Книга чародеяний

Арман посмотрел на протянутую руку и ухмыльнулся.

– Видишь, какой я дурак, так и не знаю ваших традиций. Поцеловать? Пожать? Съесть? Ты просто показываешь мне ногти?

Шарлотта не ответила, задохнувшись от смеха, и пришлось подлить ей чаю.

– И ты даже не угадал, – выпалила она, немного успокоившись. – Надо вложить ладонь в ладонь, как делают в танце… Это значит, что ты согласен. Ну хоть то, что приглашение делает дама, тебя не удивляет?

– Конечно, нет. Меня не удивляет даже то, что твоё приглашение больше смахивает на приказ.

– Слава древнему духу!

– А какие ещё есть правила? – заинтересовался Арман, жадный до знаний в целом и до знаний колдовского мира – особенно. – Честно говоря, я про этот ваш бал и услышал-то случайно неделю назад. Надо подготовиться…

– Да уж, правила есть, в отличие от шабаша, – буркнула Лотта, недовольная этим обстоятельством. – Но их не так уж много, по ходу расскажу. Неужели Лаура не писала тебе про такое событие?

– Не писала… А ведь могла бы, – догадался Арман, и ему стало неловко. – Могла меня пригласить.

– Если ты рассказывал обо мне, то вряд ли, – возразила Лотта. – Судя по тому, что ты о ней говорил… Да, вот тебе ключевое отличие: шабаш – дело женское, а бал – мужское, хоть нам и дозволено выбирать себе кавалеров. И ещё на бал можно не ходить, а шабаш обязателен и его прогулы бывают чреваты, ну это ты и сам знаешь.

О, это он прекрасно знал. Адель едва не сошла с ума, лишённая возможности посещать шабаш и колдовать в полную силу, но теперь сестра в порядке… Будет в порядке, ведь такие повреждения не исцеляются сразу, так говорит пани Росицкая. Арман верил ей и доверял Берингару, и всё-таки беспокойство о сестре вошло у него в привычку, да что там – вросло под кожу, иначе он не мог.

– Уверена, твоя сестра будет там вместе с Берингаром, – Лотта подхватила его мысли. Арман был безгранично благодарен ей за то, что она почти не говорила «муж» или «супруг» – не привык он, и всё тут. – Наконец-то я их всех увижу! Как ни крути, не так уж нас, колдунов, мало осталось… я толком не видела большинство из тех, о ком ты говорил… И, конечно, будут чехи!

– Будут чехи, – смирно повторил Арман. – Какой же праздник без чехов… Неужели ты не видела даже пани Росицкую?

– Все видели пани Росицкую, – серьёзно сказала Лотта. – Как все видят солнце или особенно яркую звезду, но это ведь совсем другое.

Они болтали о предстоящем событии, пока за окном не стемнело; зажгли побольше свечей и продолжили говорить. Шарлотта посещала далеко не каждый бал: родители не могли являться вместе, ведь отец был человеком, а мама не шла ни с кем другим. Пару раз она сделала это ради Лотты, пригласив в качестве кавалера своего двоюродного брата-колдуна, чтобы дочка посмотрела, как это делается. Это было давно, до первого шабаша и самостоятельности ведьмы – потом Лотту берегли и не пускали, потом ей было не с кем, и лишь последний раз она подцепила какого-то лесного отшельника, варившего зелья, и чуть ли не силком притащила его с собой. Ей было весело и интересно, отшельнику – не очень, но он мужественно терпел. Не в последнюю очередь ради бесплатных напитков.

– Конечно, Пьер не пришёл в восторг от самого бала, зато потом мы переспали, – будничным тоном сообщила Лотта. Её не смущала ни тема, ни то, что нынешний любовник сидел напротив, а Арман сумел по достоинству оценить такую искренность – разумеется, когда привык. – Кстати об этом, давай сегодня просто полежим.

– Конечно, как тебе угодно, – согласился Арман. Он и сам уловил запах крови, но говорить об этом вслух было бы неприлично. – И ты ещё за птицами носилась.

– Где-то убыло, где-то прибыло, – хмыкнула Лотта и глотнула остывшего чая. – Мне несложно. Мы платим болью и кровью за своё могущество, с этим ничего не поделаешь. Конечно, мне до пани Росицкой или твоей сестры как до луны, но даже я в преддверии шабаша лучше ощущаю связь с природой… Арман, мы так и будем пить тёплую водичку?

