Книга чародеяний

– Густав погиб НЕ напрасно, – голос посла надломился, показалось, что он сорвётся на шёпот или плач. Однако по ту сторону надлома открылась не боль, а глухая злость, которой Арман совсем не ожидал. – У меня к вашим добрым чувствам другой вопрос, герр Клозе. Прежде чем подойти ко мне, вы вспомнили о том, что мой сын принял вашу смерть?

Густав Хартманн погиб за них и вместо них, то же касалось сестёр Вильхельм. Арман упрекнул себя за то, что не поставил себя на место скорбящего отца, но было уже поздно: Хартманн холодно распрощался с Берингаром и покинул берлинскую площадь, на которой они столкнулись. Против воли Арман задумался о том, не мог ли в самом деле кто-то из них… Лаура докладывала своему деду о состоянии Адель, но она никак не могла быть замешана в преждевременной смерти писаря. За себя и сестру Арман поручиться мог, у Берингара было слишком много дел – он бы попросту не успел сработать на два фронта, а Милош не стал бы подвергать себя опасности ради могущества книги, которое ни ему, ни его семье по большому счёту и не нужно. Та же пани Росицкая наверняка могла забрать готовую книгу голыми руками, если б ей была от этого польза. Думать о своих друзьях в таком ключе было ужасно, и всё же Арман испытал облегчение оттого, что никто из них не мог подстроить нападения и убить господина писаря. Слишком много «мог бы» да «не мог бы», рассеянно подытожил он. А толку по-прежнему никакого.

Больше всего они натерпелись от самого скандального из колдунов, что участвовал в комиссии. Эрнест Хольцер не любил никого, кроме своей внучки; Лаура не смогла бы им помочь, к тому же её не было дома – Арман знал из письма, что подруга уехала к дальним родственницам. Оно и к лучшему: любимый дедушка моментально вышел из себя.

Арман и Берингар узнали о себе много нового в ту встречу, хотя этих слов не повторишь в приличном обществе. Впоследствии Бер сказал, что это было весьма поучительно, но и его выдержка прошла суровое испытание, похуже, чем в деревне Кёттевиц. Хольцер кричал, воздевал к потолку палец и брызгал слюной. Хольцер был абсолютно уверен, что вся затея с книгой – хитрый план Юргена Клозе и его сына: они, мол, хотели прибрать к рукам мощь книги и ради этого пошли на обман с арестом. Легендарный вещий волхв, что подавился вишнёвой косточкой, подавился ею вовсе не случайно, и вообще вишня была отравлена. Кем? Это же очевидно, ведь ягоды привезли из Баварии!

– Простите, – вмешался Арман. Он из последних сил старался следить за бредом, который нёс Хольцер. – Мне не очевидно.

– Неудивительно, вы ведь явились к нам из глуши и ничего не знаете, – с убийственным презрением сказал старик. Адель бы уже убила его, подумал ошалевший оборотень. – Семейство Клозе, как и семейство Краус, происходит именно оттуда!

Зачем убивать пророка, сказавшего всё, что он знал, оставалось неясно. Как и многое другое. Арман потерял из виду последние следы логики в рассказе, но у Хольцера получалось, будто преследователи были не подосланными убийцами, а благородными защитниками магии, которые стремились вырвать книгу из лап коварного Берингара Клозе. Нет, поправился Хольцер, не так: коварным был отец, а Берингар только бездумно исполнял приказы, будучи свежей жертвой муштры и палки. И у этого юноши ещё хватает наглости лгать ему в лицо!

– Последнее, герр Хольцер, – прервал его Берингар. В его голосе не осталось и тени спокойствия, но на фоне разошедшегося старца это было незаметно. – Зачем, по вашему мнению, нам с отцом понадобилась книга?

– Это же очевидно! – с убеждением повторил Хольцер, и Арману на секунду стало его жаль. Он увидел напуганного старика, и без того не самого сильного колдуна на свете, который боится потерять то малое, что у него есть, и хватается за любую удобную ложь. Впрочем, жалость пропала так же быстро, как пришла. – Сам по себе артефакт мощный, но такого прежде не было, мы понятия не имеем, как его можно применить, кроме памяти. Однако! Однако не стоит забывать, какую вам дали свободу поиска, молодые люди! Да-да, готов поклясться древним духом и кострами инквизиции, что вы внесли в книгу далеко не всё, что узнали. Юрген любил свою жену, уж я-то знаю. Он бы не погнушался никакими чёрными ритуалами, чтобы вернуть её в мир живых!

