Книга чародеяний

– Анри Сорель, – хмуро пошутил Арман. Юного гипнотизёра они не видели с самой комиссии, но однажды его не к месту вспомнил Милош, так что Анри сделался чем-то вроде местного анекдота.

– Допрашивать гипнотизёра – гиблое дело. Нужно быть таким же или сильнее… Мы почти прибыли, проверь оружие.

Оружие не пригодилось. На том месте, где некогда стоял дом Луи-Станислава, покойного господина писаря, было одно пепелище, словно кто-то выжег точку на карте, а вместе с тем исчез кусок настоящего мира. Мог ли кто-нибудь спастись? Арман не сомневался в том, что пожар не случаен, и то же самое сказал Берингар, обойдя дом.

– Помнишь, я говорил, что пламя неплохо уничтожает магические следы? Здесь уже ничего не обнаружить.

– И никого. Слушай, ведь он приходил сюда, он или они… Наверняка тот, кто причастен к смерти писаря, навещал его одним из первых.

Собственная догадка Армана не порадовала: всех очевидных зачинщиков они обошли, и те, кто согласился говорить, от своего участия в судьбе Арманьяка открещивались. Им было отчасти совестно за то, что с ним произошло, но никто не сознавался в большем – боялись навести на себя новые подозрения и повторить судьбу Юргена. Время шабаша господин писарь провёл не дома, а с той же компанией старших магов, и это только возвращало в привычный уже тупик. Да, они ворожили. Да, по очереди. «А подробности, молодые люди, вас не касаются!» Что уж говорить о возможных связях с убийцами.

Арман выругался и в одиночку обошёл чёрную кучу, которой в сумерках казался сгоревший дом. Обломки стен, балки, какие-то кирпичи, каркас крыши, тошнотворное сочетание луж грязи с вонью едкого дыма, впитавшегося, казалось, в сам воздух… Не так уж давно это произошло. В голове оборотня сталкивались самые нелепые догадки, всецело занимавшие его голову, пока он мотался по колдовским домам Европы вместе с Берингаром. Нападения на группу и гибель писаря – ошибка и несчастный случай. Ведьма из Дрездена несла бред в предсмертной агонии. У Берингара и в самом деле был повышенный доступ к книге. Они ищут иголку в стоге сена. Всё это – отвлекающий манёвр, чтобы выманить Адель из дома Клозе и убить. Арман был слишком откровенен со своей новой подругой, а ведь её могли подослать враги. Старейшины действуют заодно и дурят им голову, подогревая интерес к какому-то одному загадочному человеку…

– Берингар!

– Ничего не трогай, – голос Бера раздался прежде, чем появился он сам. Следопыт поднёс поближе раскачивающийся фонарь. – Что ты увидел?

– Не увидел, подумал. Мы так уверенно ищем мужчину или группу людей, почему не женщину? Они ведь так сильны… – Арман с досадой цокнул языком и перебил сам себя. – Ну да, поэтому им это и не нужно…

– По-моему, Милош объяснял это тебе и всем желающим, – Берингар не стал ругать его за ложную тревогу, просто опустил фонарь. – Разумеется, нельзя исключать, что в деле замешана ведьма… но любая сильная ведьма справилась бы быстрее и чище, особенно с убийством человека. Ты видел пани Росицкую в деле, Арман. И видел госпожу дю Белле.

– Небо и земля. Поэтому одна дерётся, а другая правит и интригует... Извини, что дёрнул тебя зря.

– Ничего страшного. Пойдём отсюда, – следопыт в последний раз зачерпнул горсть пепла и пустил её по ветру. Если и был кто-то, если он и колдовал в доме Арманьяка, то не оставил после себя никаких следов.

***

Просторную спальню заливал мягкий золотистый свет. Окна комнаты выходили на лес, и вместе с лучами солнца внутрь проникал свежий воздух, пряный от палой листвы и прохладный, как желанный ручей в жару. Слабо колыхались занавески. Всё внутри говорило о спокойствии, тишине и душевном покое, и сердце Адель Гёльди билось ровно.