– Тебе чай подогреть? – невинным голосом спросил он и получил знакомый тычок в колено.

– Молочка ещё предложи! Где бокалы?

Арман изящно опередил её и занялся вином, которое теперь тоже мог себе позволить. Не самое дорогое и далеко не лучшее, но всё же опережавшее ту разбавленную кислятину, которую они прежде пили с Адель по выходным.

Лотте нравилось пить: по-настоящему она смогла объяснить это лишь Арману, потому что дома никто не слушал. Когда голова ещё ясна, но тело уже расслабилось, появляется ощущение сродни полёту – любая ведьма знает, о чём говорит, ведь на шабаше кто угодно может угнать метлу или попросить у старших ведьм «немного покататься» (исход просьбы, удачный или неудачный, в основном зависит от количества выпитого старшей ведьмой). Для Лотты ощущение полёта значило гораздо больше: она становилась ближе к птицам, которых привыкла так хорошо понимать. Ей было ведомо, о чём они говорят, но отвечать им она не могла; она чувствовала их пути и помыслы, хоть и не могла целиком поставить себя на их место. Долгими вечерами они спорили с Арманом о том, кому из них доступно большее – оборотень способен повторить чей угодно голос или облик, не вникая в суть, птичница же Лотта ограничивалась пониманием, поиском, вчувствованием… но преобразиться полностью не могла.

– Ты подражаешь голосам и облику птиц, но не понимаешь их до конца, – говорила Лотта. Тогда она ещё не знала, что обращаться в человека иного возраста или пола – тяжкое испытание, не говоря уж о животном или птице. – Я понимаю их порою лучше, чем людей, но сама могу лишь… остаться собой.

Сейчас у них происходил похожий разговор. Так бывает, когда близкие по духу люди раз за разом повторяют одно и то же разными словами, не то ища поддержки, не то стремясь подчеркнуть значимость слов и мыслей для них обоих; ни одна сторона не чувствует ни скуки, ни одиночества, а с большой охотой поддерживает беседу.

– Быть собой – это счастье, – заверил её Арман. «Мне недоступное», закончил он про себя, не желая лишний раз беспокоить Лотту.

– Зато ты можешь выбирать, – она покачала головой, словно скрытые мысли читались с лёгкостью птичьего полёта. В конце концов, они успели неплохо изучить друг друга. – Ты можешь выбирать и возвращаться, а мы все обречены на себя, как узники в клетке, которых никто не выпустит.

– Нельзя быть уверенным, что ты сам – это плохо, – горячо возразил Арман. – Да, я всегда возвращаюсь, но куда? Когда ты зеркало, без человека напротив и говорить не о чем…

Он осёкся и сделал вид, что сосредоточенно пьёт. Хватит. Арман не доверял Лотте безгранично, лишь потому что не доверял так никому, включая сестру и самого себя; все пороги и границы, которые он сам для себя чертил, не имели ничего общего с доверием. Зачем другим людям, тем более близким, выслушивать о его страданиях? Тем более таких глупых… Жаловаться на магический дар! Да никому из предков такое бы в голову не пришло. Во время работы над книгой они встречали нескольких оборотней, и никто из них не выражал подобных взглядов, несмотря на некоторую неприязнь со стороны сообщества. Арман старался помнить о них, хоть имена из памяти уже стёрлись.

– Нет, – тихо, но решительно возразила Лотта. Она отлично знала, какие сомнения терзали Армана, если не знала – догадывалась, и догадки её были чудовищно близки. – Ты сам – это всё сразу, кто угодно. Что угодно… То, что ты можешь воплотить любую сущность… ну как тебе объяснить! Тебя это не уничтожает, понимаешь?

«Понимаю», подумал Арман. «Не уничтожает, потому что уничтожать там нечего». Обычно он не думал о себе в таком ключе, всё-таки самоуважением природа его не обделила, но не стоило давать себе волю и размышлять так много. Арман любил и ценил Лотту за то, что с ней можно рассуждать о чём угодно, но иногда они забирались в такие дебри, что обоим становилось неудобно… Сегодня настал его черёд.