Арман потерял дар речи – ему даже показалось, что язык присох к нёбу. Претензии такого уровня он никак не ожидал. Берингар резко поднялся, и Хольцер вжался в спинку своего кресла: разница в росте между ними бросалась в глаза, а в таком положении – и подавно. Арман не видел лица следопыта, но физиономия Эрнеста Хольцера мигом растеряла всю фанатичную уверенность. Старика мелко трясло, по коже струился пот, сухие губы беззвучно шлёпали одна по другой. Он мог бы совсем стушеваться и утратить последнее достоинство, если б гости не ушли.

Никто не произнёс ни слова. Арман молча шёл по коридору прочь, ведомый сопровождающим их слугой: никто не удосужился предложить им воспользоваться ключом, так что дверь предстояло искать в другом месте. В голове стучала кровь, и он не представлял, насколько сильно должен был разозлиться Берингар, услышав такое. Иногда молчание говорило гораздо больше слов…

– Подыщи нам, пожалуйста, дверь, – вежливо попросил следопыт, когда они оказались на улице. Особняк Хольцера находился на краю города, но всё же не в лесу, поэтому трудностей возникнуть не могло – любой сарай сгодится при наличии зачарованного ключа.

– Без проблем. Бер… – Арман замялся, не зная, что сказать. Он быстро представил, будто говорит с сестрой, и слова всё-таки пришли на помощь. – Мне жаль, что Хольцер не тот, кого мы ищем. Действительно жаль. Даже если он спятил от страха, это не то обвинение, которое сходит с рук.

Берингар отряхнул шляпу от мелкой мошкары, которой их одарил скромный садик Хольцера, надел её, поправил воротник. На спутника он не смотрел.

– Я попросил тебя найти дверь. Сделай это, если тебя не затруднит.

Подчёркнутая любезность была лишней – Арман уже понял, что сейчас лучше уйти. Он вернулся минут через десять, с повышенной внимательностью осмотрев все доступные ходы и остановившись на двери для слуг какого-то богатого дома. Берингар с готовностью пошёл за ним, и ничего в его поведении не изменилось, как не менялось прежде, не считая молчания и взгляда.

– Это невозможно, – сказал он вдруг, когда впереди показался нужный дом. Арман насторожился: при всём стремлении помочь он боялся, как бы не пришлось удерживать Берингара от необдуманных действий. Берингара! От необдуманных! Крепко же Хольцер задел их обоих.

– Я знаю. Уверен, это знают все, просто боятся, – Арман понял, что выбрал неверный тон – он всё-таки говорит с военным и своим бывшим руководителем, а не с плачущей девочкой. – Что бы они сейчас ни думали о твоём отце, в бред Хольцера поверить тяжело.

– Нет, Арман, я не про это. Невозможно вернуть человека из мира мёртвых, – поправил Берингар. – А вот в бред Хольцера, увы, поверить гораздо легче.

Больше они это не обсуждали, хотя никто ничего не забыл.

Теперь осталось проверить место, с которого всё началось. Наверняка перед назначением господина Арманьяка на его странную должность колдовские старейшины заявлялись к нему в дом. На окраине Люнебурга Берингар отыскал знакомого, который охотно дал наводку на человека, который знает все адреса; человек адрес дал, но предупредил, что вряд ли они там что-то узнают.

– Что вы имеете в виду? – быстро уточнил Берингар, пока тот не ушёл.

– Ну, – осведомитель, оказавшийся по сути бродягой, пожал плечами, и от этого жеста цветастые лохмотья на нём будто исполнили какой-то странный танец. – Говорят, случилось там кое-что. Сам не проверял.

Волнение Армана сменилось дурным предчувствием: конечно, он не хотел, чтобы с семьёй господина писаря что-то случилось, пусть и разговор предстоял не из лёгких. Они с Бером возлагали слишком большие надежды на родственников и слуг Арманьяка, бывшего пусть захудалым, но аристократом. Им удалось выяснить, что господин писарь давно покинул родину из-за долгов, скрылся от друзей и врагов, магов и людей, умудрился пережить наполеоновские войны. Он оставался сер и незаметен, но старейшины заметили. И пришли. Если у Арманьяка и были следы во Франции, доступа к этим сведениям молодые люди не получили, так что оставалось искать там, где он жил – в предместьях Люнебурга.

Арман ещё ничего не заметил, сосредоточенный на дорожных указателях и на том, чтобы держаться в седле, когда Берингар привстал в стременах и втянул носом воздух.

– Похоже, мы опоздали, – мрачно произнёс он. Спешить было явно некуда, и всё равно они поторопили лошадей. Вскоре Арман сам почуял запах гари, и сердце у него ухнуло вниз от разочарования.

– Проклятое пламя, нам стоило с этого начать. Наверняка его домашние знали хоть что-нибудь…

– Вовсе не обязательно. Больше всех знали те, кто работал над книгой и клятвой писаря, – напомнил Берингар. – Жаль, что ворожба над чернилами и кожей не даёт подсказок, кто ворожил над людьми.