Она ещё нежилась в постели, когда в комнату вошла Ингрид – на губах женщины играла улыбка, какой Адель прежде не видела. Чаще служанка ворчала на господ, хоть она и любила их и была предана им до гроба, или вздыхала, вспоминая покойную госпожу, или – и это занимало большую часть её времени – занималась работой по дому. По своей магии Ингрид была скорее знахаркой, но в доме Клозе никто не полагался исключительно на врождённый дар, так что и слуги у них были на все руки. Даже Эмма, которая поначалу казалась Адель бестолковой курицей, помогала изо всех сил.

– Доброе утро, моя госпожа, – поприветствовала Ингрид. Она улыбнулась шире, и морщинок на лице прибавилось. – Как вам спалось?

– Доброе утро, Ингрид, – отозвалась Адель. Собственный голос показался ей странным, но, пожалуй, она ещё не до конца проснулась. – Просто отлично. Как он?

– О, очень славно, – служанка обхватила себя руками, будто обнимала кого-то невидимого. Помимо простого платья на ней висел какой-то балахон, больше похожий на простыню или старомодную сорочку, но она бы не заявилась в таком виде к госпоже. – Просыпался раза три, так я покормила. Ну и мы дальше спать легли.

Адель благосклонно улыбнулась и потянулась, так что белоснежная шёлковая сорочка сползла с её плеча, обнажая кожу. Голова отказывалась соображать, мысли ползли медленно, спотыкаясь о каждую кочку на своём пути. Речь наверняка о Берингаре, больше в доме нет мужчин, а раз Ингрид говорит такие слова и Адель проснулась одна – значит, он снова ранен. Верная служанка опять выхаживала молодого господина, пока его супруга если не перед богом, то перед ликом всея магического сообщества дрыхла в постели! Как это называется? И почему она никак не может вспомнить, что случилось с Берингаром? Они с Арманом снова поехали в какую-то глушь кого-то искать… Проклятое пламя, как жаль, что ей нельзя покидать особняк.

– Правда, на ночь глядя поплакали немного, – Ингрид сделала ещё шаг к постели госпожи, и стало видно, что в руках у неё какой-то свёрток. – Так я колыбельную спела, какую пела покойная госпожа, и всё… успокоились…

Адель застыла, прикованная к постели первородным ужасом. На руках у Ингрид был маленький ребёнок, закутанный в пелёнку. Наверное, кому-то другому безмятежное спящее личико показалось бы милым, но Адель ощутила холодный пот у себя на лбу.

– А как поживает маленькая фройляйн? – ласково спросила Ингрид. Адель не поняла, о ком она, в то же время её собственные руки коснулись одеяла и приподняли его. Рядом в постели кто-то лежал, и это была девочка… Сколько ей, год, два? Какого чёрта она тут забыла?

– Просто чудесно, – кто-то открывал рот Адель, вкладывал в него приторные слова и натягивал на лицо сладенькую улыбку. Она никак не могла этому противиться. – Спала так крепко, как только детки спят.

«Детки»! Во имя древнего духа, «детки»! Адель уставилась на Ингрид, точнее, на толстого розовощёкого младенца в её руках. Откуда в доме взялось такое? Почему всё указывает на то, будто она, Адель, кого-то… родила?

Какой бы странной она ни росла, как бы дико ни складывалась её жизнь, не заметить такое было трудно. Адель повернула голову, оглядывая постель, и её сердце зашлось от ужаса – по правую руку спал ещё один ребёнок. Этот, в отличие от беловолосых малышей, был точной копией трёхлетнего Армана.

– Ингрид… – во рту пересохло, зато к ней наконец вернулась своя речь. То, что это сон, Адель поняла, а вот как отсюда выбраться? – Где… где Берингар?

– Так в Берлине, моя госпожа, – просюсюкала Ингрид, легонько качая младенца. – Да вы не волнуйтесь. В вашем положении не стоит волноваться. Давайте-ка я вас осмотрю, вот так…

Адель сопротивлялась всей душой – она уже поняла, что увидит, стоит Ингрид поднять одеяло и обнажить её тело. Такого страха она давно не испытывала, и всё же где-то невдалеке забрезжила явь, за которую Адель хваталась из последних сил. Она закричала. Ингрид будто не слышала, лицо служанки раздвоилось, поплыло перед глазами. Ветерок из окна казался противным и едким, будто привкус во рту после рвоты, в горле саднило от беззвучного крика, свет слепил и резал глаза. Адель билась и вырывалась, стремясь исчезнуть отсюда… и наконец ей это удалось.