой забудь навсегда.

Он что-то скулит, но я уже иду к «Калине». Никак бежит рядом. Я сажусь за руль, какой-то пепел липнет к лобовому стеклу, чья-то кровь на ботинках пачкает коврик. Двигатель чихает, но заводится. Пёс устраивается на соседнем кресле.

Оглядываю местность вокруг долгим взглядом. Наконец до меня доходит, что внедорожника, в котором сидела Катя, здесь нет. Надо же, за чередой событий прозевал отъезд машины.